Льюис Синклер - Энн Виккерс

• Название: Энн Виккерс
• Автор: Льюис Синклер
• Издательство: Правда
• Жанр: Классическая проза
• Год: 1965

В пятый том Собрания сочинений вошел роман "Энн Виккерс" в переводе М. Беккер, Н. Рахмановой и И. Комаровой.

---

Впоследствии Энн хотелось верить, что она ударила Беллу Геррингдин. На самом деле ничего подобного она не сделала. Она просто сбежала, сбежала постыдно, чуть ли не с извинениями.

Очутившись в безопасности в своей комнате в Корлиз-Хук, Энн произнесла крайне несправедливые слова:

— Что бы то ни было, но я больше не стану ненавидеть мужчин. Они гораздо лучше!

А затем на долгие годы она забыла в вихре своей деятельности и про мужчин и про женщин. На ее пути они вставали лишь как две неизбежные социальные проблемы — Мужчина и Женщина.

ГЛАВА XX

В продолжение двух лет Энн Виккерс заведовала народным домом в Рочестере. Со стороны могло показаться, что она преуспевает. Ее приглашали выступать в женских клубах, на церковных собраниях, в школах для девочек, с докладами на такие различные и вопиюще бессмысленные темы, как «Пути американизации» и «Значение европейских народных песен для обучения иммигрантов». Дело в том, что в Рочестере жила богатая старуха, патронесса народного дома, которая была столь либеральна, что разрешала венгерским цыганам исполнять цыганские танцы с условием, чтобы они при этом учились обращаться с кассами «Националь» и фордами.

В двадцать девять лет Энн получила от рочестерского университета почетный диплом магистра искусств. А в ежегодном списке «Тайме Реджистер» «Десять самых полезных женщин в Рочестере» она значилась шестой. В ее доме сто шестьдесят семь европейцев настолько изучили английский язык, что могли уже читать про убийства и адюльтеры в бульварных газетах; двести семьдесят девушек научились шить и готовить, чтобы впоследствии шить для себя платья, обходившиеся им лишь на шестьдесят один процент дороже таких же готовых платьев, купленных в универмаге, и за пятнадцать центов приготовлять питательный овощной суп на четверых, который в готовом виде в бакалейной лавке стоил бы по меньшей мере десять центов.

И, несмотря на все это, не было дня за эти два года, как и в последний год ее пребывания в Корлиз-Хук, чтобы Энн не усомнилась в полезности народных домов. Круг их деятельности был слишком узок. Они охватывали лишь ничтожный район, не затрагивая соседних районов, в большинстве не имевших собственного народного дома и лишенных возможности предоставлять беднякам развлечения, образование, вспомоществование в случае экстренной необходимости и советы. Энн пришла к выводу, что эта система приносит не больше пользы, чем ее прародительница, старая добрая система, согревавшая душу и вызывавшая слезы умиления и заключавшаяся в том, что старшая дочь приходского священника (оставшаяся незамужней) забавлялась тем, что разносила уголь, одеяла и желе тем больным прихожанам, которые больше других лебезили перед священником и помещиком.

Точно так же в современном варианте, в народном доме, бойкий на язык, пройдошливый еврейский мальчишка с большими черными глазами, разносивший подарки рабочим и громче всех выкрикивавший приветствие флагу на слетах бойскаутов, получал дополнительные гольфы и добавочную порцию мороженого, а позднее и стипендию в зубоврачебной школе, в то время как угрюмый уличный мальчишка, который умел только отлично резать по дереву и отмалчиваться, не получал ровно ничего.

Народный дом (так по крайней мере считала Энн) был площадкой для игр, гораздо менее благоустроенной, чем официальные городские площадки. От него несло кислым запахом благотворительности. В нем учили людей, но учили плохо. Профессиональные учителя городских школ были лучше и гораздо терпеливее добровольных энтузиастов (очень напоминавших учителей воскресных школ в детстве Энн). Исполненные добрых намерений и невежества, эти энтузиасты в течение года или около того сообщали беднякам — евреям, итальянцам и грекам — кое-какие сведения о Джордже Вашингтоне, двойной бухгалтерии и об употреблении зубной щетки. В вечерних школах дело было поставлено лучше. А честолюбивые юнцы — единственные, ради кого стоило стараться, — занимались самостоятельно и узнавали еще больше.

Заслуги народных домов, как считала Энн, исчерпывались тем, что они породили такие профессионально-деловые организации, как «Общество сестер помощи на дому» Лилиан Уолд и современную организованную благотворительность.

Но, конечно, в организованной благотворительности была масса своих недостатков, вздыхала Энн. Слишком много бюрократизма. Сплошь и рядом составлению списков нуждающихся семей придавалось больше значения, чем необходимости облегчить их нужду. Работники филантропических организаций делались черствыми от постоянного соприкосновения с людскими бедами. Но то же самое происходило с хирургами, однако никто не предлагал передать хирургию в руки сердобольных бабушек и старых дев. Организованная благотворительность была по крайней мере деловитой. Она оказывала помощь, основываясь не на приятных улыбках и заискивании своих подопечных, а на степени их нужды. Она не ограничивалась одним районом — в ее намерения, во всяком случае, входило охватить всю страну. И заботило ее не желание данного подопечного стать более хорошим поэтом, или поваром, или бутлегером, или научиться «свободному танцу» (такие деликатные святые устремления следовало бы оградить от грубых прикосновений снисходительных покровителей), а его потребность в пище, обуви и деньгах для квартирной платы.

Что касается самой Энн, то ей так же осточертело жить в народных домах, как, вероятно, Жанне д'Арк надоело бы жить в каком-нибудь тонном женском монастыре. Энн опротивели эти культурно-развлекательные пункты, возносившие свои кирпичные готические башни над забегаловками, мелкими прачечными и кошерными мясными лавками, и свое знамя чопорности и жеманства — над толпой, которая и в горе и в радости жила полной жизнью, занимаясь ли изготовлением колбасы, шутками или любовью.

В свое время в качестве сотрудницы народного дома было очень скучно выполнять правила (или ловко обходить их): притворяться, будто за обедом получаешь удовольствие от жесткой баранины; скрывать, что куришь, когда комната полна синего дыма; из года в год с энтузиазмом относиться к запланированной, но задержавшейся карьере Айки, который давно должен был оставить торговлю жареной рыбой и получить степень доктора натуротерапии.

Но быть заведующей оказалось еще хуже. Что за радость нарушать свои же правила или выговаривать сотруднику за курение, если куришь сама? А главное, теперь уже нельзя было избежать встреч с патронами — богатыми дамами, бодрыми священниками, маклерами-эстетами, философствующими банкирами-анархистами. Все они финансировали народный дом и тем самым, уплатив меньше, чем когда-то платили за здорового чернокожего раба, покупали душу и тело заведующей домом.

С тем же тихим ужасом, с каким мальчик вспоминает лагерь, где в течение одного кошмарного лета его заставляли одновременно заниматься спортом, музыкой, быть веселым и переполненным гражданской праведности под всевидящим оком худосочного, но всесильного учителя в трусиках и очках, так Энн вспоминала годы, когда ей приходилось сидеть на публичных обедах, уставившись в хлопчатобумажную скатерть и тяжелые грубые тарелки, и слушать, как немолодые девицы хихикают над историей, рассказывая которую местный остряк осмелился употребить слово «чертовски».

«Уж эти мне дома! — стонала Энн. — Учить девушек писать короткие рассказы, вместо того, чтобы обучать их ремонту аэропланов! Учить гончарному делу литовцев, из которых вышли бы превосходные фермеры! Учить внуков великих талмудистов манерам клубных джентльменов из провинции! Учить плести корзины, видя в этом наилучший путь к созданию на земле Царствия Божьего! Стараться из порядочных шоферов делать массажистов!»

Энн сознавала, что устала и потому несправедлива. Ведь она могла вспомнить и недюжинных людей и плодотворную деятельность: борьбу против брюшного тифа и мух, кампанию за организацию бесплатных спортивных площадок и фондов помощи беднякам. И все же коренной недостаток народных домов, — решила Энн и вдруг распространила этот недостаток на всю филантропию в целом, как церковную, так и частную, — заключался именно в том, за что как раз больше всего и хвалили благотворительную деятельность в оптимистических проповедях, восторженных журнальных статьях и в туманных разглагольствованиях доброжелательные благодетели: что благотворительность «сближает имущих и обездоленных, благодаря чему богатые могут расширить и углубить свои симпатии к беднякам в результате непосредственного общения с ними и постичь, какое благородное сердце часто бьется под синим комбинезоном, а обездоленные получают возможность совершенствоваться благодаря дружескому общению с теми, кто способен помочь им словом и делом».

«Еще бы! — с озлоблением думала Энн под влиянием этого бунтарского настроения. — Разумеется! Превозносите до небес жалкие душонки благотворителей! Дайте им потешить свое самолюбие! Пусть их любуются собой, считая себя выше обездоленных! Поощряйте их осуществлять свою благородную деятельность умеренно и практично!