Люк Райнхарт - ДайсМен или человек жребия

• Название: ДайсМен или человек жребия
• Автор: Люк Райнхарт
• Издательство: СОФИЯ
• Жанр: Психология
• Год: 2009
• ISBN: 978-5-91250-824-0

Безбашенная книга и потрясающая пародия на психоанализ, «Дайсмен» увлекателен, насмешлив и шокирующ, настоящий диверсант в тылу американской поп-культуры. В общем — самый культовый бестселлер наших дней.

Одолеваемый депрессией психоаналитик Люк Райнхарт живет с женой и двумя детьми в Манхэттене. Восточная и западная философии с их тщетой объять смысл и бессмысленность его уже просто бесят. Однажды он рискнул доверить игральному кубику выбор своих поступков — и вскоре понял: единственный путь спасения души — позволить все решать жребию. Катясь, как кубик, сквозь секс и психотерапию, Люк распространяет новую религию, забавно сочетая проповеднический пыл и собственную развращенность, ставя дыбом и свою жизнь, и мир вокруг.

---

Но потом я почувствовал усталость. Дайсмен стал казаться скучным, непривлекательным, другим. Все это было слишком хлопотно. Почему не расслабиться и не радоваться обычной жизни, по мелочам баловаться кубиками, как я делал вначале, и отказаться от этого бессмысленного, театрального испытания — убийства собственной личности? Я открыл интересное тонизирующее средство, более разнообразное, чем алкоголь, менее опасное, чем ЛСД, требующее большей отдачи, чем биржа или секс. Почему бы не считать его просто тоником вместо того, чтобы пытаться сделать волшебным снадобьем? У меня была всего одна жизнь, зачем запирать ее в клетке воли Жребия? Впервые за шесть месяцев моей дайс-жизии мысль полностью отказаться от кубиков показалась мне привлекательной.

В качестве варианта для 6, 7 или 8 я записал, что на шесть месяцев вернусь к нормальной жизни без костей. Я почувствовал удовольствие.

Но сразу же после этого, друзья мои, меня охватил страх и подавленность. Страх лишиться игральных кубиков вызвал точно такую же тяжелую депрессию, какую вызывала мысль о жизни без Лил. Стерев семерку как возможность отказаться от Жребия, я почувствовал себя немного лучше. Я порвал всю страницу и бросил ее в мусорную корзину: я вообще откажусь от самой идеи определения долгосрочных перспектив при помощи Жребия. С трудом оторвав себя от кресла, я медленно побрел в ванную, где почистил зубы и умылся. И уставился на свое отражение в зеркале.

Оттуда на меня глядел Кларк Кент, аккуратно подстриженный и заурядный. Я снял очки, и это помогло — в основном потому, что изображение изрядно размылось, и мое воображение получило свободу действий. Размытое лицо сперва было безглазым и безротым — безликий никто. Сосредоточившись, я сотворил две серых щели и беззубый рот — голова смерти. Когда очки вернулись на место, в зеркале снова был просто я. Люк Райнхарт, доктор медицины, Кларк Кент нью-йоркского психоанализа. Но где был Супермен? В самом деле, в этом ведь и заключалась вся суть этого ватерклозетного кризиса идентичности. Куда девался Супермен, когда я отправлялся назад в постель?

Вернувшись за стол, я снова записал первые два варианта: оставить Лил и отказаться от Жребия. Затем я дал один шанс из пяти варианту, что в начале каждого из следующих семи месяцев (до годовщины Дня Д в середине августа) буду решать, чему должен быть посвящен каждый конкретный месяц. Я дал ту же вероятность варианту, что семь месяцев буду пытаться писать роман. Чуть лучшие шансы были отданы варианту, что я проведу три месяца в турне по Европе, а остаток времени буду путешествовать по прихоти Жребия. Последний вариант гласил, что я доверю фантазии Жребия расследование сексуальной жизни доктора Феллони.

Настал первый день раздачи судьбы на полгода — знаменательное событие. Я благословил игральные кубики во имя Ницше, Фрейда, Джейка Экштейна и Нормана Винсента Пила[69] и потряс их с силой у себя в ладонях. Я урчал от предвкушения: следующие полгода моей жизни, а может, даже и больше, тряслись в моих руках. Кубики обрушились на стол; выпало шесть и выпало… три. Девять — выживание, разрядка, незавершенность, даже разочарование; Жребий приказал мне решать каждый месяц заново, какой будет моя судьба.

23

«Национальный Месячник Избавления от Привычек» Жребий выбрал с досады на то, как легко я получаю удовольствие от дайс-жизни; этот месяц обеспечил мне сотню маленьких взрывов, работавших на распад Люциуса Райнхарта, доктора медицины. «Избавление от привычек» выпало первым из ряда других вариантов: 1) «психиатр, преданный своему делу», 2) «начать писать роман», 3} «отпуск в Италии», 4) «быть со всеми добрым» и 5) «помощь Артуро-Икс». Чтобы быть точным, приказ был таким: «Каждое мгновение каждого дня этого месяца я буду пытаться изменить свои привычные поведенческие модели». Прежде всего это означало, что на рассвете, когда я переворачивался, чтобы обнять Лил, я должен был перевернуться обратно и уставиться в стену. Поглазев на нее несколько минут и даже задремав, я понял, что никогда не вставал на рассвете, и потому с усилием и негодованием выбрался из постели. Обе ноги оказались в тапочках, и я потащился в ванную, но вдруг понял, что меня держит в кулаке привычка. Я сбросил тапочки и поплелся, а потом трусцой побежал в гостиную. И все-таки мне было нужно помочиться. Я победно произвел это действие в вазу с искусственными гладиолусами. (Через три дня доктор Феллони отметила, какой свежий у них вид.) Через несколько минут я проснулся в том же положении, сознавая, что по-прежнему стою с глупой и гордой улыбкой на лице. Тщательное обследование моего сознания показало, что я еще не завел себе привычку засыпать на ногах после мочеиспускания в гостиной, так что я позволил себе снова задремать.

— Что ты делаешь? — услышал я сквозь сон голос.

— А?

— Люк, что ты делаешь?

— Ой.

Я увидел Лил; она стояла, обнаженная, скрестив руки на груди, и глядела на меня.

— Я думаю.

— О чем?

— О динозаврах.

— Возвращайся в кровать.

— Хорошо.

Я пошел было за ней в кровать, но вспомнил, что следовать в кровать за обнаженными женщинами было для меня привычным делом. Когда Лил плюхнулась в постель и натянула на себя одеяло, я залез под кровать.

— Люк???

Я не ответил.

Скрип пружин и тревожная низкая облачность надо мной означали, что Лил свешивалась сначала с одной, а потом с другой стороны кровати. Покрывало приподнялось, и ее перевернутое лицо уставилось на мое. Мы смотрели друг на друга тридцать секунд. Без единого слова ее лицо исчезло, и кровать надо мной застыла.

— Я хочу тебя, — сказал я. — Я хочу заняться с тобой любовью. (Прозаичность прозы компенсировалась поэтичностью моего положения.)

Молчание продолжилось, и я восхитился Лил. Любая нормальная, заурядная женщина (а) выругалась бы, (б) снова заглянула бы под кровать или (в) стала бы кричать на меня. Только женщина с высоким интеллектом и глубокой отзывчивостью могла хранить молчание.

— Я бы хотела, чтобы твой член был внутри меня, — вдруг сказал ее голос.

Я был напуган: столкновение воль. Мне нельзя было отвечать привычно.

— Я хочу твое левое колено, — сказал я. Молчание.

— Я хочу проникнуть между пальцев твоих ног, — продолжал я.

— Я хочу почувствовать, как движется вверх-вниз твое адамово яблоко, — сказала она.

Молчание.

Я начал мурлыкать «Боевой гимн Республики»[70]. Поднатужившись, я поднял пружинный матрац над головой. Она скатилась на сторону. Я поменял положение, пытаясь столкнуть ее. Она опять перекатилась на середину. Мои руки обессилели. Хотя всё, что я делал под кроватью, было априори непривычным, у меня заныла спина. Я выбрался наружу, встал и потянулся.

— Мне не нравятся твои игры. Люк, — сказала Лил тихо.

— «Питсбургские пираты»[71] выиграли три игры подряд, но все равно завязли на третьем месте.

— Пожалуйста, иди в кровать и будь собой.

— Которым из?

— Любым, кроме того, кого ты изображаешь сегодня утром.

Привычка тянула меня в кровать, Жребий тянул назад.

— Мне нужно подумать о динозаврах, — сказал я и, поняв, что сказал это своим обычным голосом, на всякий случай прокричал то же самое. Когда я понял, что источил свой привычный крик, то готов был озвучить третью версию, но спохватился. Три — уже похоже на привычку, и поэтому я не то прокричал, не то пробурчал: «Завтрак с динозаврами в постели» — и пошел на кухню.

На полпути я попробовал разнообразить свою походку и в итоге прополз последние пятнадцать футов.

— Что ты делаешь, папа?

У входа в кухню стоял Ларри, глядевший полусонно, но зачарованно. Я не хотел его расстраивать. Мне пришлось тщательно подбирать слова.

— Я ищу мышей.

— Ничего себе, можно мне посмотреть?

— Нет, они опасные.

— Мыши?

— Эти мыши едят людей.

— Ох, папа… [Пренебрежительно].

— Я шучу [привычное выражение; я покачал головой].

— Возвращайся в кро… [Еще одно!]

— Посмотри под маминой кроватью, думаю, они могли уйти туда.

Всего через несколько секунд Ларри вернулся из нашей спальни в сопровождении облаченной в халат Лил. Я стоял на коленях у плиты, собираясь нагреть кастрюлю воды.

— Не втягивай детей в свои игры.

Поскольку я никогда не выходил из себя, общаясь с Лил, я отступил от этой привычки.

— Закрой рот! Ты их всех распугаешь.

— Не смей затыкать мне рот!

— Еще одно слово, и я засуну динозавра тебе в глотку. — Я поднялся и зашагал к ней, сжав кулаки.

Вид у них обоих был напуганный. Я был впечатлен.

— Возвращайся в кровать, Ларри, — сказала Лил, заслоняя его и пятясь назад.