Ярослав Гашек - Похождения бравого солдата Швейка во время мировой войны. Часть вторая

• Название: Похождения бравого солдата Швейка во время мировой войны. Часть вторая
• Автор: Ярослав Гашек
• Жанр: Юмористическая проза
• Год: 1930

Первая редакция (1929 г.) перевода П. Г. Богатырева.

Сохранена орфография первоисточника за исключением явных опечаток.

---

Повар-оккультист скрылся за завесу молчания, подпер рукой голову и стал созерцать мокрый залитый стол.

Писарь из штаба мычал что-то дальше, не имевшее ни начала, ни конца:

— Хлеб исчез с полей, исчез с полей, исчез… И в таком настроении он получил приглашение и пошел к ней. Праздник Троицы бывает весной.

Старший писарь Ванек барабанил по столу, пил и время от времени вспоминал, что у продовольственного магазина его ждут десять солдат во главе со взводным. Вспомнив это, он улыбался и безнадежно махал рукой.

Позже, вернувшись в канцелярию маршевой роты, он нашел Швейка у телефона.

— Форма есть бесплотие, а бесплотие есть форма, — произнес он с трудом, завалился одетый на койку и сразу уснул.

Швейк продолжал все время сидеть у телефона, так как два часа тому назад ему по телефону сказал поручик Лукаш, что он все еще на совещании у господина полковника, но забыл разрешить ему отойти от телефона.

Потом с ним говорил по телефону взводный Фукс, который все это время с десятью рядовыми не только напрасно прождал старшего писаря, но даже двери продовольственного магазина нашел запертыми. Наконец он куда-то отошел, и десять рядовых один за другим вернулись к себе в казармы.

Время от времени Швейк забавлялся тем, что снимал телефонную трубку и слушал. Телефон был новейшей системы, недавно введенной в армия, и обладал тем преимуществом, что в него можно было вполне отчетливо слышать все телефонные разговоры по целой линия.

Обоз переругивался с артиллерийскими казармами, саперы угрожали военной почте, полигон крыл пулеметную команду.

А Швейк, не вставая, сидел да сидел у телефона…

Совещание у полковника продолжалось.

Полковник Шредер развивал новейшую теорию о полевой службе и особенно подчеркивал значение минометов.

Он перескакивал с пятого на десятое, говорил о расположении фронта два месяца тому назад, на юге и на востоке, о важности тесной связи между отдельными частями, об удушливых газах, об обстреливании неприятельских аэропланов, о снабжении солдат на фронте, и потом перешел к внутренним взаимоотношениям в армии.

Разговорился об отношении офицеров к нижним чинам, нижних чинов к унтер-офицерам, о перебежчиках, о том, что пятьдесят процентов чешских солдат политически неблагонадежны.

— Да, господа, что ни говорите, но Крамарж, Шрейнер и Клофач…[103]

Большинство офицеров при этом думало, когда наконец старый пустомеля перестанет нести эту белиберду, но полковник Шредер продолжал городить всякий вздор о новых задачах новых маршевых батальонов, о павших в бою офицерах полка, о цеппелинах, о проволочных заграждениях, о присяге.

Здесь вспомнил поручик Лукаш, что в то время когда весь маршевый батальон присягал, бравый солдат Швейк к присяге приведен не был, так как в то время сидел в дивизионном суде.

И, вспомнив это, он вдруг рассмеялся.

Это было что-то вроде истерического смеха, которым он заразил нескольких офицеров, среди которых сидел.

Смех этот обратил на себя внимание полковника, который только что перешел к опыту, приобретенному при отступлении германских армий в Арденнах. Спутал все это и закончил:

— Господа, здесь нет ничего смешного.

Потом все отправились в офицерское собрание, так как полковника Шредера вызвал к телефону штаб бригады.

Швейк дремал у телефона, когда его вдруг разбудил звонок.

— Алло! — послышалось в телефоне. — Здесь полковая канцелярия?

— Алло! — ответил Швейк, — здесь канцелярия 11-й маршевой роты.

— Не задерживай, — послышался голос, — возьми карандаш и пиши. Прими телефонограмму.

— 11-й маршевой роте…

Затем последовали одна за другой в удивительном хаосе какие-то фразы, так как в телефон одновременно говорила 12-я и 13-я маршевые роты, и телефонограмма совершенно растворилась в этом хаосе звуков. Швейк не мог разобрать ни слова. Наконец все утихло, и Швейк разобрал:

— Алло! Алло! Так прочти ее и не задерживай!

— Что прочесть?

— Что прочесть, дубина! Телефонограмму!

— Какую телефонограмму?

— Чорт тебя побери! Глухой ты, что ли? Телефонограмму, которую я продиктовал тебе, балбес!

— Я ничего не слышал, кто-то здесь еще говорил.

— Осел ты, — и больше ничего! Что ты думаешь, я с тобой дурачиться буду? Примешь ты телефонограмму или нет? Есть у тебя карандаш и бумага? Что?.. Нет?.. Скотина! А я что буду делать, пока ты найдешь? Ну и солдаты пошли!.. Ну так как же будешь ты готов или нет? — Готов говоришь! Наконец-то раскачался! Так слушай: «11-й маршевой роте…» Повтори!

— 11-й маршевой роте.

— «Ротному командиру…» Есть?.. Повтори!

— Ротному командиру!

— «Явиться завтра утром на совещание…» Готов?.. Повтори!

— Явиться завтра утром на совещание.

— «В девять часов». Теперь подпись. Обезьяна! Повтори!

— В девять часов. Теперь подпись. Обезьяна…

— Дурак! Подпись: «полковник Шредер». Скотина! Есть?.. Повтори!

— Полковник Шредер скотина…

— Наконец-то, дубина! Кто принял телефонограмму?

— Я.

— А чтобы тебя чорт подрал! Кто это «я»?

— Швейк. Что еще?

— Слава богу, больше ничего. Тебя следовало назвать Дубинским. Что у вас там нового?

— Ничего нет. Все по-старому.

— Тебе, чай, все это нравится? У вас сегодня кого-то говорят, привязывали.

— Всего навсего денщика господина обер-лейтенанта: он у него обед слопал. Не знаешь, когда мы отъезжаем?

— Да, брат, это вопрос!.. Сам старый болтун этого не знает. Спокойной ночи! Блох у вас там много?

Швейк положил трубку и принялся будить старшего писаря Ванека, который свирепо ругался, а когда Швейк начал его трясти, заехал ему в нос. Потом перевернулся на живот и стал брыкаться на постели.

Швейку все-таки удалось его разбудить, и тот, протирая глаза, повернулся к нему лицом и испуганно спросил:

— Что случилось?

— Особенного ничего, — ответил Швейк, — я хотел бы с вами посоветоваться. Только что мы получили телефонограмму, что господин обер-лейтенант Лукаш завтра в девять часов должен явится на совещание к господину полковнику. Я теперь не знаю, как мне поступить. Должен ли я пойти передать ему это сейчас немедленно или завтра утром. Я долго раздумывал: следует ли мне вас будить, ведь вы так хорошо храпели… А потом решил, куда ни шло; ум хорошо, а два лучше…

— Ради бога, прошу вас, не мешайте мне спать, — завопил Ванек, зевая во весь рот, — идите туда утром и не будите меня!

Он перевернулся на другой бок и тотчас опять заснул.

Швейк сел опять около телефона и, положив голову на стол, задремал. Его разбудил телефонный звонок

— Алло! 11-я маршевая рота?

— Да, 11-я маршевая рота. Кто там?

— 13-я маршевая рота. Алло! Который час? Я не могу никак созвониться с телефонной станцией. Что то долго не идут меня сменять.

— У нас часы стоят.

— Значит, как и у нас. Не знаешь, когда трогаемся? Не говорил ты в полковой канцелярии?

— Там ни хрена не знают, как и мы. Не грубите, барышня! Вы уже получили консервы? От нас туда ходили и ничего не принесли. Продовольственный магазин был закрыт.

— Наши тоже пришли с пустыми руками. Зря только панику подымают. Куда, думаешь, мы поедем?

— В Россию.

— А я думаю, что скорее в Сербию. Это мы увидим, когда будем в Будапеште. Если нас повезут направо — так Сербия, а налево — Россия. Есть у вас уж вещевые мешки? Говорят, что жалование повысят. Играешь в три листика? Играешь — так приходи завтра. Мы зажариваем каждый вечер. Сколько вас сидит у телефона? Один? Так наплюй на все это и иди дрыхать. Странные у вас порядки! Ты, небось, попал на должность, как баран на вертеле. Ну, наконец пришли сменять меня. Дрыхай на здоровье!

Швейк действительно сладко уснул на столе у телефона, забыв повесить трубку, так что никто не мог потревожить его сна, а телефонист в полковой канцелярии всю ночь ругался, что не может дозвониться 11-й маршевой роте, чтобы передать новую телефонограмму о том, что завтра до двенадцати часов дня должен быть предоставлен в полковую канцелярию список солдат, которым не была; сделана противотифозная прививка.

Поручик Лукаш все еще сидел в офицерском собрании с военным врачем Шанцлером, который, сидя на стуле, размеренно стучал бильярдным кием об пол и при этом произносил следующие фразы:

— «Сарацинский султан Салах-Эдин первый признал нейтральность санитарного персонала.

Следует подавать помощь раненым вне зависимости, к какому лагерю они принадлежат.

Каждая сторона должна покрыть расходы за лекарство и лечение другой стороне.

Следует разрешать посылать врачей и фельдшеров с генеральскими удостоверениями для сказания помощи неприятельским раненым врагам.

Точно так же попавших в плен раненых следует под охраною и поручительством генералов отсылать назад или же обменивать. Потом они могут продолжать службу в строю.