Евгений Витковский - Век перевода (2006)

• Название: Век перевода (2006)
• Автор: Евгений Витковский
• Издательство: Водолей Publishers
• Жанр: Поэзия
• Год: 2006
• ISBN: 5-902312-75-2

Перевод с английского, африкаанс, белорусского, грузинского, датского, древнегреческого, иврита, идиш, исландского, испанского, итальянского, квенья, латинского, мальтийского, немецкого, нидерландского, новогреческого, норвежского, польского, португальского, словацкого, старопровансальского, турецкого, украинского, французского, чешского, шведского

Жанр поэтического перевода не знал подобных изданий за всю историю: без Интернета сделать такую книгу было бы невозможно. Успех первой антологии «Век перевода» (2005) лишь раззадорил и поэтов-переводчиков, и читателей: потребовалось издание новой. На этот раз в ней пятьдесят участников, переводы выполнены с двадцати семи языков, появился солидный раздел литературного наследия. По объему книга превосходит предыдущую в полтора раза. В конце размещен указатель переведенных авторов (для обеих книг) — почти 300 имен.

Хочется надеяться, что эта антология не будет последней.

---

Бог весть…

В автобусе или в чайной
отличны от прочих лиц:
излучается необычайный
свет из глубин глазниц.

Иконоборцы! И ночью
в промерзлой воде они
трепещут, но ищут воочью
неведомое искони.

Мы рады бы их под засовы,
но их удержать не моги:
и мельницы им, и совы —
извечные наши враги.

На речах воспаряют в небо…
Мы тоже бы вознеслись,
но нам поближе к земле бы:
уж тут не грохнешься вниз.

Большая комета

Сперва замолкло всё село:
проклятую комету
как по заказу принесло
на ужас белу свету.

Вот знамение, что разгул
ведет к воротам ада.
Час Божьей милости минул,
и поразмыслить надо.

Довольно сирых притеснять
и гнать их от порога!
Пора законы исполнять
и даже верить в Бога.

Засели за календари
и со слезой во взоре
вздыхали — черт их подери! —
что мир-де иллюзорен.

И били бедняку поклон
с улыбкою елейной,
и без обвесу десять ден
трудились в бакалейной.

Смиренней и тупей овец
в Писание глядели.
Но им сказали наконец:
«Прошло уж три недели».

И закричали тут они:
«Нет, мир еще прекрасен!
Что ж горевать нам в эти дни
из-за церковных басен?

Луг серебрится от росы,
и зайка скачет шалый…
Давай-ка, старые весы
тащи скорее, малый!»

И снова шум у торгашей,
забыты сразу беды,
и снова бедняков взашей,
а знатных — на обеды.

И на пирушке старики
хмельную речь держали,
и пили годам вопреки,
и над молвою ржали.

И говорили — вот комедь! —
сопя взасос сигарой:
«Оборони и окометь
нас плеткой и гитарой!

Что страхи! Плюнь да разотри!
Не так уж скверно это.
Теперь за месяц раза три
является комета.

Она то здесь, то там, копьем
пронзая небо тупо.
А мы за день насущный пьем,
и нам Господь — заступа».

Через стенку…

Считайте до тысячи… Тыща один
или тыща два, господин Юханссон!
А не то примите-ка аспирин,
всё получше ведь так, господин Юханссон!

Что за жизнь у вас? Или это треп?
Это драма иль треп, господин Юханссон?
Это бзик у вас или просто озноб?
Или это душа, господин Юханссон?

Коли только душа… Что ж! И то хорошо!
Как слепая кишка, господин Юханссон?
А мы ее — чик! И уснем хорошо,
уж так-то уснем, господин Юханссон!

ЯЛМАР ГУЛЛБЕРГ{272} (1898–1961)

Серенада

Я осенний ветер, листья рву я и пою,
отыскал для серенады улицу твою.
Озарен я, бесприютный, лунным фонарем.
Но тебе не предложу я полежать вдвоем.
В ухажеры не гожусь я, но шепчу тепло.
Прихожу и вижу: лето у тебя прошло.
Прихожу и вижу: где же на танцульки звать!
Прихожу и вижу: тихо серебрится прядь.
И теперь тебе играю с ночи до зари.
Только фортку, друг сердечный, ты приотвори!

Новый Гамлет

Я вижу драный флаг над войском ражим.
Оно из века в век топтало луг.
В угоду вы каким святым миражам
покинули и борону, и плут?
Каких за тучей ждете вы заслуг?

Пожалуй, я могу себя поздравить,
что вывих времени понятен мне.
Но вывих, право, я не в силах вправить.
И я пожить хотел бы в тишине.
Но нет, и я вам нужен на войне.

Я тот, кто разумеет, как и прежде,
что мир есть глум. Где Ариадны нить?
Я радостной не предаюсь надежде,
что я сумею душу взборонить,
и мне сумнения не изменить.

Нет! Жертвами платиться дорогими —
такого не избрал я ремесла
и не рискну свое родное имя
замешивать в подобные дела,
моя осведомленность в них мала.

И я бойцам их оставлял по-свойски.
Но мне в ответ приказ был, что кулак, —
маршировать с оружьем в том же войске,
где возносил, как некий лозунг благ,
Любовь, Надежду, Веру драный флаг.

Заодно

События в календаре — как даты.
Отметь же в нем свой первый день, когда ты
в штанишках подражать старался старшим,
шагая вслед им бесподобным маршем.

И как потом от радости повальной
вы в классе пели гимн национальный
и как с коллегами клялись вы разом
задать и муринам[40], и косоглазым.

Растешь ты купно. Медлить смерть не любит
и в роще душ тебя под корень срубит.
Но древо предков зеленеет снова.
Тебе лишь одиночество готово.

Так будем ждать ни много и ни мало
того, чего душа не принимала.
Паслись мы в стаде и с волками выли,
ну а собою будем лишь в могиле.

Вот вечер подземный

Вот вечер подземный и серый.
Уж месяц преследуют нас,
глумятся над нашею верой,
и пламень алтарный погас.

У власти неистовый ворог,
без виселиц местности нет.
При месяце, ясном как морок,
собрался вороний совет.

Их вражеский метод — сноровка,
им дело легко провернуть.
Негибкую шею веревка
в два счета сумеет согнуть.

Хоть пулей, хоть газом из крана,
хоть петлею жизнь заглуши
от строк трехнедельного плана
по искорененью души.

Подземное стало над домом,
где лишь молотки говорят,
и строим мы комнаты ломом,
грядущего тайный отряд.

И мы забрались глубоко так,
что не обнаружат лучи
ни наших таинственных сходок,
ни встреч наших с Богом в ночи.

ХОЛЬГЕР ДРАХМАН{273} (1846–1908)

Лишь только пал туман

Сокрылось всё, лишь только пал туман.

За сей завесой чудится сиянье.

В траве, сырой от слез, глуша стенанье,

Притихший ветер прячет свой орган.

Страна тумана… Близь — один обман,

А дальнее доходит как дыханье,

Как древних драных стягов колыханье

У входа в незапамятный курган.

Иль это храм, прикрывший древле сечу,

Где прах лежит забытых, неотпетых,

Невидимый, в молчании застыв?

Но голоса мне движутся навстречу.

Я спрашиваю их, и вот ответ их:

«Про нас забудь! Живи, покуда жив!»

Венеция

Синеет. Трепещут тихо
Пологие лагуны.
В песке вырезают молча
Струи странные руны.

Где с ордами встал Аларих
И Аттила не мог пробиться —
Объезжая гудящие волны,
Теперь паровоз там мчится.

Трава морская — как рыба
С преогромными плавниками,
И плещет, и никнет, и бредит
Во сне былыми веками,

«Переселеньем народов»,
И снится в мечтах ей снова
Трава, что когда-то увяла
Под тяжелой гуннской подковой.

Синеет. Трепещут тихо
Пологие лагуны.
И зыблются почва и воды
В грезе странной и лунной.

Остров ли там, на водах,
И мачты ль вокруг нам зрятся?
Поднимаются к небу из моря
Стены, башни, дома и палаццо.

Из глуби всплывает город —
О призрак на дальном дне! —
И море в мечтах о прекрасном
Вздыхает там, в глубине.

СИГУРДУР БРЕЙДФЬОРД{274} (1798–1846)