Мирмухсин Мирсаидов - Зодчий

• Название: Зодчий
• Автор: Мирмухсин Мирсаидов
• Издательство: Иэдательство литературы и искусства имени Гафура Гуляма
• Жанр: Историческая проза
• Год: 1979

Роман Мирмухсина «Зодчий» обращен к историческому прошлому узбекского народа. Действие происходит в XV веке, в годы расцвета литературы, искусства, зодчества в Средней Азии. Автор вводит нас в общественно политическую атмосферу, царившую в те времена в Мавераннахре и Хорасане — территории, расположенной между крупнейшими в Средней Азии реками Амударьей и Сырдарьей.

В романе много конкретных исторических лиц. Книга посвящена судьбе народных мастеров, их таланту.

---

Взрослые дочери уста Нусрата принесли кислого молока еще и от соседей, и уста Нусрат, разлив его по чашкам, настоял на том, чтобы выпили все.

Глядя на разгружавших арбы учеников, зодчий улыбнулся.

— Песчаный буран под Халачем здорово разорил нас, — сказал он хозяину дома. — Смерч пролетел прямо над нами и унес все, что у нас было. Слава богу, хоть сами остались живы. Как говорят, огню свое, воде свое. На все воля божья.

— Так вот почему вы так задержались, — промолвил уста Нусрат. — Слава аллаху, что сберег вас.

— Задержались мы еще и по другой причине, — улыбнулся зодчий. — Строили водоем в степи для чабанов.

— Ах, вот как, — уста Нусрат удивленно взглянул на зодчего. А тот начал рассказывать, как было дело.

За беседой они допоздна засиделись за дастарханом, и только в полночь уста Нусрат спохватился — ведь гостям нужно отдохнуть. Лучшую комнату в доме отвели зодчему с женой и дочерью. Заврака, Гавваса и Харунбека устроили в комнате поменьше. И для Абуталиба с сыном, Хусанбека и Хасанбека нашлась комната.

Наутро, после трапезы, зодчий вместе с дочерью и уста Нусратом отправился в махаллю Эски Намазгох, в старый свой дом. Масума-бека осталась дома с женой и дочерьми уста Нусрата, мужчины, во главе с Зульфикаром, пошли осматривать город и в первую очередь знаменитые бухарские базары.

По дороге зодчий рассказал о своих планах — он не намерен участвовать ни в торжествах, ни в празднествах, да и вообще будет сторониться всех высокопоставленных лиц, потому что они до смерти ему надоели; что остаток жизни своей он хочет провести в покое, пусть даже в бедности, но ни за что не будет больше браться за большие работы, а предпочитает набрасывать чертежи мостов, бань и сам же будет распорядителем работ на таких небольших строительствах и что, конечно, о его приезде в Бухару ни в коем случае нельзя ставить в известность должностных лиц.

— В квартале Деггарон продается хороший дом. Не купить ли его вам, зодчий? — предложил уста Нусрат.

— Вот для Хусанбека и Хасанбека надо бы купить, — ответил зодчий. — А свой дом я, уезжая из Бухары, оставил дяде. Родному дяде. У него, конечно, есть сыновья, и, надо полагать, они живут там. Правда, рядом у них свой дом и двор. Пойдемте посмотрим. Ведь столько лет прошло, небось все так изменилось, что и не узнаешь. Увижу своих племянников, — может, продадут мне старый дом. Я бы им дал приличную сумму.

— Дело в том, что я видел ваш дом, господин зодчий, — нерешительно протянул уста Нусрат. Бадия и зодчий вопросительно взглянули на него, ожидая дальнейших объяснений. — Не слишком-то похож он на ваш гератский. Маленький, комнатушки темные. Купим вам хороший дом с двором, я уже присмотрел. Расположение прекрасное, двор просторный, много цветов, oтделка ганчевая, над резьбой потолков сам полгода потрудился. Да там неподалеку еще один дом продается.

Вот уже месяц я придерживаю его для вас. И о цене договорились. Разрешите, я сам за него заплачу, а а вами как-нибудь уж рассчитаемся.

— Я очень вам благодарен, — сказал зодчий, — но мы сперва посмотрим в Намазгохе мой старый дом.

Пока они пробирались по узким улочкам, зодчий успел рассказать отцу Зульфикара о том, какие трудности и опасности подстерегали их на пути в Бухару.

— Как знать, быть может, нам лучше было ехать с большим караваном, а не на своих арбах. Как знать, — добавил он.

Махалля Эски Намазгох находилась далеко от центра города, и состояла она из узких извилистых улочек, утыканных низенькими и высокими крышами. Домишки, точно пчелиные соты, лепились один к другому. Через всю махаллю протекал арык, был здесь и искусственный водоем — хауз. Так были узки эти улицы, что туда не могла въехать даже арба, а могли пройти лишь конь да ослик. Здесь и находился дом отца зодчего, уста Шамсуддина. За узенькой, украшенной резьбой калиткой лежал небольшой дворик, где притулился хилый домишко о двух комнатах, с айваном — террасой — и надстройкой — балаханой. Зодчий оглянулся на дочь, и лицо его расцвело радостной улыбкой. И было в этой улыбке столько счастья, столько гордости, что Бадия даже замерла — вот так радовался отец прежде — искренне и простосердечно, совсем как ребенок.

— Смотри хорошенько, дочка, — сказал зодчий, — вот здесь я вырос.

— До чего же узкая улочка, — откликнулась Бадия.

— В городе есть улицы и поуже этой.

— Да здесь, отец, людям и не пройти. Видать, одни муравьи ползают? — засмеялась Бадия. — Да и, видно, не метут здесь вовсе.

Она огляделась и сморщила носик. Зодчий понял, что Бадие, привыкшей к широким и благоустроенным гератским улицам, здесь многое не по душе.

— Если бы ты видела все моими глазами, — вздохнул отец.

Зодчий толкнул калитку, она поддалась, они втроем вошли во двор.

Во дворе ни души. Мертвая тишина. Зодчий посмотрел на террасу — подпиравшие ее четыре деревянные колонны показались ему такими бесконечно дорогими, что у него даже слезы выступили на глазах. Вспомнилось ему, как в детстве сидел он здесь в кругу родных, слушал интересные разговоры, мечтал. А вот и гвоздь.

Ну конечно же тот самый гвоздь! Возвращаясь из медресе, он, мальчик, вешал на него сумочку с книгами. Да и двор вымощен все теми же плоскими квадратными кирпичами. На ступеньках террасы один кирпич, как и тогда, расколот и сложен из двух половинок, а одна из колонн, подпиравших террасу, испещрена цифрами, Это он записал когда-то даты своего учения в медресе; как ни странно, цифры до сих пор не стерлись, их пощадило время. А вот посреди двора и старое тутовое дерево, только стало оно выше да ветвистее. Зодчий вошел в комнату, заглянул в сарайчик, в каморку, взошел на ступеньки балаханы. Все, буквально все, как было прежде.

Бадия осталась стоять посреди двора, около старого тутовника, и с удивлением поглядывала на отца.

— Смотрите-ка, — обратилась она к отцу Зульфикара. — Сразу видно, отец попал в родные места. Все осматривает, все узнает.

— Нет для человека ничего дороже, чем тот дом, где он родился и вырос, — отозвался уста Нусрат.

— Все осмотрели? — обратилась Бадия к отцу. — Налюбовались?

— Нет, дочка, не налюбовался. Слишком уж много воспоминаний. Вот посмотри, этот желобок я сделал двадцать лет назад, а кажется, будто только вчера.

Видно, семья дяди хорошо следит за домом. Чувствуется, что за домом приглядывают.

Маленькая дверца, ведущая в соседний двор, вдруг распахнулась. Во двор вбежал мальчик, но, увидев посторонних, замер на месте.

— Эй, кто вы такие? — набравшись храбрости, крикнул он.

— А ты кто таков? — спросила Бадия.

— Я Абдулвахид, — растерянно ответил мальчуган.

— А я — Бадия.

— Это мой двор, — заявил мальчик.

— Нет, мой!

— Еще чего… — воинственно воскликнул мальчик.

— А ты, наверное, внук дедушки Джамалиддина, верно ведь?

Мальчик смутился.

— Я сейчас деда позову! — крикнул он и кинулся к дверце.

И тут же во двор вбежала старуха и, остановившись как вкопанная, уставилась на Бадию и уста Нусрата. Затем перевела взгляд на зодчего.

— Господи, да ведь это же мулла Наджмеддин!

— Узнали, Назминиса-биби? Ну как вы живете, все ли здоровы, как дети?

— О господи! Все здоровы, все живы, вот только глаза у меня что-то стали плоховаты, не сразу признала вас. Вот радость-то! А как Масума-бека, сын, дочка? Все ли у вас благополучно? Добро пожаловать! — добавила она, спохватившись. — Проходите сюда, на террасу.

— Вот моя дочь — Бадия!

— Господи, красавица-то какая, ненаглядная ты моя, — старуха обняла Бадию. — Сейчас кликну всех. О господи, господи! Абдулвахиджан! — закричала старуха. — Зови скорее отца!

И, не дожидаясь, пока мальчик исполнит ее приказание, сама направилась к дверце.

— Это жена моего дяди, — пояснил зодчий дочери. — Другими словами, твоя бабушка Назминиса.

— Я уже догадалась, — сухо ответила Бадия.

— Хоть тебе Бухара и кажется захолустным городишком, — строго проговорил зодчий, — но ты еще ничего здесь по-настоящему не видела. Бухара — великий город. Его и сравнить нельзя с Гератом. Вот таких махалля здесь около тысячи. Правда, Самарканд еще лучше.

— Расхваливайте, расхваливайте, — улыбнулась Бадия. — Я же знаю, что Мавераннахр для вас земной рай. И даже спорить не собираюсь, все равно переспорите.

— Что верно, то верно!

Прошло не более часа, и во двор уже начали стекаться родственники зодчего. Первым пришел дядя Джамалиддин с сыновьями, потом соседи, юноши и девушки из махалли. И каждый радостно ахал: подумать только, их родич — знаменитый зодчий Наджмеддин Бухари, уехавший отсюда двадцать лет назад, снова вернулся на родину. Ведь родился-то он здесь, в их махалле Эски Намазгох и прославился в Герате, понастроил столько замечательных зданий. Им справедливо гордились и родственники, и соседи, весь город. И гордился им также правитель Бухары Шах Малик-тархан, зная, что Наджмеддин Бухари состоит в Герате на службе у самого государя. И уж коли уроженец Бухары в почете и уважении в столице, то тимуриды, само собой, будут благосклонны и к муфтию Ходже Мухаммаду Порсо и к Шаху Малику-тархану. Собравшиеся во дворе Джа-малиддина соседи с восторгом смотрели на зодчего. Одно смущало их радость — почему же этот человек, слава которого гремит по всему Хорасану и Мавераннахру, прибыл в Бухару без карнаев и сурнаев[43], и даже торжественной встречи ему не устроили, словно он простой смертный. Как же это так? Почему хотя бы сотник его не встретил? Уж тот ли это Наджмеддин Бухари?