Карл Гершельман - «Я почему-то должен рассказать о том...»: Избранное

• Название: «Я почему-то должен рассказать о том...»: Избранное
• Автор: Карл Гершельман
• Издательство: INGRI
• Жанр: Философия
• Год: 2006
• ISBN: ISBN-10: 9985-9636-1-X ISBN-13: 978-9985-9636-1-6

Высоко ценимый современниками Карл Карлович Гершельман (1899–1951), русский эмигрант, проживавший в Эстонии и Германии, почти неизвестен читателю дней. Между тем это был разносторонне талантливый человек — литератор и художник, с успехом выступавший как поэт, прозаик, драматург, критик, автор философских эссе, график и акварелист. В книге, которую Вы держите в руках, впервые собраны под одним переплетом стихи, миниатюры, рассказы, пьесы, эссе, литературно-критические и историко-литературные статьи К. К. Гершельмана, как ранее публиковавшиеся на страницах давно ставших раритетами газет и журналов, так и до сих неопубликованные (печатаются по автографам, хранящимся в архиве писателя).

---

«Всё зло только в отклонении от этой сущности»[73].

«Наша сердцевина — Бог, “образ Божий” в нас»[74].

Это всё и делает возможным осуществление Царства Божиего на земле.

«Всё дело в нас самих. Дело не в отсутствии рая, а в нашей неподготовленности к нему»[75].

«Царство Божие, бессмертие, рай, блаженство — это пробуждение Бога в нас, оно настолько же возможно в земной жизни, как и в любом из неизвестных “потусторонних” миров»[76].

Надо культивировать в себе Царство Божие. Утверждение его это и есть наше внутреннее преображение и кардинальное изменение нашими усилиями окружающего мира.

Ю. Терапиано в рецензии на эссе «О “Царстве Божием”» отметил, что 8 наше время, в эпоху господства материальных ценностей, подобная вещь кажется чем-то исключительным, из ряда вон выходящим.

«Теперь даже удивительно встретить писателя…, для которого вопросы духовного порядка составляют “самое главное”, а в проблеме Царства Божия раскрывается возможность не только преобразить свою личную внутреннюю жизнь, но и распространить вокруг себя свет этого Царства — любовь»[77].

Ю. Терапиано очень высоко оценивал труд Гершельмана.

Отметим, что в учении К. К. Гершельмана о Царстве Божием много точек соприкосновения с философскими концепциями С. Л. Франка, также утверждавшего, что «Царство Божие внутри нас», оно возможно на земле и путь к нему лежит через любовь[78].

К. К. Гершельман останавливается в своем труде и на вопросе о бессмертии человека, всегда его очень интересовавшем. Этой проблеме посвящено несколько эссе Гершельмана, к ней он обращался и в своих стихотворениях, миниатюрах и рассказах. Тема бессмертия была для писателя не только предметом поэтического воображения или же чисто умозрительных построений, но и реальной проблемой, объяснение которой возможно средствами науки с использованием достижений современной биологии, парапсихологии, техники (эссе «О личном физическом бессмертии», не опубликовано). Особенно перспективным здесь Гершельману представлялось использование методов парапсихологии («О метапсихике», не опубликовано).

Конечный вывод К. К. Гершельмана:

«Даже если и есть какое-то продолжение жизни человеческой “души” после смерти тела, то это продолжение временное, частичное, отрывочное, очень неполное; оно исчерпывается физическими проявлениями посмертной “жизни”. Бессмертия сознания — в том смысле, в каком мы его ищем и хотим — в “спиритическом” бессмертии нет; его надо искать в каких-то других областях реальности и какими-то другими методами» («О метапсихике»). «Вступление в Царство Божие не делает человека бесконечным во времени, но делает его вечным в мгновении»[79].

Бессмертие должно быть открыто человеком в самом себе, в обнаружении людьми своей вечности[80].

Центральный тезис интересного эссе К. К. Гершельмана «Об игре» — это утверждение, что жизнь не только дело, но и игра. Гершельман приходит здесь к парадоксальному выводу:

«Дело — средство, игра — самоцель. Если дело нам по душе — оно уже игра, если оно не по душе — оно должно быть награждено игрой. Жизнь — или уже игра, или стремление стать игрой. Игра не отдых от дела, а его цель»[81].

С игрой тесно связан смех — «высшее, чего достигла жизнь».

У жизни есть только один враг — это смерть. Всякое зло поправимо, кроме смерти. Путь к тому, чтобы и смерть сделать поправимой, Гершельман видит в воскресении. Но этот путь тоже должен быть игрой.

«Чтобы превратить жизнь в рай, надо победить две вещи: скуку и смерть. Игра побеждает и то, и другое… Чтобы жизнь сполна превратить в игру, надо и смерть сделать немного игрушечной — это воскресение»[82].

Написанное более полувека назад эссе К. К. Гершельмана «Об игре» неожиданно перекликается с исканиями новейшей философии. Сейчас всё более и более получает распространение мысль о том, что игра-это один из основных феноменов человеческого бытия, путь к пониманию человеческой индивидуальности[83]. Отсюда такой широкий интерес не только философов, но и социологов, семиотиков, культурологов, историков к проблеме игрового мира культуры. Как видим, К. К. Гершельман здесь шел в русле современных научных исканий.

Любопытно и эссе К. К. Гершельмана «“Тон” мира». Тон — душа всякого произведения, как и всякое произведение-воплощение тона. Нет тона — нет стихотворения. Мир напоминает автору эссе художественное произведение, он имеет свой тон. За тоном мира в конечном итоге стоит Бог, «основная гениальная интуиция мира».

«Появление тона означает начало работы, а не конец ее. Полная выдержанность и полная выраженность тона есть плод долгого труда. Мир и есть такой труд воплощения и очистки тона»[84].

Мир состоит из отдельных индивидуальностей, имеющих свой тон.

«Личный тон каждого человека полнее всего его характеризует, показывает идеальное, вечное, “райское” лицо этого человека»[85].

Но к нему надо идти, это путь самосовершенствования человека, путь творческих поисков с элементами экспериментаторства. Гершельман подчеркивает важность, значимость индивидуального начала в мире. Именно благодаря этому наш мир — это мир совершенно особенный. Он неожиданен, своенравен, причудлив. Он все время обновляется, это — не мертвая всепредрешенность.

Философская эссеистика К. К. Гершельмана, как нам представляется, — заметное явление в литературе Русского зарубежья 1940-х годов. К сожалению, читатель смог с ней познакомиться значительно позже, да и то в далеко не полном объеме.

***

Нам осталось сказать несколько слов о живописном наследии К. К. Гершельмана, выборочно представленном в книге в виде репродукций его работ[86][87].

Как уже выше отмечено, К. К. Гершельман был автодидактом, никакого художественного образования у него не было. Тем не менее рассматривая его работы, нельзя не почувствовать присутствия разносторонне одаренной личности, талантливого самородка, открытого искусству жизни, наделенного живой фантазией и требовательного к художественной форме, человека большой внутренней культуры.

Подобно поэтическому наследию К. К. Гершельмана, его работы в области изобразительного искусства также оставляют удивительно целостное впечатление. Прежде всего, это приподнято-романтический духовный мир, не чуждый гротеска, своеобразной мягкой иронии, порожденной столкновением идеала с реальностью. Любимый жанр Гершельмана-религиозные, сказочно-мифологические, тонко стилизованные, иногда насыщенные деталями композиции. В образно-стилевом отношении акварели-гуаши и рисунки Карла Гершельмана генетически восходят к русскому символизму начала XX в., к «Миру искусства», к стилю модерн, впитавшему в себя элементы кубизма и тяготеющего к арт деко.

Тематический диапазон художественного творчества К. К. Гершельмана весьма широк: религиозные образы и апокалиптические мотивы («Апокалиптические всадники», 1928; Эстонский художественный музей), своеобразный ориентализм, углубление в мир индийской мифологии и пластического языка, сказочные сюжеты («Сказка о царе Салтане»), эскизы декораций для театра (оперы «Лакме» Л. Делиба в постановке театра «Эстония», 1930, и «Демон» А. Рубинштейна, 1933), эскизы костюмов, удивительная серия рисунков, вдохновленных фильмом Фрица Ланга «Метрополь» (1927), книжные иллюстрации и др.

Между поэзией и акварелями, как и графикой К. К. Гершельман. без сомнения, есть внутренняя связь, черты сходства, но есть и существенные различия. Если в своих стихах Гершельман стремился к «прекрасной ясности», лаконизму, то в своих рисунках-гуашах он чуждается изощренной детализированности, яркой декоративности, совершенно не свойственных его словесному творчеству.

Хотя работы К. К. Гершельмана и его супруги Е. Б. Розендорф-Гершельман неоднократно демонстрировались на их мемориальных выставках в Мюнхене (1989), Франкентале, Дюссельдорфе (1990), Хюнфельде (1998)[88] и Таллинне (2004), но тем не менее они почти незнакомы русским любителям изобразительного искусства. Им, как и русским читателям, предстоит еще приятная возможность ближе познакомиться с творческим наследием многоликого Карла Карловича Гершельмана.

СТИХОТВОРЕНИЯ

Расстрел. Из гражданской войны[89]

Бай — бай — бай, мой маленький,
Бай — бай — бай, мой светик,
Под белою берёзкою
Расстрелянный кадетик.

Вчера сквозь дождь назойливый
Месил он грязь ногами
С пехотною винтовкою
За детскими плечами.

А ночью были выстрелы,
Тревога, суматоха,
И кто-то громко вскрикивал,
И кто-то тихо охал.

И чьи-то руки взрослые
Его держали сзади.
И плакал он, растерянный,
«Пустите, Бога ради».

Когда ж заря несмелая
Затеплилась в туманах,
Продрогший шел он по полю
В одних кальсонах рваных.

Собаки где-то лаяли
За отдалённым садом.
Красноармеец заспанный,
Зевая, плёлся рядом.

«Приказано расстреливать.
Ну, что ж, и это дело».
Над горизонтом розовым
Всё небо розовело.

«Ты, что ж, в пехоте мучался?
В пехоте дело скверно.
В бой ходи, как нанятый,
Ухлопают, наверно.

А день-то будет чистенький,
Вот небо — золотое.
К весне погодка движется.
Эх, не было бы боя…».

Солдат окурок выплюнул.
«Ну, что же, становися».
По горизонту алому
Огни, огни лилися.

Вставал, пылая гривою,
Лик солнца красно-медный.
Под мокрою берёзкою
Он стал прозябший, бледный.

Втянул он в плечи голову,
Согнул покорно спину.
Красноармеец дернулся
Затвором карабина.

И вот в затылок стриженый
Легко уперлось дуло.
И что-то сзади вспыхнуло,
Ударило, рвануло.

С улыбкою застенчивой
Без крика и без стона,
Он лег под мокрым деревом
В нештопанных кальсонах.

Заснул в калачик согнутый,
Расстрелянный кадетик.
Бай — бай — бай, мой маленький,
Бай — бай — бай, мой светик.

«Мы к этому дому, и к этой постели…»[90]