Льюис Синклер - Энн Виккерс

• Название: Энн Виккерс
• Автор: Льюис Синклер
• Издательство: Правда
• Жанр: Классическая проза
• Год: 1965

В пятый том Собрания сочинений вошел роман "Энн Виккерс" в переводе М. Беккер, Н. Рахмановой и И. Комаровой.

---

Энн встревожилась. Еще больше она встревожилась через неделю, когда Элеонора объявила, что Белла переезжает к ней. Но при этом Элеонора была так безмятежно весела и естественна, что Энн стало стыдно.

— Я рада, что Белла будет жить у меня, — сказала Элеонора. — Она, конечно, псих. Обожает шокировать людей, рассказывая про всякие дикие извращения. Притворяется даже, будто восхищается жестокостью. Но я-то знаю ее. В действительности Белла — одна из самых трудолюбивых и разумных femmes,[107] каких я знаю.

Надеюсь, что ей понравится мой новый ухажер. Он прелесть, ты должна познакомиться с ним. Старший офицер на транспортном судне, чудо-парень, прихлопывает подводные лодки, точно комаров. Пусть-ка Белла попробует невзлюбить его.

Но Белла, видимо, его невзлюбила.

Месяц спустя после того, как она переселилась к Элеоноре и добавила к обстановке большой запас ликеров, несколько десятков картин, изображавших молодых женщин, не отличающихся излишней скромностью, и книжный шкаф с немецкими книгами по вопросам пола, неуклюжие, но простодушные мужчины, имевшие обыкновение смотреть на Элеонору, облизываясь, понемногу начали исчезать — их заменили теперь томные юноши с накрашенными щеками.

Энн было тяжело наблюдать, как Элеонора, такая независимая во времена Особняка Фэннинга, некогда убийственно высокомерная с наглыми нарушителями порядка на митингах, теперь оказалась в полном подчинении у доктора Геррингдин. Белла прерывала беспечную болтовню Элеоноры ядовитыми замечаниями, холодным молчанием отвадила от дома прежних приятелей Джорджа Юбенка, за которых еще цеплялась Элеонора, и успокаивала Элеонору горячими ласками, когда та расстраивалась чуть ли не до слез. С изумлением Энн наблюдала, как Элеонора робко ищет у Беллы одобрения всем своим словам и поступкам. Ради Беллы Элеонора, всегда презиравшая женское кокетство, стала носить шелковый пеньюар абрикосового цвета, расшитый черными павлинами, и серебристые домашние туфли с помпонами.

— Ты не ценишь Беллу, — жалобным тоном говорила она Энн. — Она принадлежит к числу посвященных. Раньше я смеялась над всякими тайнами, открытыми лишь немногим, но тогда я была дура. А она научила меня понимать.

— Что понимать, Христа ради?

— Все. Жизнь: Подлинный страстный смысл жизни. И, пожалуйста, не божись. Белла этого не любит.

— И это говоришь ты, Элеонора?

Прибрав Элеонору окончательно к рукам, доктор Геррингдин внезапно стала с ней обращаться с ледяной холодностью и принялась покорять Энн. Теперь она щурила глаза, глядя на Энн. Гладила по плечу ее. Изящно играла мундштуком, разговаривая с Энн. И мурлыкала только ради нее. Она сообщила Энн, что в ней, в Энн, таятся сокровища еще не выявленных способностей любить. И, улыбаясь, чуть не подмигивая Энн, она все время вела себя так, словно они с Энн взрослые люди, которые втихомолку потешаются над глупой девочкой Элеонорой.

Элеонора день ото дня становилась все более изможденной и дергалась, как наркоманка. У Энн даже возникло подозрение, не прибегает ли она действительно к наркотикам. Упомянув однажды в разговоре кокаин, Энн заметила, что доктор Геррингдин неловко умолкла.

Элеонора утратила даже ту неявную красоту, которая при всей ее костлявости таилась в ее умных, дружелюбных глазах, в нежном смуглом лице. Об этом не преминула ей сообщить милейшая Белла и повторяла это не раз шутливым тоном, а Элеонора сидела с вызывающе веселым видом, только ногти одной ее руки глубоко впивались в ладонь другой. Как-то раз, когда Элеонора ходила за Беллой по студии, допытываясь, в чем она провинилась, чтобы испросить себе прощение, доктор Геррингдин прошипела:

— Оставь, милая Нелл, какое это может иметь значение? Ровно никакого. Стоит ли об этом говорить? Конечно, ты сама предложила приготовить ужин к моему приходу…

— Но ты же сказала, что позвонишь, если захочешь ужинать!

— …А когда я пришла поздно, совершенно измочаленная, полагая, что ты все-таки догадаешься, оказывается, ужина нет и в помине. Как и следовало ожидать.

— Я так виновата! Белла! Милая! Мне очень неприятно! Право, ужасно неприятно!

Тут Энн не выдержала и злобно выпалила единым духом:

— Нуяпошладомой!

— Радость моя, мы вам надоели, — заворковала доктор Геррингдин. — Такой идиотский спор! Клоска Энни посла домой? Не уходите, моя прелесть! Пожалейте меня — мне предстоит веселенький вечер, если вы уйдете! Нелл будет взвинчивать себя до тех пор, пока не впадет в ипохондрию викторианских времен или, чего доброго, доведет себя до обморока, чтобы показать, как она аристократична. Подождите, Энн, я пойду с вами.

— Нет, мне надо…

Энн так и не кончила фразы. Она увидела, что Элеонора, выкручивая пальцы, смотрит на нее со смертельной ненавистью.

Энн засиделась на службе до девяти вечера. Ей позвонила доктор Геррингдин:

— Энн! Пожалуйста, приезжайте в студию. Боюсь, не случилось ли чего-нибудь с Нелл. Я знаю, что она дома — ключ в замке с внутренней стороны. Она не отвечает мне. Наверное, злится. Вы же знаете, какая она истеричка. Я пришла домой поздно и вдруг… Ключ в замке с внутренней стороны! Я звоню из аптеки. Прошу вас, приезжайте скорее.

Голос доктора Геррингдин почти обрел человечность.

— Может быть, она действительно дуется на вас, Белла? Вы поссорились?

— Да. И, пожалуй, на этот раз серьезно, — со смешком ответила доктор Геррингдин. — Я, конечно, просто дразнила ее, вы ведь знаете меня. А Нелл, идиотка, принимает мои шутки всерьез. Я сказала ей, что Виви Ленуар не только во сто раз красивее ее (а это так и есть), но и гораздо свободнее от предрассудков и… О, Нелл была в бешенстве. Она самым настоящим образом вытолкала меня сегодня утром за дверь. Представляете, меня!

— Сейчас приеду на такси, ждите меня у дверей квартиры.

Энн не имела ни малейшего желания помогать Белле Геррингдин, но надеялась сделать что-нибудь для Элеоноры. Может быть, удастся каким-то чудом открыть ей глаза на жестокость Беллы.

Когда Энн приехала, доктор Геррингдин расхаживала взад и вперед по площадке перед дверью. Она была красива холодной красотой в своем зеленоватом костюме, который был не столько подобием мужского костюма, сколько пародией на него.

— Я уже колотила в дверь, колотила! И кричала без конца! Ну, погоди, дорогая моя Нелл, я тебе все волосы вырву! — не удержалась она. — Попробуйте вы, Энн. Нелл вам доверяет… Во всяком случае, доверяла раньше.

Энн кричала, умоляла. Дверь была обита стальными листами. Руки Энн были все в синяках. Элеонора не отзывалась.

— Мы должны проникнуть в квартиру! Может быть, она без сознания. Вдруг она enceinte,[108]- сказала доктор Геррингдин.

Энн испытала в этот момент вполне отчетливое, осознанное желание убить ее. И в то же время у нее вызвала невольное восхищение эта женщина, которая бросилась вниз по лестнице, крикнув ей на ходу:

— Мы проберемся через контору ниже этажом! Если ждать швейцара, мы простоим тут всю ночь.

Этажом ниже находилась контора, в которой были погашены все огни. На зеркальной двери была надпись: «Акционерное общество «Упаковочные опилки и стружки». Доктор Геррингдин прислушалась, потом сорвала с ноги зеленую туфельку с алюминиевым каблуком, разбила стекло, просунула руку и отперла замок. Промчавшись по темной конторе среди удивленных светлых дубовых столов и стульев, она рывком открыла окно.

Энн заколебалась на миг, увидев весьма зыбкую на вид пожарную лестницу. Доктор Геррингдин не колебалась ни секунды. Туфли ее зацокали по железным перекладинам. Энн медленно последовала за ней. Рванув окно студии, доктор Геррингдин влезла в комнату и весело позвала:

— Нелл! Моя маленькая Нелл!

Ни звука в ответ, никаких признаков Элеоноры. Они заглянули в спальню, в кухню, в ванную. В дверях ванной доктор Геррингдин застыла на месте, потом вскрикнула не своим голосом:

— Боже мой! Не ходите сюда!

Но было уже поздно. Энн увидела: Элеонора плавала в буро-красной воде, на краях ванны волнистой полосой подсыхала бурая пленка. На полочке лежало испачканное кровью лезвие бритвы. Элеонора смотрела на них испуганными глазами, приоткрыв рот, точно ребенок, которому больно, который просит помочь ему. Но взгляд ее оставался неподвижным.

В двенадцать часов ночи, когда ушли врачи и полицейские, за исключением одного дежурного в коридоре, Белла Геррингдин упала на диван. Руки ее повисли, как плети. Но она отнюдь не была в истерике. Энн все время держала себя в руках, но ей было далеко до этой холодной невозмутимости Беллы Геррингдин. Силы ее иссякли, Энн чувствовала, что у нее виноватый вид.

Доктор Геррингдин села, закурила пятидесятую за этот вечер папиросу и отрывисто произнесла:

— Энн! Я знаю, что вся эта история трагична. Но я думаю не о Нелл. Несчастная женщина, все ее страдания кончились. Я тревожусь за вас. Я боюсь, что вы будете терзать себя из-за нее. Знаете что? Наш универмаг посылает меня в Европу ознакомиться с тамошними методами торговли. Едем со мной! Я возьму все расходы на себя. Поедем, моя девочка! Мы так чудесно проведем время! Будем загорать на пляже, моя радость, в тонюсеньких купальных костюмах! Ах, да забудьте вы Нелл! В конце концов она была безвольной сентиментальной неудачницей!