Мария Барышева - Дарители

• Название: Дарители
• Автор: Мария Барышева
• Жанр: Ужасы и Мистика

---

Судя по тому, что больше ничего не было видно, волк Схимника жил на своем, личном уровне, куда не было доступа иным чувствам и желаниям. Теперь здесь стало пусто. А скоро начнется сращение, перемещение, и бог его знает, что тут поселится.

Кровь продолжала стекать по плечу и груди широкой лентой, на топике только с правого бока осталось несколько белых пятен. Она не могла толком разглядеть рану, но чувствовала, что та очень плоха. Рука почти не слушалась, вяло повиснув вдоль тела. Наташа сосредоточилась на ней, но рана не исчезла, кровь не остановилась. Это напугало ее. Когда демон Виты сжег ей руку, она восстановила ее с легкостью, не напрягаясь, почти мимоходом, хотя и тогда боль была реальной. В чем же дело? И почему не удается уйти? Может быть, она слишком истощила себя, сожгла в этой схватке? В мозгу слова перетекли в цвета — нервные, яркие, мечущиеся, словно стайка испуганных птиц. Внезапно Наташа осознала, что может умереть здесь, истечь кровью на снегу, в одиночестве… И никто не вмешается.

Сжав зубы, она снова закрыла глаза, а когда ее веки опять поднялись, то поднялись уже там. Она была в комнате.

* * *

Наташа лежала на спине среди мусора, разбросанных коробок, тюбиков и кистей. Когда она открыла глаза, ее голова была прижата правой щекой к полу. В метре от нее уходили куда-то ввысь «ноги» мольберта. Она чуть скосила глаза вниз — рядом на полу валялось лезвие «Жиллет», густо вымазанное кровью. Ее кровью. Но это было не так уж плохо. Хуже было то, что, несмотря на возвращение, она по-прежнему чувствовала боль в плече, чувствовала горящую огнем царапину на спине, оставленную волчьим когтем. Это было невозможно.

Застонав, она попыталась приподняться, опираясь на правую руку, и над ней склонилось лицо. Выражение его было жестким, напряженным.

— Помоги, — прошептала Наташа, — помоги мне… сесть…

Андрей осторожно чуть приподнял ее, и через секунду затылок Наташи оперся о стену. Он содрал с себя рубашку, не утруждаясь расстегиваньем пуговиц и наклонился к ней. В его руке блеснул нож, и она чуть съежилась, почему-то решив, что сейчас он перережет ей горло, но лезвие всего-навсего приподняло бретельку и разрезало ее — насквозь пропитанная кровью, та поддалась с трудом.

— Он укусил меня там… — с хриплым удивлением сказала она. — Почему же я истекаю кровью здесь? Ты видишь? Ты тоже видишь?

— Вижу, — глухо ответил он, что-то делая с ее плечом. Слышался треск рвущейся ткани. Его действия ощущались как-то издалека, словно во сне. — Сейчас не это важно. Ты можешь не болтать?

— Нет, подожди… Я хочу знать, что там… Ты можешь сказать, что именно ты видишь? Это очень важно. Скажи мне!..

— Рваная рана, похоже, от собачьих зубов… Очень большой собаки. Какого хрена… — Андрей тут же оборвал себя — удивляться он будет потом, хотя невозможно было отогнать от глаз эту жуткую и фантастическую картину — как голое девичье плечо вдруг само по себе словно взрывается, расплескивая кровь, и кожа полукругом превращается в рваные лохмы, проседает глубокими кровоточащими дырами.

— Не собаки… волка… — теперь в голосе Наташи слышалось странное удовлетворение. — Он укусил меня там… твой волк меня укусил… Но я его поймала… вот так…

— Мой волк?.. — на его лице появилось изумление смешанное с болью, словно кто-то всадил нож ему в спину. — Но ведь это…

— Всего лишь продукт деятельности мозга? Иллюзия? — тяжело дыша, она улыбалась. — Да, для вас это по-прежнему иллюзия. Для меня больше нет… либо он был слишком силен. Ты вырастил страшного зверя, Схимник, страшного… Не смотри так, я сама не знала, что из этого получится… Ты сможешь остановить кровь?

— Уже остановил. Сейчас поедем в больницу. Я…

— Не надо больниц. Пока не надо… Сходи в аптеку, купи… что надо… и перевяжи нормально… стерильно… Тебе ведь приходилось перевязывать в полевых условиях… и похуже раны?..

— Спятила?! — грубо произнес Андрей, вставая. Его руки были в крови. — У тебя мышцы разорваны… кость наружу!.. Зашивать надо!

— Ты ведь остановил кровь? — упрямо сказала Наташа. — Час ничего не решит. Делай, что говорю — я это заслужила! И принеси какую-нибудь одежду — рынок рядом. Если я пойду по улице в таком виде — люди не поймут.

— Ты просто дура! — он повернулся и вышел из комнаты. Наташа услышала, как он открыл в ванной воду. Через минуту громко хлопнула входная дверь. Наташа улыбнулась и закрыла глаза, оставаясь наедине с самой собой. Он даже не взглянул на картину, не взглянул… Наташа вдруг поняла, что больше не боится его. Не потому, что он стал ни на что не способен — все навыки остались при нем, и он по-прежнему мог убить легко и спокойно, если сочтет убийство необходимым — не было только потребности в этом, сжигающего, иссушающего, доводящего до безумия голода. Не было темного волка. Волк теперь был в картине. И частично в ней самой. Пальцы Наташи сжались на коленях. Нельзя винить волков за голод. Они убивают не ради забавы, а ради пропитания. Они свободны от совести. И потому особенно сильны. Она чувствовала себя головоломкой, в которую только что вставили последний кусочек, и теперь все разрозненные части медленно, но верно притягиваются друг к другу, чтобы стать единым целым. Даже этот укус, каким-то образом появившийся на теле — это очень важно. Отчего-то вдруг в памяти всплыли строчки из Надиного дневника, о котором она не вспоминала уже очень давно.

Мы очень близко подобрались к чему-то… мне кажется, что мы уже дотронулись до него, и теперь оно нас не выпустит.

Да, Надя, ты была права. Оно вас не выпустит. Никого из вас. Очарование власти… ты и малейшего понятия не имела о том, что такое настоящая власть.

Нужно было взглянуть на картину, и Наташа попыталась приподняться, но тут же поняла, что у нее ничего не получится. Тогда она, все еще продолжая улыбаться, закрыла глаза и перестала чувствовать время — оно текло где-то в стороне и было не интересно. Она не слышала, как хлопнула входная дверь, не чувствовала, как Андрей перевязывал ее, и открыла глаза только тогда, когда в руку ей вонзилась игла.

— Больно, — тихо сказала она, и Андрей нахмурился, бросая шприц на пол.

— Сейчас пройдет. Почему ты не хочешь сразу пойти в больницу?

— Потому что сейчас есть дела поважнее. Я ведь не при смерти, верно? Кстати, ты что-нибудь чувствуешь? Что-нибудь новое?

— Абсолютно ничего, — в его голосе проскользнуло тщательно скрываемое разочарование. — По-моему, ничего не изменилось.

— Да нет, ты теперь ампутант, Схимник. Теперь очень многое изменилось. Но сразу этого не поймешь — должно пройти несколько дней, может быть, неделя. Неужели ты не хочешь посмотреть на нее?

Рассеченная бровь Андрея вздернулась, и на широком лице появилась странная ухмылка, словно Наташа сказала какую-то пошлость.

— Хочу… но не думаю, что мне это нужно. Кроме того, я помню, как твои картины действуют на психику.

— А ты не смотри долго, — она протянула здоровую руку. — Помоги встать, мне тоже нужно… заглянуть в клетку.

Андрей наклонился и легко поднял ее на руки, потом повернулся туда, где стоял мольберт, и Наташа, со спокойствием опытного человека взглянувшая на холст, почувствовала, как его мышцы напряглись и задеревенели.

Картина была еще влажной, и оттого выступавший из ее глубины зверь казался особенно живым. Угольно-черный волк, ощерившись, летел навстречу смотрящему, распластавшись в прыжке. Раскосые, беззрачковые, холодные глаза смотрели с бешеным, безумным голодом, ловя взглядом из любой точки. Облачко взметнувшегося снега клубилось над задними лапами, из пасти вырывался пар. Казалось, холст прозрачен, как хорошее стекло, и волчья морда почти касается его поверхности изнутри — сейчас холст с треском прорвется, и хищник приземлится на пол комнаты, готовый пуститься в бесконечный голодный рейд. Из картины толчками исходила почти осязаемая угроза и вполне реальный густой запах протухшего мяса — дыхание из распахнутой пасти, и только отворачиваясь, Андрей все-таки осознал, что это иллюзия. Комната приобрела прежний запах заброшенного помещения, но все равно осталось ощущение упорно глядящих в спину чьих-то глаз, призывающих обернуться и смотреть, смотреть… и может быть, распороть холст, чтобы заглянуть еще дальше…

Наташа, пока Андрей снова не опустил ее на пол, не сводила глаз со своей картины. За этот короткий промежуток времени она успела понять две вещи, которые для Андрея остались недоступны. Во-первых, волк на картине был определенно не весь. Чего-то не хватало — то ли в глазах, то ли в выражении хищной морды, то ли в легкости прыжка. Не составляло труда понять, куда это «что-то» подевалось, и теперь исчезли последние сомнения. Во-вторых, она обнаружила, что собственные картины на нее больше не действуют. Наташа смотрела на нее — и только. Все ощущения, которые она испытывала раньше, пропали.