Карл Гершельман - «Я почему-то должен рассказать о том...»: Избранное

• Название: «Я почему-то должен рассказать о том...»: Избранное
• Автор: Карл Гершельман
• Издательство: INGRI
• Жанр: Философия
• Год: 2006
• ISBN: ISBN-10: 9985-9636-1-X ISBN-13: 978-9985-9636-1-6

Высоко ценимый современниками Карл Карлович Гершельман (1899–1951), русский эмигрант, проживавший в Эстонии и Германии, почти неизвестен читателю дней. Между тем это был разносторонне талантливый человек — литератор и художник, с успехом выступавший как поэт, прозаик, драматург, критик, автор философских эссе, график и акварелист. В книге, которую Вы держите в руках, впервые собраны под одним переплетом стихи, миниатюры, рассказы, пьесы, эссе, литературно-критические и историко-литературные статьи К. К. Гершельмана, как ранее публиковавшиеся на страницах давно ставших раритетами газет и журналов, так и до сих неопубликованные (печатаются по автографам, хранящимся в архиве писателя).

---

«Посмотри-ка, что ты видишь над собой?..»[125]

— Посмотри-ка, что ты видишь над собой?
— Вижу, звёзды разбегаются гурьбой.

Тлеет лента потухающей зари,
Вдоль по улице белеют фонари,

И над городом стоит уже, ясна,
Полноликая высокая луна.

Ночь надвинулась, и вижу только свет.
Несветящегося в этом мире нет:

Светят окон убегающих ряды,
Тротуары ярким светом залиты,

Светят женские влюблённые глаза,
Светят звёзды, прожигая небеса.

— Но смотри же, притаилась неспроста
Между звёздами слепая пустота.

Темен хаос, и коварен, и силен.
Всё заполнить, уничтожить может он.

— Это правда, в небе пусто и темно.
Лишь по каплям цедит Бог своё вино.

Понемногу, чтобы глаз привыкнуть мог,
Жгучий мир свой разворачивает Бог.

Глаз привыкнет понемногу — и тогда
Всё засветится насквозь и навсегда.

Хаос тёмен, потому что его нет.
Существует в этом мире только свет.

В этом мире существует только Бог —
Так щемяще, так слепяще одинок.

Вместо ночи, вместо тысячи огней,
Вместо города, луны и фонарей,

Заполняя все небесные моря,
Весь блистая, и сияя, и горя,

В этом мире, сплошь от света золотом,
Посмотри-ка, только Бог один кругом.

ХУДОЖЕСТВЕННАЯ ПРОЗА

МИНИАТЮРЫ

Аруна и Харидаза. Индийская сказка[126]

Худ и наг сидит у дороги нищий Аруна.

Худ и наг сидит у дороги нищий Харидаза.

Ветер веет по дороге, посыпает пылью Аруну.

Веет, вьется, забивает глаза Харидазе.

Звенит, блестит на дороге: едет белая царица на восьми белых слонах. Поют, бьют в гонги царицыны слуги, качаются слоны, нагруженные золотом.

— Подай, подай, царица, нищему Аруне!..

— Подай, подай, царица, нищему Харидазе!..

Добра и щедра белая царица; щедра и расточительна белая царица: не умеет считать богатств белая царица.

— Возьми, возьми, нищий Аруна!

— Возьми, возьми, нищий Харидаза!

Отдает всех слонов Аруне царица; отдает малую медяшку Харидазе царица.

Не знает цены богатствам белая царица.

Едет, качается Раджа-Аруна. Идет, качается нищий Харидаза.

— Нет богаче в мире славного Аруны!..

— Нет беднее в мире убогого Харидазы!..

Горят алмазные сетки на белых слонах; горит, звенит золото в тяжелых мешках. В парчовом шатре едет Раджа-Аруна.

Жжет белое солнце голову Харидазы; плачет, сжимая медяшку, убогий Харидаза.

Что это пылится впереди на дороге? Что чернеется на пыльной дороге? Это скачет со своими воинами черная царица.

— Стой, стой, стой, славный Аруна!..

— Стой, стой, стой, убогий Харидаза!

Каждый платит подать черной царице. Каждый отдает ей все, что имеет.

— Отдай, отдай слонов мне, Раджа-Аруна!

— Отдай, отдай медяшку, нищий Харидаза!

Плачет Аруна, отдает слонов черной царице. Плачет Харидаза, отдает медяшку царице.

Дальше скачет с воинами черная царица.

Вьется, веет по дороге ветер, заметает песком Аруну.

Вьется, плачет ветер, погребает в песке Харидазу…

Худ и наг лежит у дороги мертвый Аруна.

Худ и наг лежит у дороги мертвый Харидаза.

В одном из соседних миров[127]

В одном из соседних миров, именно в том, где одиннадцать солнц и поэтому нет теней совершенно, случилось событие: вернулся дядя Петя из путешествия. Дети выпорхнули в переднюю, радостно хлопая крылышками, даже мама прилетела встречать. Дядя имел изумительный вид: в полосатых штанах и под зонтиком. Было ясно с первого взгляда: побывал, действительно, в странах диковинных.

Все уселись в столовой. Вокруг стола, но без лампы: ламп не нужно в мире, где одиннадцать солнц.

— Я побывал в страшной и далекой вселенной, — рассказывал дядя Петя, кушая свой любимый салат из фиалковых лепестков, — в том удивительном мире имеются тени. Даже не тени: можно сказать, весь этот мир — сплошная тень, темнота. Только редко-редко мелькают светлые точки: их называют звездами на варварском языке того мира. Представьте себе: темнота величиной с эту комнату, света же в ней — ну, может быть, на булавочный кончик…

Сестра, не лучше ли увести самых маленьких. Им еще рано слышать подобные вещи…

Вокруг этих звезд бегают уже окончательно черные земли. На них — туземцы: первобытные, дикие люди. Они живут только на самой поверхности, у берега омывающей их пустоты. Они движутся вокруг своих островков, вися вниз головою над бездной. В большинстве случаев они имеют одно только солнце. Ночью солнце заходит, и они засыпают от нечего делать…

Дядя Петя хлебнул глоток утренней росы из стакана и продолжал:

— Живут эти люди не все время, как следовало бы ожидать, а только немножко. Поживут, поживут, потом умирают. Это очень странный обычай, я так и не понял, для чего он введен.

В том мире питаются преимущественно друг другом, соседями. Разводятся для этого дикари особого племени, которых называют животными за сравнительную некультурность…

Сестра, накинь джемпер. Тебя лихорадит?

В общем же, надо сказать, это грубые, но отважные и стойкие люди. Как смелые пионеры, бродят они в своих непромокаемых пальто и галошах. Среди домов, сложенных из кусочков земли, под дождем, снегом и ветром. Над их улицами нет даже крыши, чтобы укрыться от злой непогоды.

Относительно же отдаленного мира в целом у меня есть гипотеза: мне кажется, он, в отличие от прочих миров, еще не сотворен окончательно. Судя по небывалому количеству темноты, процесс его сотворения едва начался…

Дети жались друг к другу. У мамы нервно тряслись кончики крыльев. Даже отец глядел в сторону и нюхал для успокоения большую лиловую розу.

Чтобы их развлечь и утешить, дядя Петя стал раздавать привезенные из далекого мира подарки. Отцу — фотографию Млечного Пути, снятого в профиль. Ясно было видно, как много, действительно, в том мире потемок. Маме — флакон от духов с пятью каплями жидкости, той самой, которая течет у туземцев из глаз, для чего — неизвестно. Племянникам — всякие мелочи: шнурок от ботинок; пару зубов — отдельно от человека, на розовой круглой пластинке; белый листок, усеянный черными точками, — дядя назвал это обрывком газеты; — и прочие безделушки неясного назначения.

Наибольший же интерес вызвал привезенный дядей труп туземца особой породы — маленький, черненький, с хоботком, прозрачным крыльями и очень забавным названием — «Му-ха».

Самое важное[128]

В поисках самого важного — бродим. Женщины, деньги. Слава, стихи, философия, книги. Ницше и Рильке, Достоевский, Бердяев. Поцелуи, политика, служба. Важно всё это? Важно. Но вот…

Но вот начнем умирать. Оглянемся, вспомним. Что вспомним? Должно быть, самое важное. Что же именно?

Вспомним: в детстве лазил на дерево. Шершавая ветка между ногами, подошва зудит, особое ощущение высоты под подошвой. Река в стороне, баржа плывет по реке…

Или другое: улица, ночь. Пустынно, дома, фонари. И очень отчетливо: стук собственных каблуков в тишине. Раз-раз, раз-раз.

Или еще: после театра, в трамвае, домой. Ночные, чрезмерно яркие лампы, два-три пассажира, капли дождя на стекле. Дремлешь, качаешься, руки в карманах. Мысль сквозь дрему: пончики от обеда остались, приеду — можно их к чаю…

Вот и всё. А стихи и политика? Ницше и Достоевский? Причем тут Достоевский, ведь я умираю?

Что же, в конце концов, самое важное в жизни?

Самоубийца и звезды[129]

Самоубийца сидел у окна. Звезды, балансируя на карнизе, его умоляли:

— Брось глупости, не убивай нас, миленький. Мы бежали, бежали — такая даль! такой холод! — совсем закоченели в пути. Ты представить себе не можешь, до чего скучно и пусто в нашем заброшенном мире: бегаешь, ищешь десятками лет, пока, наконец, набежишь на что-нибудь твердое. А набежишь — видишь: черная земля, глупая, мертвая; мы светим, а она и не смотрит. Ударишься с размаху лбом о мостовую, или, скажем, о железный карниз — что останется? Представить страшно — с такой скоростью и о железный карниз. Целыми сотнями, бедные, гибнем. Это только нам, нескольким, повезло: прибежали и прямо в тебя. Удача на редкость — мягко, уютно, тепло. Отогрелись и засветились во всю. Только ты, только ты! Собственно говоря, для тебя специально и бегаем, иначе какой был бы толк? Единственный шанс на взаимность.