Люк Райнхарт - ДайсМен или человек жребия

• Название: ДайсМен или человек жребия
• Автор: Люк Райнхарт
• Издательство: СОФИЯ
• Жанр: Психология
• Год: 2009
• ISBN: 978-5-91250-824-0

Безбашенная книга и потрясающая пародия на психоанализ, «Дайсмен» увлекателен, насмешлив и шокирующ, настоящий диверсант в тылу американской поп-культуры. В общем — самый культовый бестселлер наших дней.

Одолеваемый депрессией психоаналитик Люк Райнхарт живет с женой и двумя детьми в Манхэттене. Восточная и западная философии с их тщетой объять смысл и бессмысленность его уже просто бесят. Однажды он рискнул доверить игральному кубику выбор своих поступков — и вскоре понял: единственный путь спасения души — позволить все решать жребию. Катясь, как кубик, сквозь секс и психотерапию, Люк распространяет новую религию, забавно сочетая проповеднический пыл и собственную развращенность, ставя дыбом и свою жизнь, и мир вокруг.

---

Я нашел на полу ножницы, хитро и осторожно разрезал более плотную ткань у ворота ночной рубашки и одним рывком разорвал ее сверху донизу. Лил выгнулась, крича и царапаясь.

Дальнейшие детали, пусть, вероятно, и имеющие антропологическое значение, будут больше похожи на выдержки из сухих документов о вторжении на какой-то японский остров в Тихом океане во время Второй мировой войны: окружение; выдвижение правого бедра на позицию «V»; отражение ногтевой атаки на левом фланге; главное артиллерийское орудие на атакующей позиции; главное артиллерийское орудие принуждено отойти с позиции, будучи захвачено в классические клещи двумя вражескими группировками, и т. д.

Принудительное половое сношение, кроме всего прочего, представляет собой хорошее физическое упражнение и экспрессивную вариацию нормальных брачных отношений. Но как удовольствие, оно имеет свои ограничения. Что касается меня, в ту ночь я был настолько отвлечен царапаньем, укусами и воплями, а также размышлениями о том, можно ли арестовать человека за изнасилование собственной жены (считаются ли щипки тяжким или мелким уголовным преступлением?), что должен предупредить читателей мужского пола: пусть это и превосходно с точки зрения тактики, но с точки зрения удовольствия лучше провести тихую ночь наедине с порнушкой.

На следующее утро мои уши, шея, плечи и спина выглядели так, будто я провел ночь, борясь с тридцатью тремя котятами в зарослях колючего кустарника, обмотанного колючей проволокой, причем в сильный град. Я был весь в крови, а Лил осталась непокоренной. Но хоть она и была холодна и сдержанна, она все же выслушала мой долгий научный отчет, сначала в автобусе, а потом во время полета назад в Нью-Йорк, и пусть ее вроде бы не впечатлили мои утверждения о невиновности в связи с Арлин, часть ее поверила остальному. Я ничего не сказал ей о Жребии, списав всё на некое туманное, временное психологическое исследование, связанное с реагированием на эксцентричные поступки. Какая часть ее верила мне, осталось неясным, но подавляющая часть ее личности недвусмысленно объявила, что, если я не прекращу свои эксперименты — в чем бы они ни состояли, — и не прекращу их незамедлительно, она с детьми уйдет от меня навсегда.

— Хватит, Люк, — сказала она, когда в первый день дома на Манхэттене я уходил на работу. — Хватит. С этого момента ты нормальный, эксцентричный, скучный доктор Райнхарт или с меня довольно.

— Хорошо, дорогая, — сказал я (жребий выбрал двойку) и ушел.

37

Доктор Райнхарт должен был понять, когда миссис Экштейн вызвала его в ту среду и усадила на свой диван в гостиной, что случилась беда. Они не встречались у нее дома с того дня, как она начала проходить у него терапию. Впустив его, она степенно уселась на диван, скрестила руки на груди и опустила глаза. Мужского кроя серый костюм, очки и убранные в строгий пучок волосы делали ее удивительно похожей на распространителя баптистских брошюр.

— У меня будет ребенок, — тихо сказала она.

Доктор Райнхарт сел на противоположном краю дивана, откинулся и машинально положил ногу на ногу. Он безучастно посмотрел на стену напротив, где висела древняя литография королевы Виктории.

— Я рад за тебя, Арлин, — сказал он.

— У меня уже второй месяц подряд нет менструации.

— Я рад.

— Я спросила Жребий, как мне его назвать, и дала на выбор тридцать шесть вариантов, и он назвал его Эдгаром.

— Эдгаром.

— Эдгар Экштейн.

Они сидели неподвижно и не смотрели друг на друга.

— Я дала Люциусу десять шансов, но Жребий выбрал Эдгара.

— Ах-ха. Молчание.

— А что, если это девочка? — через какое-то время спросил доктор Райнхарт.

— Эдгарина.

— Ах-х.

— Эдгарина Экштейн. Молчание.

— Ты счастлива, Арлин?

— Да.

Молчание.

— Но еще не решено, кто отец, — сказала миссис Экштейн.

— Ты не знаешь, кто отец? — спросил доктор Райнхарт, выпрямляясь.

— Конечно, знаю, — сказала она и с улыбкой повернулась к доктору Райнхарту. — Но я еще не предоставляла жребию решить, кого я должна назвать отцом.

— Понятно.

— Я решила дать тебе два шанса из трех.

— Ах-х-х.

— Джейк, разумеется, получит один шанс из шести.

— Гм.

— И я решила дать «кое-кому, кого ты не знаешь» один шанс из шести.

Молчание.

— Тогда Жребий решит, что ты скажешь Джейку?

— Да.

— А как насчет аборта? Ты только на втором месяце, ты просила Жребий рассмотреть аборт?

— Конечно, — сказала она, снова улыбнувшись. — Я дала аборту один шанс из двухсот шестнадцати.

— Ах-х.

— Жребий сказал нет.

— Мм.

Молчание.

— Итак, через семь месяцев ты собираешься родить ребенка.

— Да. Разве это не чудесно?

— Я рад за тебя, — сказал доктор Райнхарт.

— А после того, как я выясню, кто отец, нужно будет, чтобы Жребий решил, должна ли я уйти от Джейка и быть верной отцу.

— Гм.

— А потом Жребий решит, должна ли я иметь еще детей.

— Гм.

— Но прежде он должен сказать мне, следует ли мне сказать Лил про ребенка.

— А.

— И должна ли я сказать Лил, кто отец.

— Гм.

— Это всё прелесть как увлекательно.

Молчание.

Доктор Райнхарт достал из кармана пиджака кубик, потер его в ладонях и бросил на диван между собой и миссис Экштейн. Выпала двойка.

Доктор Райнхарт вздохнул.

— Я рад за тебя, Арлин, — сказал он и медленно осел на диван, его пустые глаза автоматически повернулись к пустой стене напротив, где висела только древняя литография королевы Виктории. И улыбалась.

38

К несчастью для нормального прежнего Люка Райнхарта, а также его друзей и поклонников, кости всё катились и катились, а июнь стал «Национальным месячником ролевых игр» и требовал слишком много. Мне было приказано регулярно консультироваться со Жребием и менять роль, которую я должен был исполнять, каждый час, каждый день или каждую неделю. Предполагалось, что я расширю набор своих ролей и, может быть, даже доберусь до пределов податливости человеческой души.

Возможен ли вообще всецело Человек Случая? Может ли человек так развить свои способности, чтобы по прихоти менять свою душу час за часом? Может ли человек быть бесконечно множественной личностью? Или даже, по некоторым теориям, подобно Вселенной, быть постоянно расширяющейся множественной личностью, сжать которую сможет только смерть? И тогда, даже тогда, кто знает?

На заре второго дня я дал жребию на выбор шесть человек, одним из которых я постараюсь быть весь День. Я пытался придумывать только простые, социально неопасные варианты. Шестерку составили: Молли Блум, Зигмунд Фрейд, Генри Миллер, Джейк Экштейн, ребенок семи лет и прежний доктор Люциус Райнхарт до того, как он стал дайсменом.

Сначала Жребий выбрал Фрейда, но к концу дня мне стало казаться, что быть Зигмундом Фрейдом весьма скучно. Я находил множество бессознательных источников мотивации там, где их обычно не замечал, но, увидев их, я не ощутил, что мне это что-то дало. Я попытался проанализировать свое бессознательное сопротивление роли Фрейда и обнаружил нечто, в чем так хорошо разбирался Джейк: соперничество с Отцом, страх разоблачения бессознательной агрессии. Однако я не счел свои открытия убедительными, или, скорее, я не счел их относящимися к делу. Может, я и был «оральной личностью», но знание этого не могло изменить меня так, как это делал один бросок кости.

С другой стороны, когда я читал о человеке, который покончил с собой, порезав вены на руках, я немедленно отметил сексуальный символизм резанья конечностей. Я начал размышлять о других способах самоубийства: броситься в море; засунуть пистолет в рот и нажать на курок; забраться в духовку и включить газ; броситься под поезд… Всё, казалось, имеет очевидный сексуальный символизм и обязательно связано с психосексуальным развитием пациента. Я придумал отличный афоризм: «Скажи мне, как пациент совершает самоубийство, и я скажу тебе, как его можно было вылечить».

На следующий день я вычеркнул Фрейда из списка, заменил его «слегка психотичным хиппи, агрессивно настроенным по отношению к истэблишменту» и бросил кубик: Жребий выбрал Джейка Экштейна.

Джейка я мог исполнить очень хорошо. Он был реальной частью меня самого, кроме того, я мог легко сымитировать его манеры и стиль речи. Я написал полстатьи для журнала по психопатологии, проанализировав концепцию дайсмена с ортодоксальной джейкианской точки зрения, и чувствовал себя изумительно. Во время аналитической сессии с Джейком я настолько вошел в его способ мыслить, что в конце он объявил, что за один этот час мы продвинулись больше, чем за предыдущие два с половиной месяца. В статье, которую он впоследствии написал о моем анализе — «Случай шестигранного человека» (уже одними названиями Джейк обеспечил себе вечную славу), — он в деталях описывает этот аналитический час и объясняет его успех тем, что случайно прочел малоизвестную статью Ференши, натолкнувшись на нее накануне ночью: открытая на ключевой странице, она лежала у него в ванной под раковиной; она и дала ему ключ, «который начал открывать дверь в шестигранный куб». Он был в восторге.