Мария Барышева - Дарители

• Название: Дарители
• Автор: Мария Барышева
• Жанр: Ужасы и Мистика

---

«Может быть, это игра света и тени, — рассеянно думала она, — а может быть и нет… Но мне нравится смотреть на нее. Кто-то когда-то рассказывал мне, что боится ее, но мне нравится смотреть на нее. Она полна силы и тьмы. Как и я…»

Женщина, сидевшая на парапете, свесив ноги в джинсах к темной воде, слегка улыбнулась. Свежее молодое лицо могло бы принадлежать восемнадцатилетней, но выражение глаз заставляло накинуть на этот возраст лет десять, а то и больше. Она была красива — своеобразной языческой красотой древней жрицы, приносившей на алтарь своей богини с равной легкостью как любовь, так и смерть. Угольно-черные волосы, коротко остриженные, плыли вокруг головы крупными кольцами, поблескивая под осенним солнцем, словно странный черный нимб.

Есть особое ощущение от того, что ты находишься в логове хищника. Вчера я стояла всего лишь в нескольких метрах от него… в нескольких метрах. Если бы у меня был пистолет, я бы могла его застрелить. Вероятность ничтожна, но она существовала… Самодовольный, старый индюк думает, что он всесилен. Думает, что людей, окружающих меня, можно так просто и безнаказанно истреблять, словно сбивать щелчками тараканов со стола?! Ты ошибаешься во всем. Ты искал меня так долго, ты извел столько народа, а вчера я стояла за твоей спиной и смотрела в твой толстый холеный затылок и я все еще на свободе. Ты не знаешь, что тебя ждет. Но еще немного времени, еще немного работы, и ты узнаешь… а пока я смотрю на реку. Я каждый день смотрю на нее. Она напоминает мне Дорогу. В ней много силы и в ней очень мало жалости.

Женщина повернула голову, оглядывая берег. И тут, и там, словно антенны, торчали удочки — и блестящие современные, и старенькие бамбуковые — сохранившиеся, верно, еще с тех времен, когда какая-то жившая здесь девушка была еще совсем девчонкой с вечно сбитыми, сверкающими зеленкой коленками и скверным характером. Женщина помнила, что та была хорошей, та была своей, хотя толком рассказать смогла бы о ней только нарисовав — это был единственный, по ее мнению, способ выразить свое отношение к кому-то. Ее имя часто забывалось, но ведь имена — это не так уж важно… Она сдвинула брови, стараясь вспомнить. Конечно, Вита! А может быть, и Рита… Или Света… Нет, Света умерла… хотя, возможно, это была какая-нибудь другая Света. Не удивительно — иногда она забывала и собственное имя. Зачем имя Художнику — ведь он Художник и есть. Но сейчас она могла его сказать с легкостью. Наталья Петровна Чистова. Вот так.

Неподалеку прозрачно зазвенел колокольчик чьей-то донки, и среди выстроившихся вдоль парапета рыбаков произошло заметное оживление. Владелец донки, сдернув леску со сторожка, на секунду застыл, перекинув леску через указательный палец и глядя перед собой невидящими глазами, потом резко рванул и начал выбирать. Его сосед встал рядом, услужливо держа наготове круг. Наташа с любопытством наблюдала за их действиями, пока на пыльный бетон не шлепнулся довольно большой лещ, влажно блестя серебряным боком, и не захлопал лениво хвостом. Тогда она отвернулась. Сколько времени Наташа проводила у реки, это зрелище никогда ей не приедалось — тоже охота, как и у нее, только более примитивная.

Рядом с ней никто не стоял — здесь было слишком мелко, и из-под воды хищно торчали ржавые ребра арматуры, вокруг которых колыхались длинные водоросли. Сорвись Наташа с парапета — длинные прутья пронзят ее, словно жука, а голова расколется о выступающий из воды изъеденный эрозией бетонный блок. Эта мысль часто занимала ее, и иногда она почти сползала с края вниз, приподнимаясь на руках — чувство близкой смерти было возбуждающе сладким. Конечно, Наташа делала так лишь тогда, когда никого не оказывалось поблизости, и никто не мог подойти к ней с глупым вопросом типа: «Девушка, какого хрена вы вытворяете?!» — или что-нибудь в этом роде. Однажды Андрей застукал ее за этим занятием, но он не стал задавать глупых вопросов, а со свойственной ему прямолинейностью просто отвесил ей крепкий подзатыльник, так что Наташа больно прикусила себе язык, и обозвал дурой. Боль и оскорбление ее тогда не разозлили, но разозлила простота, с какой он это сделал — как будто она была какой-то подзаборной девкой. Но когда Наташа высказала ему это, он равнодушно ответил:

— Пусть так. И если я для общей пользы считаю нужным обращаться с тобой, как с подзаборной девкой, ты будешь это принимать. Иначе я однажды не приду.

— А не боишься, Схимник? Не боишься того, что я могу с тобой сделать?

— Не очень. Я-то в любом случае успею пустить себе пулю в лоб. А ты без меня здесь ничего не сделаешь и остаток жизни проведешь как комнатная собачка!

На том разговор и оборвался. Наташа понимала, что он прав. И пытаться понять, почему Андрей все же поехал с ней, было бесполезно. Он так и остался для нее загадкой, и она до сих пор и вслух, и про себя продолжала называть его «Схимником», хотя давно знала его настоящее имя. Прошло уже очень много времени, но она так и не заметила в нем никаких перемен — из всех ее натур он единственный нисколько не изменился, и это ее даже слегка пугало, хотя теперь ее мало что могло напугать. Каким-то образом он сумел поставить все на свои места, сильный и безжалостный не только к окружающим, но и к себе — может, что-то и изменилось, протолкнулось на место вырванного волка, но Схимник сумел вовремя распознать это изменение, придушить его и похоронить где-то в глубине сознания. Кроме того, Наташа знала, что из четверых людей, все еще хорошо относившихся даже к тому, чем она стала теперь, все еще на что-то нелепо надеявшихся, он единственный мог ее убить, переступив и через хорошее отношение, и через надежду, и через благодарность. Каждый представлял для другого вполне реальную угрозу, и это придавало их деловым отношениям особую, полубезумную остроту. Она часто думала над этим, когда ей удавалось взглянуть на его картину, улыбнуться раскосым волчьим глазам, с обманутой ненавистью глядящим на нее с холста, и невольно прижать ладонь к плечу, чтобы почувствовать уродливые рубцы, оставленные волчьими зубами.

Картина была у нее, и Наташа до сих пор вспоминала о том дне с удовольствием победителя. Тогда она не пошла на прием, а осторожно выскользнула следом за Схимником, подождав, пока он не выкурит сигарету неподалеку от больницы. Потом он ушел, явно не собираясь ее дожидаться, и она убедилась в этом, проводив его почти до самой гостиницы — Схимник сегодня был слишком занят своими мыслями и ощущениями, чтобы с должным вниманием оглядываться назад, а может быть, ему и в голову не пришло, что она, раненая и измученная, будет и сможет бегать за ним по городу. Но она смогла, и просыпающаяся постепенно боль давала не растерянную слабость, а злость, в которой была только сила. Она смогла вернуться обратно к квартире, где осталась картина. Она смогла растормошить соседей и выяснить, кто хозяйка квартиры и где она в данный момент находится. Она смогла найти эту хозяйку и всеми правдами и неправдами, а также определенным количеством денег выманить у нее во временное пользование второй ключ от квартиры. Она смогла перетащить в эту квартиру заранее заготовленный и спрятанный на другой квартире холст — с размерами проблем не было, потому что она велела Схимнику достать холст точно таких же размеров. И она смогла, иногда чуть не теряя сознания, скрупулезно скопировать картину и оставить в квартире копию, а оригинал осторожно увести и надежно спрятать, и только уже потом пойти в больницу и позвонить домой. Схимник, вернувшись в квартиру, забрал из нее копию, ничего не заметив, а когда все понял — было уже слишком поздно. Наташу не устраивали обещания — ей нужны были жесткие гарантии. В Волжанске Схимник постоянно ее выслеживал, но изменившись, Наташа очень многому научилась. Он не нашел ни ее дома, ни своей картины. И встречались они всегда на нейтральной территории.

Наташа взглянула на часы, потом закурила, разглядывая севшую на парапет большую стрекозу, нервно крутящую головой с огромными фасеточными глазами. Длинные слюдяные крылья драгоценно засверкали под солнцем, подрагивая и переливаясь. Наташа осторожно протянула к ней указательный палец, но стрекоза тут же сорвалась с бетона и унеслась прочь, легко треща крыльями. Женщина презрительно скривила красивые вишневые губы. Ладно, всего лишь безмозглое насекомое… однако и это вызвало у нее легкую досаду. С некоторых пор животные не любили Наташу, даже не столько не любили, сколько опасались, словно она в любую секунду могла пнуть их или ударить. Собаки, кошки пятились от ее рук, иногда рыча и показывая клыки, но в рычании была опасливая почтительность; отбегали в сторону, когда Наташа шла мимо них. «Они знают, — иногда думала она, — знают, кто я внутри. Странно, что меня это задевает».

Мир рушился, и из-под обломков, как из лопнувшего кокона выбралось нечто чуждое, странное, иной формы и иного объема, если бы к этому можно было применять подобные параметры. Хорошо, что это происходило постепенно, потому что…