Владимир Злобин - Тяжелая душа: Литературный дневник. Воспоминания Статьи. Стихотворения

• Название: Тяжелая душа: Литературный дневник. Воспоминания Статьи. Стихотворения
• Автор: Владимир Злобин
• Издательство: НПО «Интелвак»
• Жанр: Критика
• Год: 2004
• ISBN: 5-93264-028-6

«Тяжелая душа» — впервые издающиеся мемуары Владимира Ананьевича Злобина (1894–1967), поэта, прозаика, публициста русского зарубежья, с 1916 г. литературного секретаря Д.С. Мережковского и З.Н. Гиппиус, а после 1945 г. — хранителя их семейного архива. В сборник вошли статьи, очерки, эссе эмигрантского «Литературного дневника», печатавшегося в парижском журнале «Возрождение», книга воспоминаний «Тяжелая душа» о З.Н. Гиппиус и ее окружении, раритетный сборник «После ее смерти», посвященный памяти Гиппиус, и стихотворения разных лет.

---

Об этом Царстве в ее стихах так же мало, как о ее грехе. Сказать и не сделать хотя бы шага по направлению к заветной цели — значит предать свое самое святое. А сделать она и первого не может, ибо, не смирившись, не покаявшись, его не сделаешь. Вот, между прочим, одна из причин — не главная, — почему она не хочет произнести вслух те восемь слов, что горят в ее сердце.

Но еще никогда она об этом Царстве не молилась с такой силой, как со дна змеиного рва. И чем ее презренье холодней и насмешка злей, тем явственней вздох: да приидет Царствие Твое.

После смерти Мережковского она внутренне остается совершенно одна. Бог ждет с присущим Ему терпением, когда она покается. Но она упорствует. Она хочет, чтобы ее простили, как ребенка прощает мать, не принуждая его ни к чему. Наконец Бог от нее отступает. Она удивлена. «Если б я была Богом, я бы простила». Ей всегда казалось, что она знает о Нем что-то, чего не знают другие.

Ты не любишь овец покорных,
Не пропадающих.
Ты любишь других — упорных
И вопрошающих.

Но вот, оказывается, она ошиблась: Он любит первых учеников и старых дев…

Она еще может шутить. Но скоро ей будет не до шуток. Впрочем, даже в самые страшные минуты она умудряется разъединить себя со своим страданием. И однажды, когда ей кажется, что вместо пришедшего ее навестить старого приятеля перед ней черт, она от его лица пишет стихотворение, где он ей как будто говорит:

На харю старческую хмуро
Смотрю и каменно молчу.
О чем угодно думай, дура.
А я о духе — не хочу.

У нее есть поклонник — Иосиф Григорьевич Лорис-Меликов. Этот очаровательный человек, старый дипломат, бывает у нее раз в неделю обязательно, приносит ей цветы и посвящает ей французские сонеты. Это ее последний рыцарь. Он ее проводит до самой двери, на которой написано: «Оставь надежду всяк сюда входящий».

Об этом ее предсмертном схождении в ад мы не знаем почти ничего. Но если судить по ее стихотворению «Последний круг» и по намекам в некоторых других ее стихах, она была на краю безумья. Вот конец «Последнего круга»:

Будь счастлив, Дант, что по заботе друга
В жилище мертвых ты не все узнал,
Что спутник твой отвел тебя от круга
Последнего — его ты не видал.
И если б ты не умер от испуга,
Нам все равно о нем бы не сказал.

Но что могло ее, человека бесстрашного, никаких мыслей ни о Боге, ни о черте не боящегося, не раз и Богу и черту противостоявшего, что могло ее в последнем круге так потрясти?

Только одно: что Бог и дьявол — две ипостаси некоего неведомого существа, ни дьявола, ни Бога и Бога и дьявола вместе, представить себе которого человеческое сознание не в силах. Она вдруг почувствовала себя в его власти и поняла, что это — гибель ее и мира.

Это длилось мгновенье. Словно сверкнула черная молния. Если б продлилось дольше — разум не выдержал бы. Но в этом мгновении уже было начало идущей на нее из глубины вечности бури смерти.

И не будет падений в бездны:
Просто сойду со ступень крыльца,
Просто совьется свиток звездный,
Если дочитан до конца.

Это стихотворение, которое почему-то любил И.И. Фондаминский[658], тоже из числа ее «победных снов». Но ее сознание ей подсказало — оно ошибалось редко, — что ее конец будет далеко не такой простой и легкий, как она мечтает. Тогда она написала свое восьмистишье и скрыла на самом дне души, в ее самых недоступных тайниках — так, чтобы не мог найти враг — восемь волшебных слов.

Но когда налетела на нее буря смерти и силы ада обрушились, у нее было в руках это непобедимое оружие — крест. Число креста — четыре. Восемь горящих в ее сердце слов — как бы двоящийся в трепете пламени огненный крест, приносимая втайне двойная жертва — Бога за мир и мира за пришествие Духа: да приидет Царствие Твое.

Вот что значат не записанные Гиппиус восемь слов и вот отчего она их не записала.

СТИХОТВОРЕНИЯ

ПОСЛЕ ЕЕ СМЕРТИ. (Стихи. Париж: Рифма, 1951)[659]

«Три ангела предстали мне в ночи…»

Три ангела предстали мне в ночи.
Один держал тяжелые ключи,
Второй двуострый меч, а третий три свечи.
И выступил второй — не первый и не третий —
И молвил: «Не меча достоин ты, а плети.
Но радуйся: избрал тебя Господь.
Не погубить — спасти я послан дух и плоть,
Восстановить твой образ искаженный».
И он взмахнул мечом, и пал я, рассеченный.
И раздвоилось всё…

Ночью («Не спишь, и так близко, так ясно…»)[660]

Не спишь, и так близко, так ясно,
Так тихо, нежданно, без слов:
«О, вспомни, пойми — все напрасно:
Ты проклят на веки веков».

Молчанье. Глаза закрываю.
Бежать? — Но куда убегу?
И плачу, и что-то считаю,
И все сосчитать не могу.

Пустот неподвижных громады,
Бессмысленных цифр торжество.
И нет ни конца, ни пощады.
Ни зла, ни добра — ничего.

«Она прошла и скрылась не спеша…»

Она прошла и скрылась не спеша,
Крылом своим почти меня задела.
С тех пор забыла всё моя душа,
И ничему не радуется тело.

И всё слабее между ними связь.
О, эта чуждость! Словно в адском круге,
Они — две тени — странствуют, томясь,
И ничего не знают друг о друге.

Нерадостен бесплодный их союз.
И вот любви немеркнущая слава
Для тела бедного как тяжкий груз,
А для души как смертная отрава.

У двери («Путем случайным он пришел…»)

Путем случайным он пришел.
Он постучался.
Дверь отворилась. Он вошел
И не остался.

Но он придет, придет опять
Уж не случайно.
И снова будет он стучать
У двери тайной.

Вот всё исполнится сейчас,
Вздохни глубоко…
Но если он и в этот раз
Придет до срока,

И в этот раз душа твоя
Со дна колодца
Над ложью призрачного «я»
Не вознесется, —

Ты вновь останешься один
В неволе тесной.
Тебя крылатый андрогин —
Двойник небесный —

Введет улыбкою своей
Во искушенье.
И будет хуже всех смертей
Твое паденье.

«Душа моя, иль ты забыла…»

К.А. Виноградской

Душа моя, иль ты забыла,
В свой райский сон погружена,
Какая радостная сила
Тебе, сияющей, дана?

Но обескрыленное тело
Напрасно ждет твоих чудес.
Ты улыбаешься несмело
Счастливой пленницей небес.

Ты совлекаешь все, что тленно.
И вот свободна от оков,
Одна, покоишься блаженно
Среди несозданных миров.

И легче жертвенного дыма
Ты в небе таешь голубом…
Но смерть присутствует незримо
В чертоге солнечном твоем.

Она таит, она лелеет
Свою тяжелую стрелу.
Она, как плод, что втайне зреет,
Как угль, что рдеет сквозь золу.

Ни совершенством, ни страданьем,
Ни чистотой, ни красотой —
Ты победишь ее слияньем
Любви небесной и земной.

С тех пор… («Мы встретимся на будущей неделе…»)

«Мы встретимся на будущей неделе…»
Ты веришь? Что ж! Но я-то знаю, да,
Что и обнявшись, и в одной постели,
Не встретимся мы никогда.

Не ложь, о нет, не мог преодолеть я.
С тех пор… Но я молчу, не надо слов,
Прошли не дни — века, тысячелетья,
Мильоны световых годов.

Ты далеко в созвездьи Ориона,
Я на земле иль где-то на луне.
И что мне в том, что трубку телефона
Сниму и ты ответишь мне.

Зеркала («О, ты, кого неутомимо…»)