Леонид Механиков - Полёт:Воспоминания.

• Название: Полёт:Воспоминания.
• Автор: Леонид Механиков
• Жанр: Биографии и Мемуары

---

Мне ещё добираться до части минимум полтысячи километров. На материке, как говорят островитяне, полтысячи километров - это десять - двенадцать часов, а на острове иногда и десять километров могут растянуться на сутки.

Всё на острове было необычным. Первое, что мне бросилось в глаза - это узкая колея железной дороги. Дорога осталась от японцев. Ведь совсем недавно, какой-то десяток лет назад здесь всё было японским - и дорога, и домишки, проносящиеся за окном, и вагончики. Правда, вагон, в котором я ехал, был выпущен японской фирмой «Кинки-Сярио» совсем недавно - два года назад. И выпущен специально для русских: на стенах рельефом выделялись золотистые таблички на «русском» языке: «TYAЛЕТ», «KYPNTEЛЬНЫN СAЛOН» и т. п. Видно, с русским языком да и с русскими шрифтами у японцев была напряжёнка.

Вагон был мягкий. Мягкость заключалась в толстых двухэтажных, покрытых бархатом кроватях, расположенных не поперёк вагона как у нас, а вдоль вагона. Каждое купе было отгорожено сбоку друг от друга, от коридора же купе отгораживалось толстыми бархатными тяжёлыми шторами. Всё в нём было полировано и блестело лаком. Была даже душевая. Всё это было маленьким, узеньким, как и всё в Японии и русскому мужику, привыкшему к простору, в нём было трудно развернуться: всё было заставлено вещами, на шикарных кроватях места оставалось разве, что для ребёнка. Только спать в том вагоне нам не пришлось.

Проехали Южно-Сахалинск. Раньше он назывался Тойохара. Проехали ещё немного на север. Поезд остановился где-то посреди пути после Долинска. Стоит час, два, пять... наконец, поступает сообщение: путь неисправен, поезд дальше не пойдёт. Желающие могут пересесть на товарный поезд, который через два часа отправляется на север в сторону Поронайска.

Пассажиры лихорадочно стали выносить свои многочисленные пожитки. Я осторожно вывел жену, на руках снял её с высокой подножки на железнодорожную насыпь. В руки ей дал гитару и категорически запретил дотрагиваться до вещей, сам же вернулся в вагон за чемоданами. В вагоне было столпотворение: только что, казалось, обжитой, вагон был похож на развороченный муравейник: каждый спешил скорее вынести свои вещи, чтобы успеть на товарный. Чуть ли не по головам я вынес свои чемоданы: раз и два.

Четыре чемодана. Насыпь высокая и узкая, на насыпи одна колея. Оставляю жену стеречь чемоданы, а сам с двумя чемоданами пошёл за всеми по шпалам. Где-то там товарняк.

Шли мы очень долго. Километра наверное, три. Приходилось время от времени отдыхать, для чего нужно было сойти вбок и вниз с колеи, чтобы не мешать идущим сплошным потоком по шпалам людям с вещами. Затормозить поток было невозможно: сзади подпирали люди.

И вот колея закончилась.

В смысле закончилась насыпь. Впереди был мост через ручеёк. Только от моста остались висящие в воздухе и прогнувшиеся под собственным весом рельсы, на которых висели шпалы. Больше ничего от моста не осталось. Всё было вымыто бурной горной рекой, в которую превратился мирный ранее ручеёк. Вода в нём разлилась и затопила берега, поток разлился на ширину около ста метров, вымыл три опоры, заодно смыл и насыпь, забросал всё толстым слоем ила и теперь под висящими в воздухе рельсами на глубине двадцати метров кидалась на валуны рыжая от глины, злая как тысяча самураев вода. Сопки столпились вокруг этого безобразия и равнодушно рассматривали работу своего детища. С другой стороны на расстоянии метров трёхсот от моста стоял пыхтящий японский паровозик, чем-то напоминающий паровоз черепановых: медь на нём ярко блестела и из высокой, пузатой и важной трубы шёл чёрный дым. К паровозику было пристёгнуто четыре товарных вагончика. Вот и весь поезд. Нужно успеть пересесть на него. Для этого надо пройти без остановки по шпалам мост, дойти до вагона, кинуть туда вещи, вернуться снова за женой и остальными чемоданами и с ними ещё раз одолеть этот мост.

Идти по мосту было нелегко: свернуть или остановиться нельзя. Мост под ногами пляшет, словно идёшь по канату. Это потому, что все вынуждены идти в ногу. Хоть бы какую верёвку сбоку протянули: коли падать будешь - даже схватиться не за, что. Далеко внизу беснуется поток. Не смотреть на него нельзя: один раз ошибись, не поставь правильно на узкую шпалу ногу - и будешь внизу. Убьёшься на тех камнях наверняка. Я боялся не за себя. Мне было страшно за жену. Не дай бог закружится голова...

Два чемодана я бросил в последний вагончик, и бегом назад. Теперь предстоит самое трудное. И как я не сообразил распаровать те два посудных чемодана? Ведь думал раньше об этом, а вот у вагона поддался всеобщему накалу и поспешил. Пока ждал обратного потока пассажиров у моста, - немного отдышался. В обратную сторону мост одолел уже легче - без груза да и пристрелялся. Два километра бегом по гравию ниже насыпи. Чтобы не пугать жену - отдышался и подошёл к ней с весёлым видом: мол пустяки, сейчас вот мостик перейдём и в поезде. Сам с ужасом думал, что я буду делать с чемоданами на мосту. На два рейса времени у меня может не хватить.

Ещё раз предупредил жену, чтобы не смела ни в коем случае браться за вещи. Весь её груз - это гитара. Гитара лёгкая, руки как вроде заняты, а нести не тяжело. Только бы на мосту у неё голова не закружилась. Беру злополучные чемоданы с посудой, и мы вливаемся в поток, идущий к мосту. Нести тяжело.

Остановки приходится делать чаще. Всё-таки до моста мы добираемся.

Теперь самое трудное.

Делаю длительную передышку перед мостом. Настраиваю жену. Она молодец: видно, что страшно, а вида не показывает.

И вот начался мост. На каждом толчке моста чемоданы рвутся из рук. Возникает желание их бросить. В то же время неизвестно есть ли в магазине посуда.

Если даже водку, как мне рассказали, на Сахалин не возят, чтобы бутылки попусту не возить, а везут спирт в железных бочках, так кто повезёт ту посуду? А без посуды плохо. Ребёнок родится, гостей позовём, да и самим, что, с одной тарелки есть, что ли? Нет, чемоданы донести до конца моста надо.

Надо во что бы то ни стало. Туго ей будет без посуды.

Да какие же они тяжёлые! Вот удружили на свадьбе! Знал бы, - никогда бы не стал везти.

Пройдено уже две трети моста.

Осталась треть.

Рук я уже не чувствую. Это какая-то пытка. Кажется, что весь плечевой пояс сдавлен громадными тисками и тиски сжимаются всё сильнее и сильнее. Впереди осторожно и бережно по шпалам ступает жена. Я готов в любом случае, если только она замедлит шаг, покачнётся ли - бросить вниз чемоданы и схватить её, не дать упасть. Только брошу ли? Похоже, что нет.

Руки сведены судорогой, боль адская, сердце выскакивает из груди...

Наконец-то! Мост закончился.

Чуть ли не кулём сваливаюсь с насыпи, ставлю чемоданы на землю и пытаюсь разжать руки.

Ничего не получается. Руки свело судорогой, кисти мёртвой хваткой скрутились на ручках чемоданов. Я так и сел. Кто-то из ребят спустился ко мне.

Попробовал разжать пальцы.

Одна рука была разжата. Другую пришлось разжимать с помощью булавки, которой какой-то парень (как оказалось - врач) уколол мышцу. Спасибо тому парню, выручил, он же дотащил один из чемоданов до товарняка.

Дорого мне досталась та посуда. В то же время я был горд втайне тем, что смог выдержать.

Много ли надо мужчине, чтобы почувствовать себя настоящим мужчиной? Наверное, не очень. Но часто. Мужчина должен постоянно проверять себя, проводить своего рода испытание своей силы, крепости, надёжности, выносливости - он должен самоутверждаться. Наверное, в этом секрет мужчины.

Это испытание было нелёгким. Я его выдержал.

Переселить пассажирский поезд в четыре товарных вагона. Задачка, скажу я вам, не из лёгких. Если бы это были только пассажиры, ну там туристы, что ли, а ведь ехали в основном семьи с детьми и пожитками, ехали на долгие годы жизни в глуши далёких гарнизонов. Я до сих пор не пойму, как люди уместились. Но уместились все, никто не остался. Причём погрузка прошла как-то организованно, спокойно, деловито, а главное - быстро.

Наверное, сказалась привычка служилого люда к переездам да гарнизонному житью-бытью, в котором следишь за каждым своим словом, движением, чтобы ненароком кого не обидеть - жить ведь ещё вместе долго. Паровозик запыхтел, засвистел, заухал, поезд тронулся и в раскрытой настежь широкой, в половину стены вагона двери потянулись снова унылые сахалинские пейзажи. Слева - в маленьком окошке - сопки, обрывистые, покатые, поросшие тайгой сопки, над которыми королевой вздымается сопка Ледяная - там, наверное, никогда лёд не успевает растаять за короткое и нежаркое лето; и царствует она гордо над всеми сопками и сопочками, сияя своей ослепительной красотой, сторожит путь на материк. А справа - узкая полоска земли, каменистая и поросшая бурной тайгой, да море до самого горизонта. Собственно - горизонта как такового и нет: просто где-то там, далеко на востоке море смыкается с небом. Или с морем? Но вот узенькая полоска земли стала расширяться, море стало отходить от вагона, колёса застучали по стрелкам, появились редкие в этих краях домики и состав остановился. Станция Макаров.