Расселл Джонс - Выше головы!

• Название: Выше головы!
• Автор: Расселл Джонс
• Жанр: Детективная фантастика

Каким может быть будущее, в котором хотелось бы жить? Не воевать за него, не умирать за него, а жить в нём? Не в идеальной утопии, но в живом обществе со всеми его плюсами и минусами, проблемами и радостями…

Историй о таком будущем не много, и созданы они в другое время. Сегодня приходится иметь дело с новыми задачами, и каждый из острых вопросов современного мира получит, так или иначе, свой ответ.

Главный герой Рэй прибыл на удалённую станцию с надеждой найти своё место среди людей. Он понятия не имел, что место ему уже определено, роль назначена — и ждут его дела, с которыми справиться сможет только он.

Цикл повестей. Начало цикла базируется на рассказе «Богомол и орхидея». Сам рассказ был существенно переделан.

Иллюстрации: Nasinix, Яна Конопатова; обложка: meissdes.

---

— Здоровые? В смысле — здоровые? Что они сказали?

Он снова вздохнул.

— Ничего, Рэй. Только я вошёл, они сразу убежали куда-то. Даже не поздоровались. Они не хотят… со мной…

— Они не хотят ни с кем, — поправил я.

— Я родственник, — уточнил он.

— Тем более с родственниками! — воскликнул я и тут же заставил себя успокоиться. — У них тяжёлый период. Потом это пройдёт.

— Думаешь?

— Знаю! Они растут. Меняются. Сегодня ты им не нужен. А завтра понадобишься. У них не так много родственников осталось!

Он отрицательно покачал головой.

— Такой родственник им точно не нужен!

— Не тебе это решать, — возразил я. — Пусть решают сами. Потом. А сейчас ты должен защищать своё имя. Она ведь наврала, да?

— Кто наврала? — влезла Юки, которой стало скучно. — Я ничего не…

Нортонсон наклонился и поцеловал её в макушку — прямо между «рожками» из туго свёрнутых чёрных кос.

— Шшш… Ты умница! Я не буду говорить об этом, — последнее предназначалось мне.

— Послу…

— Я не буду говорить об этом, — повторил он. — Ни с тобой, ни с ними. Ни со своим терапевтом. Ни с кем. Ни слова об этом.

— Хорошо! Но ты…

— Я знаю, к чему это приведёт, — ответил он. — Знаю. Ничего ужасного. Ну, осудят. Всё равно останусь здесь. Буду видеться с Фьюром и Тьюром. И с Юки! — он повторил поцелуй.

— Только комбо сменишь… — пробормотал я, выкладывая последний аргумент.

Нортонсон посмотрел на меня так, что я смутился и отвёл взгляд. Конечно, он думал об этом! Скорее всего, он только об этом и думал!

— Ну, сменю. Будет хороший конец династии. Мама с папой посмеются, когда узнают. Они всегда говорили, что нужно быть трусом, чтобы остаться в профессии, которую знаешь с пелёнок! Шутили, конечно. А может, и нет.

— А где они сейчас?

— На «Мирьям».

— И давно?

— Да, давно. Улетели в Центр, как я сдал экзамен… Убедились, что я тоже трус! Хотели подлечиться — годы и вообще… А потом перевелись на «Мирьям». Они теперь там самые старые. Мама учит, папа судействует.

— Чего ты боишься?

Нортонсон нахмурился, недовольный возвратом к теме, которую только что закрыл.

— Я не буду об этом говорить.

— Значит, боишься?

— Рэй, не надо, — он посмотрел на меня с тем же выражением, с каким реагировал на мои нервные шутки в таможенном офисе и в порту: терпение, помноженное на терпение. — Я понимаю, ты хочешь помочь. Спасибо! Правда, спасибо! Но я не буду говорить об этом.

— Не будешь себя защищать?

— Нет.

— Хочешь, чтоб мы не помогали? Чтоб не лезли?

— Было бы хорошо! Но вы же не отстанете…

Он приобнял Юки, заглянул ей в лицо.

— Ну что, покажешь мне… этих ваших… рыбок, да?

Малышка тут же вскочила, схватила его за руку и потянула к аквариуму.

Они смотрелись забавно: внешне непохожие настолько, насколько это возможно. Тёмнокожая, с кукольным личиком Юки в серебристом фартучке и васильковом комбо в белый горошек — и серый Нортонсон, коренастый, с носом-картошкой. Но во взглядах и улыбках, которыми они обменивались, я видел то, чего у меня не было никогда: доверие и любовь, возникающие между ребёнком и взрослым, между членами одной семьи. Для Юки я был другом, старшим товарищем, но я никогда не смогу заменить ей дядю или брата.

Дело не в родстве. Точнее, не в кровном родстве, которого не было. Которое вообще ничего не значило сегодня. В отличие от «быть рядом с первых лет жизни», «поддерживать», «помогать расти».

Вспомнился материал, который мне прислала Елена Бос, — про человека, первым предложившего разделить биологическое и семейное родительство. Такое разделение существовало и раньше, но оно всегда было на периферии нормы, как исключение из правил, как некая условность. Марио Бэнь подвёл социальную и экономическую базу под оба понятия — и назвал «кровное родство» тем, чем оно и являлось к тому моменту: устаревшим и опасным пережитком прошлого.

Тогда мало кто представлял, что однажды биологическое и семейное родительство станут двумя совершенно разными институтами. Приёмных детей было много, но они воспринимались именно как приёмные — не родные. Сам Бэнь был усыновлён, как и оба его родителя, и как его дедушка, так что он мог легко представить, каково это: носить ярлык «неродного» и при этом ясно видеть, что быть «родным» отнюдь не значит получать ту долю разумной любви и заботы, которую получали такие, как он.

Бэнь предложил пересмотреть отношение не только к понятию «крови», но к самому инстинкту продолжения рода, формально полезному, если, конечно, относиться к нему как к управляемой стихии. По сути своей «инстинкты» имели регрессивное, бездумное начало. Они позволяли оправдывать ужасные преступления и косвенно причиняли значительный вред. С другой стороны, требования к семейному воспитанию тогда были достаточно строгие. Оставалось признать родительство профессией…

Всё это изучалось ещё в Младшей школе — в рамках общего курса обществоведения и медицины. Юки должны были объяснить, почему в старых книгах и фильмах родственники одинаковые и почему при этом у неё не такой цвет кожи, как у брата, мамы и отца. Хенг Ремизов, насколько я помнил, относился к юго-восточному подтипу. Тьюр был эталонный славянин. И все они были одной семьёй. А если посмотреть на всех Нортонсонов, то охват получался ещё шире.

Никого это не удивляло, конечно. Сегодня не удивляло. Я сам всерьёз задумался об этом «несоответствии» только потому, что слишком долго копался в докосмической эпохе, когда подобные семьи изображались разве что в сатире или фантазиях. А кровное родство сохраняло свою господствующую позицию, жестоко карая тех, кто пытался изменить правила.

У Марио Бэня ничего не получилось — точнее, при жизни он так и не увидел, как воплощается его предложение. Напротив, он был вынужден покинуть занимаемый научный пост и распрощаться с репутаций, потому что профессия родительства была невозможна без материнского донорства, евгеники и сурового экзамена для всех, кто хотел создать семью. А там, где есть экзамен, есть и те, кто не может его пройти — и лишается права, которое считалось безусловным.

Это были не просто запретные темы — они были преступными и попросту чудовищными для тогдашнего общества. Считалось, что это нарушает права человека. При этом почему-то забывалось право детей на здоровье. Любящие родители могли легко наградить своих детей тяжёлыми наследственными заболеваниями — но ополчились бы на всякого, кто посмел говорить о генетической ответственности. Заботливая семья могла нравственно искалечить ребёнка, но кто бы посмел указать, что любовь далеко всегда означает пользу?

У Бэня не было шансов. Его жестоко травили несколько лет, и в итоге вычеркнули его имя из науки. Если бы не самовоспроизводящиеся сети, позволяющие сохранить практически любую информацию, о нём бы так и не вспомнили.

Евгеника перестала восприниматься в негативном свете только тогда, когда программа переселения на космические станции трансформировалась из туманной мечты в конкретный план на ближайшие годы. Здоровье стало пропуском в небо, а поскольку строящийся «Сальвадор» предназначался в основном для следующего поколения, выбор был предельно прост: либо лишать своих потомков возможности начать новую жизнь за пределами Земли, либо обеспечить им врождённое преимущество. Генетическая корректировка лечила болезни, но не могла полностью заменить настоящего природного здоровья. Тогда-то разработки Марио Бэня извлекли на свет — и, слегка подкорректировав, воплотили в новых законах, в которых нашлось место и донорам, и курсам подготовки будущих родителей, и женщинам, которые были готовы стать биологическими матерями в обмен на привилегии. Разумеется, далеко не всё прошло гладко, «сумрачный период» называли так не случайно, но если бы Бэнь на мгновение воскрес, он был бы рад увидеть сияющую шоколадку Юки и её бледнокожего дядю…

[Годится], - написал я Елене. — [Надо расписать, как его отвергали. И почему. И как потом взяли его идеи].

И вдруг дикая мысль закралась мне в голову. Найдя нужное имя в списке контактов, я отправил личное сообщение.

[Твоего дядю Генриха обвиняют в сексуальных домогательствах. Обвиняет одна девушка. Я уверен — она лжёт. Но Генрих отказывается рассказывать про это. Он вообще не хочет говорить о том, что произошло. Ты не знаешь, в чём тут может быть дело?]

Не так давно я просил Нортонсона разведать про настроение племянников — и он дал мне хорошую зацепку. В итоге эта информация помогла сделать правильный вывод. Теперь их очередь.

Ответ пришёл довольно быстро.

[Не знаю], - написал Фьюр. — [Что за девушка? У него никогда не было девушки. Он влюбился?]