Юрий Ветохин - Склонен к побегу

• Название: Склонен к побегу
• Автор: Юрий Ветохин
• Издательство: Авторское издание
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 1983

Книга описывает несколько неудачных попыток автора сбежать из СССР в 60-70-х годах, последующее заключение в тюрьмах и специализированных психиатрических лечебницах и счастливое спасение на индонезийском острове после прыжка из иллюминатора парохода.

---

На этом техническая сторона подготовки к побегу была закончена и я ждал только лета, чтобы приступить к практическому его выполнению. В начале лета я уволился из столовой, сказав директору, что нашел работу по специальности. Перед отъездом на Черное море я купил дешевый билет и пошел на литературный концерт Эдуарда Белецкого и Владимира Ларионова. 10 лет назад никто в СССР не читал Есенина лучше Белецкого, а Блока — лучше Ларионова. Теперь их силы иссякли. «Как же постарел я сам, — думал я, глядя на своих любимых артистов, — если они оба не были в концлагере, а за 10 лет стали стариками!»

В концертном зале я встретил Лиду Филатову, которая внешне мало изменилась. В театре она была одна. Мы несколько раз проходили близко друг от друга, встречались глазами, но она так и не поздоровалась со мной.

Глава 53. Начало работы над книгой

Мои надежды на то, что я жил в СССР временно, до ближайшего лета, не оправдались. Собранных за год денег хватило только на лечение в Сочи. Когда же я переехал из Сочи в Коктебель, чтобы там попытаться вернуть себе спортивную форму пловца, мой кошелек был уже пуст. Некоторое время я все же тренировался в плавании, живя за счет сбора на пляжах Кара-Дага и сдачи на приемные пункты стеклянных бутылок. Но скоро начались дожди, отдыхающие перестали ходить на дальние пляжи и мои заработки прекратились. Пришлось возвращаться в Ленинград. С отвращением, с тяжелым сердцем я возвратился туда, где не хотел жить: в коммунальную квартиру с очередями в туалет, к работе грузчиком.

«Что мне теперь делать? — думал я. — Чем заменить ту цель, которая только и поддерживала во мне моральные и физические силы, цель, благо даря которой я жил?» На мгновение мелькнула мысль: начать действовать, как народный мститель: поехать в Днепропетровск и уничтожить Бочковскую или ее сына. Но я сразу отказался от этого плана: слишком мелко для меня. Кроме того, об этом мало кто узнает, а узкому кругу коммунисты объяснят по-своему, мол «убийство на почве умопомрачения», и многие поверят.

Следующей мыслью была идея книги. Первоначально я собирался писать книгу на Западе, после осуществления своего побега. Я знал на опыте, что в условиях несвободы инстинкт самосохранения не позволит мне доверить бумаге все то, что было в моей голове. Но мысль о том, что в крайнем случае, если я сам не попаду на Запад, то хоть моя книга попадет туда, все же заставила меня приступить к ее написанию. Написать книгу — а там будет видно, что с ней делать: или возьму с собой в побег на следующее лето, или передам кому-нибудь для пересылки на Запад.

Я начал писать свою книгу, когда после короткого периода сбора грибов в лесу и продажи их на рынке, я снова поступил на работу грузчиком.

Я купил пачку тонкой бумаги и начал записывать свои мысли вразброд. Мысли и воспоминания возникали у меня по разным причинам, но чаще всего являлись реакцией на газетные материалы и повседневную жизнь. Позднее, когда я купил себе подержанный радиоприемник, у меня стали возникать разные воспоминания в связи с выступлениями радиокомментаторов Западных радиостанций. Иногда мысли возникали на ходу, в кино или в магазине, и если я их сразу же не записывал, то по возвращении домой слова терялись, смысл того, что я собирался записать, блёк. Когда пишешь по вдохновению, то проза — как поэзия. Всякую ценную появившуюся мысль надо фиксировать на бумагу в тот же миг, как она появилась, иначе она улетит или трансформируется под влиянием внешних факторов.

Впоследствии мой метод в том и состоял, что когда я вспоминал то один, то другой случай из моей биографии или же в моей голове вдруг возникал стройный вывод или лаконичная формулировка, я тут же их записывал. Конечно, часто я садился за стол с ручкой и бумагой, что бы работать над своей книгой. Однако в большинстве случаев эта работа не заключалась в написании хронологического или логического повествования. Я спрашивал себя, что сегодня мне лучше описывать? И в зависимости от настроения, от темы бесед с другими людьми, предшествовавшими моей сегодняшней литературной работе, и ряда других мелких, почти неуловимых факторов, я принимался писать одну из глав моей будущей книги, иногда даже — начиная ее с середины. Когда большинство главных событий, которые я намеревался включить в свою книгу, таким образом оказывались записаны, я давал им подзаголовки, а под ними указывал краткое содержание отрывка.

Не мудрствуя: особенно, я решил составить свою книгу из частей соответствующих главным этапам моей жизни. Сюда входили две попытки побега, тюрьма и теперешнее мое житье — ни тюрьма, ни свобода, которую поэтому я назвал «Свобода общего режима». Мне показалось что для читателей будет интересна также моя биография. Для биографии пригодились все материалы о том, как я стал воинствующим антикоммунистом и она выделилась также в отдельную главу книги.

Что касается первой и второй попыток побега за границу, то о них я записывал лишь ограниченные воспоминания, часто даже умышленно искаженные.

За все время пребывания в тюрьме я не дал никаких показаний относительно методов и средств выполнения первой и второй попыток побега, и теперь я предусматривал ту вероятность, что внезапный обыск может привести к захвату моей рукописи. Я не хотел подвергать риску эту самую главную мою тайну. Я так и писал в книге: «До поры до времени я не могу этих подробностей доверить даже бумаге».

Другие разделы книги ежедневно дополнялись.

Бывало, какой-то особенный ракурс видения из окна трамвая или неожиданно пахнувший аромат цветов вдруг поднимал из-под сознания целый пласт, как ранее казалось, навеки пропавших воспоминаний. Я быстро вытаскивал из кармана бумагу и где бы я ни был, чтобы ни делал, — прекращал делать — и сразу записывал. Такие воспоминания — как сон. Сразу не запишешь, — через минуту уже не вспомнишь.

Также я делал и на работе. Правда, на работе я старался записывать без свидетелей, иначе подумают — записываю их махинации — для прокурора. Разве они могли когда-нибудь подумать, что я пишу книгу?

Дома я переписывал с клочков бумаги на небольшие листы, добавлял, редактировал… и непременно каждый отрывок снабжал заглавием, а под ним — кратким содержанием. Когда папка, содержащая главы моей будущей книги, достаточно распухла, я нарезал маленькие кусочки бумаги (как игральные карты) и переписал на них заглавия всех моих отрывков. На обороте каждой бумажки я вписал краткое содержание отрывка. Этот метод компоновки книги я придумал еще в спецбольнице. Я хотел еще большего: воспользоваться для компоновки книги компьютером. Но пока такой возможности у меня не было. Я просто выложил сделанные мною карточки на стол и начал составлять своеобразный пасьянс. При этом я заботился о том, чтобы книга получилась интересной и даже по возможности увлекательной, чтобы была соблюдена хронология событий и одно действие логически вытекало бы из другого. Мне также хотелось добиться того, чтобы некоторые моменты, которые я считал главными, не навязчиво повторялись бы в разных главах книги. Это должно было акцентировать внимание читателя.

Во время разложения «пасьянса» оказалось, что некоторые материалы логичнее изъять из одних частей книги и переложить в другие. А часть материалов, содержащих отвлеченные идеи или рассуждения, показались мне чужеродными для всех частей книги. Я включил их в одну часть, под названием «Размышления советского политзаключенного», где эти материалы оказались на своем месте.

Разложив «пасьянс», я некоторое время присматривался к нему и совершенствовал его. А потом — утвердил.

Следующий этап моей работы над книгой можно назвать менее творческим. Пользуясь созданной схемой частей, я дописывал «соединительную ткань», т. е. делал плавные и приятные в литературном отношении переходы между отдельными отрывками, чтобы придать им вид единого целого. Поскольку при этом я уже не испытывал творческого вдохновения, то эта «соединительная ткань» нередко получалась серой и скучной. В какой-то степени улучшить ее я намеревался впоследствии при редактировании.

Только переписав с исчерканных листков со множеством сносок на чистые листы, можно было охватить взглядом всю рукопись целиком. И вот тогда начиналась редакторская работа. Я, как лоцман, в знакомых, но опасных для плавания судов морях, расставлял и ярко зажигал маяки и створные знаки. Маяками я называю отступления, схемы, рисунки, заголовки отдельных глав и цитаты, которые подчеркивают, углубляют и разъясняют цель написания моей книги. Створные знаки — это повторения, которые служат тому же.

Но я не могу сказать, когда эта редакторская работа кончилась. Воспоминания возникали почти ежедневно. И я вносил изменения и дополнения тоже почти ежедневно.

Завадский якобы сидел за то, что у него дома нашли незаконченную рукопись. Если бы нашли у меня рукопись — сомнений насчет концлагеря не было никаких. Поэтому надо было не только прятать рукопись всякий раз, когда я выходил из комнаты (даже в туалет), но и вообще не давать повода для подозрений у других людей. Я вполне допускал, что кто-нибудь из моих многочисленных соседей имел задание КГБ следить за мной. Поэтому я всегда закрывался на ключ в своей комнате, а рядом с ключом втыкал ватку, чтобы никто не мог подглядеть в мою комнату, когда я писал. Я хотел, чтобы соседям даже в голову не пришло, что я — вообще грамотный, а не то что писатель!