Леонид Механиков - Полёт:Воспоминания.

• Название: Полёт:Воспоминания.
• Автор: Леонид Механиков
• Жанр: Биографии и Мемуары

---

Наверное, в ту ночь я поставил какой-нибудь рекорд. Я никогда в жизни ни до того, ни после так не бегал.

Пришёл я домой под утро. Есть хотелось страшно. Я налил в кружку воды и стал ею запивать шоколад. Съел сразу две или три пачки. После этого я лёг спать, но уснуть мне так и не пришлось: громадная доза кофеина буквально трясла меня. С тех пор я в течение лет десяти шоколад не то, что есть, я видеть его не мог! Чему, конечно, все, особенно мальчишки, были весьма рады.

Ну, а Нина...

Ну, что Нина? Вечером я снова пошёл к ней. Домой. Просто так.

Дверь была открыта. Матери дома не было. Нина лежала в кровати, укрытая махровой цветастой простынёй. Я подскочил к её кровати, подсунул руки под неё и поднял её на руках. Я одурел, кровь ударила мне в голову: она была абсолютно обнажена. Я, как дурак, бормотал: «Нина, Нина!» и таскал её на руках по комнате не зная, куда её пристроить. Она шёпотом твердила одно лишь: «Не надо, не надо», но это её «не надо» только распаляло меня.

И вдруг она заплакала. Заплакала тоненьким детским голоском, словно кто её побил на улице, и она пришла мне жаловаться.

Я этого не ожидал. Руки вдруг у меня ослабли, мне стало так жалко её! Я положил её на кровать и кинулся в дверь. Больше я её в течение десяти лет не видел ни разу.

И только спустя десять лет, когда я проездом в Ленинград сделал во Ржеве остановку, чтобы по просьбе друга побывать у него пару дней, я её снова увидел. Она жила всё в том же домике. Мать она, по рассказам, схоронила.

Она была замужем. Я решил ей не показываться, не травмировать ей психику: бог знает, как у неё сложилась жизнь, у меня уже была своя семья... Просто хотелось посмотреть на ту тростиночку издалека, оставить её в памяти...

Я притаился за домом и стал ждать: когда-то ведь придёт же домой.

Её всё не было. Прошло уже более двух часов, болтаться на виду было неудобно. Я присел в бурьян, потом прилёг, задремал. Я уже собирался уходить, когда услыхал разговор. Приподнял голову, стал всматриваться. Шла женщина с ребёнком. Шла к её дому. Ребёнок что-то канючил, хныкал. Но это была не она: толстая, рыхлая тётка с какими-то раздутыми слоновьими ногами и громадными бёдрами. Голос её был резок, раздражителен. Она подошла к дому и стала доставать ключи. И тут я её увидел в профиль: боже мой! Да это же она! Нина! Нинка-тростинка! Господи, во, что превратила её жизнь! Рыхлая развалина, кисель какой-то! И этим существом я увлекался! Боже, зачем я пришёл сюда?! Скорее отсюда! Кошмар какой-то!..

Больше её в жизни я ни разу не видел... Люди! Берегите свою любовь! Особенно любовь давнюю! Пусть она у вас в годах сохранится всегда той самой, молодой и красивой! Храните свои стихи воспоминаний, охраняйте их от грубой прозы жизни! Охраняйте память от времени.

Время так жестоко! Как и сама жизнь. Не менее безобразен был и случай принятия важного жизненного решения, которое направило её совсем в другую колею.

Полёты у нас шли ни шатко, ни валко. Старики «крутили сложняк», т.е. налётывали деньгу за сложные метеоусловия, мы ходили по нарядам и плевались от такой жизни...

Как-то в очередной раз мы торчали на старте в ожидании «простого варианта» погоды, который нам всё обещал синоптик. К нам уже приехало пополнение - ребята, выпущенные из училища на год позже нас. Им также как и нам не давали летать и если мы к этому времени хоть подлётывали чуть на «спарках», т.е. с инструктором в сложных условиях и ночью, то им этого и не светило. Итак, мы сидели на старте, «старики» летали, мы жаловались на свою судьбу: время идёт, а мы топчемся на месте.

И тут меня осенило: «Братцы, а давайте подадим рапорта на лётчиков-испытателей! Там хоть полетать дадут!». Никто, конечно, не подумал о том, что по технике пилотирования и уровню подготовки нам до испытателей очень далеко, все сразу загорелись: «И я! И я!». Подали же рапорта всего четыре человека: Юрка Мельников, Валька Быковский, я и ещё, не помню уже, кто-то из наших. Быковского мы вообще-то всерьёз не принимали - он только прибыл после училища, летал, как и все мы, ни шатко ни валко - мы все так летали через пень-колоду, ну да какая разница - Паша так Паша.

Пашой мы Быковского звали потому, что сам он был чёрный, с чёлкой, спадающей постоянно на глаза. Да ещё отец ему подарил настоящий персидский ковёр, - такого у нас не бывало. У каждого над койкой висела какаянибудь тряпка, ну там, гобелен дешёвенький, а у Паши - так сразу и ковёр, да не простой, а персидский.

Так он и стал Пашой.

Подали мы свои рапорта, поговорили ещё пару дней об этом и забыли.

Вскорости я поехал в отпуск, женился, женился буквально за несколько дней! Влюбился на базаре.

Влюбился буквально в пух и прах! Это потом, спустя сначала пять, а потом уже и пятнадцать лет я узнал, что любовь не была обоюдной. Это потом уже после развода, после перенесённого такого, что и врагу злейшему не пожелал бы, после того, как оставил своих детей сиротами и с чемоданом, собранным женой, ушёл из дому, я писал трагичное:

Светило солнце, бурлила юность,
Мир был наполнен любовью густо,
И в этом мире твоя бездумность
Простор дарила безумным чувствам. 
И в каждой встречной
любовь встречалась,
И сердцу очень
любить хотелось:
В безумьи сердце
в груди скакало,
И гимны сердце
безумью пело.
Девчонку взвидев -
не взвидел света:
Любовь какая!
Какое счастье!
И, не внимая ничьим советам,
Трамваем в ЗАГС
и к домашним - здрасьте!
Мы любим
очень!
Союз наш -
прочен!
Скорее
свадьбу!
К чему рыданья?!
И потянулись за днями ночи
безумства,
радостей,
ссор,
страданий...

А тогда я был счастлив! Настолько, что даже не присматривался к своей избраннице: а счастлива ли она? Привёз молодую жену в общежитие лётчиков. Ну, что тут будешь делать, - жилья нет. Замполит велел жену в город на частную квартиру, а самому жить в гарнизоне. Хорошо, нашёлся добрый человек - инженер дивизии полковник Глозман, который милостиво предоставил нам из своей трёхкомнатной квартиры одну комнату. Жили мы у них, как у Христа за пазухой - милые, чудесные, заботливые люди, которые стали нам, как родители.

Только вот немного мы пожили у них. Шла обычная ВЛК - врачебно-лётная комиссия. Просто подошёл срок. Я уже рассказывал, что это за мероприятие, только для меня это мероприятие закончилось кардинальной сменой всего.

Я стоял в очереди к терапевту. Передо мной стоял один из «казаков».

Три года подряд в наш полк шли пополнения. В первый год приехали «казаки», - это так их, несколько человек, звали по фамилии Серёжи Казакова.

Во второй год приехали мы, - гномы, кто-то звал нас рыбаками по фамилии Рыбакова. И, наконец, - молодые, среди которых прибыл и Быковский. Я уже не помню фамилии того казака, но только он всё стоял и охал: и тут болит, и там болит. Я не выдержал:

- Не валяй дурака, ты годен на реактивную без ограничений, как же ты можешь летать, если у тебя всё болит?

- А, что, у тебя не болело, если бы тебя запланировали на Сахалин?

- Да хоть к чёрту в зубы, надо - так поехал бы!

- Не поехал!

- Поехал!

- Спорим на шампанское, что не поехал!

- Спорим! На шесть бутылок!

Ударили по рукам. На следующий день я пошёл к командиру: «Я поеду вместо того-то на Сахалин». Тот посмотрел на меня, подумал:

- А ты хорошо подумал? Там тяжело летать. Там подготовка нужна крепкая. Тебе что, здесь плохо, что ли?

- Там хоть летать дадут. А здесь я сижу без движения.

- Ну, что ж, посоветуйся с женой и приходи.

Жена возражать не стала: а что тут нам терять? Ни квартиры, ничего.

Я за тобой куда угодно. Поехали! Так мы и поехали.

Как мы ехали, - это я расскажу попозже, а только через некоторое время после моего отъезда в гарнизон снова приехала комиссия. Об этом мне уже рассказывал пилот из нашего гарнизона, приехавший на Сахалин по замене на год позже меня. Комиссия как комиссия. Нужно было скрыть цель приезда: для отбора лётчиков в отряд космонавтов - над этим висела завеса страшной секретности. Просто все немного удивились: вроде как только была ВЛК, а теперь снова. Хотя особенно никто в это и не вникал. На самом же деле ради нас четверых, подавших рапорта на лётчиков-испытателей, и пропустили весь полк через комиссию. Во время комиссии выяснилось, что один из четверых, то бишь ваш покорный слуга, отсутствует по случаю убытия к новому месту службы. Решили его пока не тревожить, с Сахалина добираться долго. Так вот я и не попал в космонавты. Его Величество Случай.

Ну, а дальнейшее я могу лишь изложить со слов прибывшего на Сахалин Ржевского однополчанина, передавшего мне рассказ Быковского. Медкомиссию прошли двое. Третий не прошёл, что-то там на каких-то тестах вроде завалился. Говорят, это ему стоило списания на транспортную авиацию. Потом была мандатная. На мандатной комиссии Юрка завалился: брат его жены одно время находился под следствием. И хотя виновность родича доказана не была, но сам факт поставил крест на Юркиной биографии. Остался один Валерий, или как его звали у нас - Валька, а попросту - Паша. Он рассказывал: «Вызвали меня в кабинет комкора.