Дэвид Митчелл - Тысяча осеней Якоба де Зута

• Название: Тысяча осеней Якоба де Зута
• Автор: Дэвид Митчелл
• Жанр: Историческая проза
• Год: 2013
• ISBN: 978–5-699–66962–2

Конец XVIII века. Молодой голландец Якоб де Зут приплывает в Дэдзиму — голландскую колонию в Японии. Ему необходимо заработать деньги — отец его возлюбленной Анны не дает согласия на брак дочери с бедняком.

Якоб уверен, что скоро вернется на родину, станет мужем Анны и годы, проведенные в Японии, будет вспоминать как небольшое приключение. Но судьба распорядилась иначе — ему предстоит провести на чужбине почти всю жизнь, многое испытать, встретить и потерять любовь.

Митчелл умело сплетает воедино множество судеб, наполняя созданный им мир загадочными символами и колоритными деталями, приглашая читателя вместе с героем пережить все испытания, что выпали на его долю.

---

Дверь лазарета приоткрыта, но Якобу не видно, что происходит в операционной.

Четыре мужских голоса хором: «Добрый день, доктор Маринус».

— Сегодня, семинаристы, — говорит Маринус, — у нас практическое занятие. Пока Илатту и я подготовимся к нему, каждый из вас прочитает разные тексты на голландском и переведет их на японский. Мой друг, доктор Маено, согласился проверить ваши записи в конце недели. Тексты будут очень близки вашим интересам: господину Мурамото, нашему главному костоправу, я предлагаю «Tabulae sceleti et musculorum corporis humani»[24] Альбинуса; господину Кадзиваки — материал о раковом заболевании Жан-Луи Пети, в честь которого часть тела названа «треугольником Пети». Что это и в каком месте?

— Углубление в мышцах на спине, доктор.

— Господин Яно, вам достается доктор Олаф Акрель, мой учитель в Упсале; его статья о катаракте, которую я перевел со шведского. Господину Икемацу — страница из «Хирургии» Лоренца Хайстера о нарушениях кожного покрова, и госпожа Аибагава займется превосходным доктором Смелли. Этот отрывок весьма сложен. В лазарете вас ожидает доброволец для сегодняшней демонстрации, который также сможет помочь вам с переводом, объяснив значения некоторых слов на голландском… — Большая голова Маринуса появляется в дверном проеме.

— Домбуржец! Я представляю вам госпожу Аибагаву и предупреждаю: orate ne intretis in tentationem[25].

Госпожа Аибагава узнает рыжеволосого зеленоглазого иностранца.

— Добрый день, — в горле пересыхает, — госпожа Аибагава.

— Добрый день, — звонкий голос, — господин… Дом-буггер?

— Домбуржец… это доктор шутит. Моя фамилия де Зут.

Она опускает доску для записей: подставку с ножками.

— Дом — бужжец — это смешная шутка?

— Доктор Маринус полагает, что да: я родом из города, который называется Домбург.

— М-м-м… — на ее лице читается неуверенность. — Господин де Зут болен?

— О-о… надо сказать… немного, да. У меня болит… — он похлопывает себя по животу.

— Стул как вода? — Акушерка берет ситуацию под контроль. — Плохо пахнет?

— Нет, — Якоб удивлен ее естественностью. — Боль в моем… да, в моей печени.

— В вашей… — она тщательно выговаривает букву «п», — …печени?

— Именно так: меня донимает печень. Полагаю, у госпожи Аибагавы все хорошо?

— Да, я в порядке. Надеюсь, и у вашего друга — обезьяны тоже все хорошо?

— Моего… а-а, Уильям Питт? Мой друг — обезьяна… ну, его больше нет.

— Извините, не понимаю. Обезьяна… как это, больше нет?

— Больше нет в живых. Я… — Якоб показывает, как он сворачивает куриную шею, — …убил негодяя, видите ли, высушил его шкуру и сделал из нее новый табачный кисет.

В ужасе ее рот и глаза широко открываются.

Если бы у Якоба был пистоль, он бы тут же застрелился.

— Я шучу, госпожа! Обезьяна всем довольна и радуется жизни, где‑то болтается… ворует…

— Исправьте, господин Мурамото, — из операционной долетает голос Маринуса. — Сначала выпаривают подкожный жир и лишь потом вводят в вену цветной воск…

— Может… — Якоб проклинает свою неудачную шутку, — мы откроем ваш текст?

Она размышляет, как они смогли бы это сделать, сохраняя дистанцию.

— Госпожа Аибагава может сесть там, — он показывает на конец больничной кровати. — Читайте текст вслух, и, если встретится трудное слово, мы его обсудим.

Кивком головы она соглашается с предложенным вариантом, садится и начинает читать.

Куртизанка ван Клифа разговаривает пронзительно высоким голосом, похоже, воспринимаемым здесь, как женственный, а голос, которым читает госпожа Аибагава, низкий, тихий, успокаивающий. Якоб рад возможности изучить ее частично обожженное лицо и четко очерченные губы.

— «Вскоре после сего пр-роис-шествия…» — она прерывает чтение. — Что это, пожалуйста?

— Происшествие — это э-э… случай или событие.

— Благодарю вас. «… сего происшествия, консультируясь с Рюйшем обо всем, что он предписывал касательно женщин… я нашел, что он находит неприемлемым преждевременную экстракцию плаценты, и его авторитет подтвердил мнение, ранее высказанное мною… и воодушевил меня на продолжение более естественным способом. Когда я отсек пуповину… и отделил ребенка… я ввел палец во влагалище…»

За всю жизнь Якоб никогда не слышал подобных слов, сказанных вслух.

Она чувствует его потрясение и смотрит на него, охваченная тревогой.

— Я ошиблась?

«Доктор Лукас Маринус, — думает Якоб, — вы садист и монстр».

— Нет, — отвечает он.

Нахмурившись, она продолжает:

— «…чтобы почувствовать, достигла ли плацента os uteri[26], ощутив ее… я уверен, что она выйдет сама в любом случае… пережидаю какое‑то время, и, обычно, через десять, пятнадцать или двадцать минут… женщина начинает испытывать послеродовые схватки… с которыми плацента постепенно отделяется и покидает тело… при легком вытягивании за пуповину, она перемещается во… — она бросает короткий взгляд на Якоба — …влагалище. Затем, по-прежнему держась за пуповину, я вывожу ее через… os externum[27]». Вот, — она отрывает глаза от текста. — Я закончила чтение. Печень доставляет вам сильную боль?

— Язык доктора Смелли, — Якоб сглатывает слюну, — довольно‑таки… прямой.

Она говорит:

— Голландский для меня — иностранный язык. Слова не имеют той же силы, запаха, вкуса. Акушерка — это мое… — она хмурится, — прозвание или призвание… как правильно?

— Рискну предположить, призвание, госпожа Аибагава.

— Акушерка — это мое призвание. Акушерка, которая боится крови, помочь не может.

— Дистальная фаланга, — доносится голос Маринуса, — средняя и проксимальная фаланги…

— Двадцать лет тому назад, — Якоб решает рассказать ей, — когда родилась моя сестра, акушерка не смогла остановить кровотечение у моей матери. Мне поручили греть воду на кухне. — Он боится наскучить ей, но госпожа Аибагава смотрит на него со спокойным вниманием. — «Ах, если я нагрею достаточно воды, — думал я, — моя мать выживет». Я ошибался, к сожалению, — теперь хмурится Якоб, не понимая, почему он заговорил о столь личном.

Большая оса садится на широкое изножье койки.

Госпожа Аибагава достает из рукава кимоно квадратный листок бумаги. Якоб знает, что на Востоке верят в путешествие души от клопа до святого, и ожидает, что она взмахами бумаги выгонит осу в высокое окно. Вместо этого она давит ее листком, скатывает небольшой шарик и, точно прицелившись, выбрасывает бумагу в окно.

— У вашей сестры тоже рыжие волосы и зеленые глаза?

— Ее волосы еще рыжее, к великому смущению нашего дяди.

Еще одно новое слово для нее:

— «Сму-ще-нию»?

«Позже не забудь спросить Огаву об этом слове на японском, — говорит он себе. — Смущение или стыд».

— Почему дяде стыдно из‑за того, что у сестры рыжие волосы?

— Согласно верованиям простых людей… или суевериям… вы понимаете?

— Мейшин — на японском. Доктор называет это «враг здравого смысла».

— Согласно суевериям… в общем, у Иезавелей… это женщины легкого поведения, то есть проститутки… считается, что у них, так их описывают, рыжие волосы.

— Легкого поведения? Проститутки? Как куртизанка и помощница блудницы?

— Простите меня за это, — в ушах Якоба шумит стыд. — Теперь смущен я.

Ее улыбка и ранит, и лечит.

— Сестра господина де Зута — честная девушка?

— Герти… очень дорога мне как сестра. Она добрая, терпеливая и смышленая.

— Пястные кости, — вещает доктор. — А эта хитрая косточка…

— У госпожи Аибагава, — Якоб решается на вопрос, — большая семья?

— Семья была большая, теперь маленькая. Отец, новая жена отца, сын новой жены отца, — она замолкает. — Мать, братья и сестры умерли от холеры. Давным-давно. Многие тогда умерли. Не только моя семья. Многие, многие пострадали.

— Но ваше призвание — акушерство, я имею в виду… это же… искусство дарить жизнь.

Прядь черных волос выбивается из‑под головного платка: Якобу хочется коснуться ее.

— В прежние дни, — говорит госпожа Аибагава, — много лет тому назад, раньше, когда еще не построили большие мосты через большие реки, путники часто тонули. Люди говорили: «Они умирают, потому что бог реки сердится». Люди не говорили: «Они умирают, потому что большие мосты еще не придуманы». Никто не говорит: «Люди умирают, потому что мы слишком невежественные». Но в один день наши умные предки присмотрелись к паутине и сплели мосты из лозы. Или увидели сваленные деревья, лежащие над быстрой рекой, и построили каменные острова на широких реках, и соединили один остров с другим. Теперь везде такие мосты. Люди больше не тонут в опасных реках или тонут гораздо реже. Пока вы понимаете мой плохой голландский?

— Прекрасно, — заверяет ее Якоб. — Каждое слово.