Юрий Софиев - Синий дым

• Название: Синий дым
• Автор: Юрий Софиев
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2013
• ISBN: 9965-18-113-9

«Синий дым» — наиболее полное собрание сочинений известного поэта Русского Зарубежья Юрия Софиева (1899–1975), который в 1955 году вернулся на родину и жил в Алма-Ате.

В книгу вошли стихи из прижизненного сборника «Годы и камни» (Париж, 1936) и посмертного — «Парус» (Алматы, 2003), а также включены стихотворения из рукописных тетрадей, записных книжек и дневников поэта. Заключают книгу мемуары «Разрозненные страницы» — об эмигрантских скитаниях, о встречах с выдающимися людьми того времени.

Примечание: автор электронной версии книги бесконечно признателен Надежде Михайловне Черновой — хранителю архивов Софиевых-Кнорринг, составителю и издателю их книг, и автору произведений об этих безусловно интереснейших поэтах русской эмиграции — за тот гигантский, многолетний труд на благо Русской Литературы и сохранение памяти о культуре Русского Зарубежья и за бесценную возможность ознакомиться с этими редкими изданиями.

Тираж 50 экз.

---

Мустье

Здесь человек раскапывал пещеру.
Внизу блестела древняя река.
И я увидел пепел влажно-серый,
Он бережно держал его в руках.
С волнением я трогал чёрный камень —
На пальцах угольный остался след.
Меж тем, кто разводил костёр, и нами
Легла дорога в сорок тысяч лет!
Он мне сказал:
— На древнем пепелище
Дней многотысячных осталась тень.
Мустьерка-женщина варила пищу,
Мустьерец-муж отёсывал кремень…
Дыхание летело ледяное,
Оленье стадо подошло к реке,
Шерстистый носорог, в час водопоя,
Глубокий след оставил на песке…
Мой собеседник вдаль закинул взор.
И закурив устало, выгнул спину.
Внизу река несла свои глубины,
Леса бежали по извивам гор.
Сказал:
— История! Ты в основном не волен.
Ты вырастаешь сам, как плод её.
Зато в твоей высокой, гордой воле
Очеловечить это бытиё.

деревня Мустье.

СИНИЙ ДЫМ[30] (из книги «Пять сюит)

Марианне Гальской-Жердинской

1. «Я только и помню…»

Я только и помню
— Можно ли помнить иное —
Уплывала платформа
И в пятне световом фонаря —
Лицо твоё,
Печальное, как осень,
Любимое, прекрасное лицо!

1924.

2. «Синевой и теплотой осенней…»

Синевой и теплотой осенней
Комната наполнена твоя.
На полу трепещущие тени
От листвы каштана.
Я и ты.
В этот летний день
— Числа не знаю —
В час, когда закат позолотил
Пыльные деревья и сараи,
Расставаясь,
Я сказал: «Прости!»
Расставаясь!
Милая, навеки!
Предавая и теряя всё!
И ладонью прикрывая веки,
Ясно вижу я лицо твоё…

«Закат над озером. Чернеют сосны…»

Закат над озером. Чернеют сосны
На красном фоне неба и воды.
Вся жизнь моя предстала мне, увы,
Неправедной, случайной и несносной.
Всё, что люблю я, — всё добыча тленья!
Существованье жалкое моё
В потоке том, где каждое мгновенье
Проваливается в небытиё.
И скованный судьбою и природой,
О, как он бьётся, рвётся и дрожит
Комочек праха! Как он дорожит,
Быть может, выдуманною свободой.

В больнице

Как сгусток человеческих страданий —
Палата задыхается в бреду.
Среди разбросанных воспоминаний
К дням неоправданным опять иду.

Казалось, — больше ничего не надо.
Печаль и боль уже сочтённых дней.
Но вопреки всему,
Как беспощадно
Единоборство с гибелью моей.

«Горизонт холоднее и шире…»

Горизонт холоднее и шире.
Поднялась изумлённо бровь.
И не раз ещё в этом мире,
Милый друг, разобьёшься в кровь!
Ни советом, ни мудрым словом —
Ничем и никак не помочь.
Это знанье о мире новом
Постарайся сама превозмочь.

«Всё, как прежде — чёрная вода…»

Ирине

Всё, как прежде — чёрная вода,
Через Сену каменные арки.
Та же мартовская чернота,
Те же звёзды в ней сияют ярко.
Вот на этом самом парапете
Слушали неясный шум ночной.
Только мы давно уже не дети,
Только мы не прежние с тобой.
Милая, как грустно! Как печальна,
Как прекрасна жизнь! Спешим! Спешим!
Силуэты крыш и отблеск дальний —
Зарево над городом большим…

«Было синее море и ветер и звезды…»

Было синее море и ветер и звезды.
В очень жарком июле цветение лип.
И Бискайский залив, непокорный и грозный,
Пиренеи синели во влажной дали.
Наше позднее счастье палатка хранила,
На суровой скале, под высокой луной.
Счастье? Может быть, море его поглотило,
Беспощадной и гулкой ночною волной?
И ещё мне запомнился столб семафора
На пустынном, уже заржавевшем пути.
Всё проходит. И неотвратимо и скоро
Преграждающий вспыхнет огонь впереди.
Сохнет липовый цвет. Осыпаются листья.
Даже звёзды сгорают и гаснут в глуби.
Но короткий твой путь всё ж оправдан, осмыслен,
Если дал что-то людям. Был добр и любил.

«В столовой нашей жёлтые обои…»

В столовой нашей жёлтые обои —
Осенний неподвижный листопад.
И нашу лампу зажигать не стоит —
В окне ещё не догорел закат.
Дни «роковые», сны… а что осталось?
— Одна непримиримая усталость…
Что ж, побеседуем за чашкой чая,
(Давно беседы мирны и тихи)
И если ты захочешь, почитаю
Усталые и грустные стихи.

«Жизнь уходит. Уходит. Уходит…»

Жизнь уходит.
Уходит.
Уходит.
Тишина.
Одиночество.
Горечь.
Неожиданно быстро, а вроде
Было радости много и горя.
И любовь, что даётся немногим,
Что сильнее беды и тревоги.
И судьба, что даётся не каждому.
Благополучие?
— Это неважно!
А, однако, что пропущено,
Не замечено в жизненной гуще.
Одиночество.
Письменный стол.
Неужели король гол?

«Как в половодье мутная вода…»

М.А. Осоргину[31]

Как в половодье мутная вода,
Так сердце с расточительностью мота,
Несёт и топит трудные года
Весной в стремительных водоворотах.
Вновь ровный след велосипедных шин
Ложится на шуршащий влажный гравий,
И розовеют яблони долин
Нормандии — в своей весенней славе.
Земля, земля! Как мы прощаем много
Своей нелепой, горестной судьбе,
Как блудный сын у отчего порога,
Когда мы возвращаемся к тебе.

«Пухлый и рыхлый, как белая вата…»

Пухлый и рыхлый, как белая вата,
Ночью выпал чистейший снег.
Радости сколько весёлым ребятам,
И улыбается пожилой человек.

В общем, снег теперь бел, как волосы,
И казалось бы — не до смеха,
А хочется крикнуть полным голосом
И ждать ответного эха.

В густых заснеженных зарослях
Возятся озорные щеглы.
Жизнь, в неожиданной старости
Пой, как полёт стрелы.

«О человеческой судьбе, об этой “жизненной дороге”…»

О человеческой судьбе,
Об этой «жизненной дороге»,
Не только о самом себе,
С задумчивостью и тревогой.
Y всех подводит смерть итог,
И это униженье неизбежно.
И что ж в итоге? —
Несколько небрежных
И часто неудачных строк…

«Ты помнишь этот вечер в сентябре?..»

Ты помнишь этот вечер в сентябре?
Мы шли вдвоём пустынными полями.
И кладбище пред нами на горе
В закат врезалось резкими крестами.

В осенних холодеющих полях
Ещё копали женщины картофель.
Мы подошли к пруду, и в тополях
Сквозил твой дерзкий и прекрасный профиль.

Эрувиль, 1933.

«У очага, где тихо пляшет пламя…»

У очага, где тихо пляшет пламя,
Беседуют и табаком дымят.
Над чёрными лесами и горами
Спокойные созвездия горят.
И, помнишь ли, когда летели клином
В Россию журавли и цвёл апрель.
На той скале, что виснет над долиной.
Мы слушали вечернюю свирель?

ОСЕННИЕ ТОПОЛЯ[32] (из книги «Пять сюит»)

Нине Котоман

Мой поезд летит, как цыганская песня,
Как те незабвенные дни…

А.Блок