Юрий Ветохин - Склонен к побегу

• Название: Склонен к побегу
• Автор: Юрий Ветохин
• Издательство: Авторское издание
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 1983

Книга описывает несколько неудачных попыток автора сбежать из СССР в 60-70-х годах, последующее заключение в тюрьмах и специализированных психиатрических лечебницах и счастливое спасение на индонезийском острове после прыжка из иллюминатора парохода.

---

От автора

Я не верю в то, что какая-либо партия или организация сможет противостоять коммунизму. Они или беспомощны перед лицом мирового коммунизма, или же под его влиянием и его мощью видоизменяются сами и приспосабливаются под него.

Я верю в Илью Муромца.

Одна из самых древних и самых главных былин русского народа — это былина об Илье Муромце и Соловье-Разбойнике. Мифический Соловей-Разбойник не давал жизни народу до тех пор, пока русский богатырь Илья Муромец был болен и парализован. Зато, когда Илья Муромец исцелился от своей болезни, выпив питье из рук святых странников, то почувствовал в себе силу великую. Тогда пошел Илья Муромец на бой с Соловьем-Разбойником и победил его, освободив русский народ.

Я знаю, что сегодняшний Илья Муромец где-то есть. Вероятно, у него другое имя. Возможно, он еще спит, набираясь во сне богатырской, чудодейственной силы, которая поможет ему одолеть коммунистического Соловья-Разбойника, заглушившего своим соловьиным свистом и звериным криком правду на Святой Руси. Но он обязательно проснется и одолеет его. Моя книга имеет единственную цель — помочь скорее разбудить Илью Муромца.

Моя книга об одной личности и она предназначена для личностей. Я показал в ней, на что способна личность, если она верует в Бога и имеет великую цель.

Цель моей книги — способствовать возрождению в людях доверия к самим себе, доверия к собственным силам и возможностям в наш век ядерного оружия, многочисленных партий и общественных организаций. Человек созданный по образу и подобию Божьему, может быть сильнее ядерного оружия и сильнее партий.

Моя книга не является выражением мыслей какой-либо группы людей. Я также не задавался целью угодить кому-либо. Все мысли, изложенные в книге, принадлежат одному мне и являются следствием испытываемых мною чувств: чувства любви к Богу нашему Иисусу Христу, любви к родине — России и чувства ненависти к врагам моим личным, моей родины и всего человечества — к коммунистам.

В моей книге нет вымысла. Все события, описанные в ней, имели место, а упомянутые люди — существовали на самом деле. Когда я дал прочитать рукопись моим друзьям, то один из них сказал, что создается впечатление, якобы я хвастаюсь своим знакомством со знаменитыми диссидентами. Будучи очень далек от подобного намерения, я немедленно после этого разговора изменил в своей рукописи фамилии этих знаменитых людей. Я также изменил фамилии нескольких человек, информация о которых была бы полезной КГБ.

От этих небольших изменений смысл и цель моей книги нисколько не пострадали, ибо моя книга — не просто мемуары. Моя книга — это прежде всего семена, брошенные в неудобренную землю. Из этих семян вырастет только несколько растений. Но для них я и написал свою книгу.

Часть 1. Мой первый марафонский заплыв на свободу

Глава 1. Прощание с Ленинградом

Был пасмурный, прохладный июльский день 1963 года и стенные часы в пустующей по случаю каникул аудитории Ленинградского Инженерно-Экономического института показывали пять часов. Это было время, когда кончался мой рабочий день и я мог идти домой отдыхать, чтобы завтра продолжить свой бесполезный и бессмысленный труд. По распоряжению ректора Любавского, я занимался установкой лампового компьютера «Урал-4», против покупки которого я возражал, ибо знал, что он имел неудовлетворительную схему, и никогда не будет работать нормально. Но возражал я просто по привычке. По существу же мне было абсолютно безразлично, какой компьютер будет работать в институте и будет ли он работать вообще, ибо приходить в институт я больше не собирался. Однако, я никому не говорил об этом. Наоборот, я непринужденно прощался с заведующим кафедрой, профессором Бирштейном, высоким элегантным мужчиной в очках с толстыми стеклами, преподавателем программирования Иоанновичем, эмигрантом из Югославии и моим другом, другими преподавателями и лаборантами кафедры экономической кибернетики, где я тоже числился преподавателем, так называемым «почасовиком», являясь в то же время главным инженером вычислительного центра института. Оба моих высоких звания были своего рода насмешкой, ибо должность главного инженера приносила мне всего 150 рублей в месяц, а каждый час лекций по применению компьютеров в экономике — два рубля.

Юрий Александрович, — как всегда подчеркнуто уважительно спросил меня Бирштейн, пожимая на прощание мою руку. — Не согласились бы вы взять на себя также чтение лекций по программированию на компьютере «Урал-4» на следующий год? Я тут составляю график лекций и мне бы хотелось знать, могу ли я рассчитывать на вас?

— Рассчитывайте, Аркадий Александрович, — также уважительно ответил я, а сам подумал: «К 1-му сентября когда эти лекции должны начаться, я уже буду в Турции или на том свете. Вам придется далеко ехать, чтобы услышать мои лекции!».

Выйдя из здания института, я перешел на другую сторону улицы Марата и там сел в переполненный трамвай № 9. Пока трамвай вез меня к дому, я все время держал руку на своем кармане, где у меня лежали деньги, документы и билет на завтрашний самолет, который я купил заранее в городской кассе Аэрофлота. Я сошел с трамвая на улице Чайковского, как раз напротив булочной, где у входа стояла длинная очередь за хлебом, прошел по Литейному, и через пять минут был около своего дома, на улице Салтыкова-Щедрина, около кинотеатра «Спартак».

Этот 6-тиэтажный старинный дом, куда я переехал 7 лет назад, после развода с женой, после революции коммунисты перепланировали по-своему. Коммунальная квартира из 4-х комнат, где я теперь жил, являлась лишь половиной той квартиры, которую до революции занимала одна семья инженера. Поскольку эта квартира раньше имела два входа: парадный и чёрный, то коммунисты и сделали из нее две. Наша теперешняя квартира имела бывший чёрный вход. Такую «роскошь», как отдельная кухня, коммунисты тоже упразднили, превратив ее в жилую комнату, и в ней теперь жил я. Все кухонные приборы и кухонные столы четырех семей, проживающих в нашей квартире, были установлены в прихожей.

Когда я своим ключом открыл входную дверь, то сразу окунулся в клубы пара и дыма, ибо в кухне-прихожей приготовление ужина для трех семей шло полным ходом. Прямо напротив входной двери, у своего стола, «колдовали» Федор Борисович Ханин и его любовница Ираида Ивановна. Ханин был киномехаником и ортодоксальным коммунистом и всегда поражал меня своим знанием газетных политических штампов и бездумным их употреблением. У соседнего с ним стола, рядом с плитой, стряпала Васильева, женщина средних лет, работавшая попеременно то уборщицей, то почтальоном. После того, как ее муж в пьяном виде упал с окна и разбился, Васильева осталась вдвоем с дочкой, озлобилась на весь свет и в те вечера, когда к ней не приходили мужчины, затевала скандалы с соседями и даже дралась.

А у крайнего стола слева находился человек с бритой головой, Алексей Михайлович Хмиров, старый коммунист, бывший начальник Отдела технического контроля Адмиралтейского завода, а ныне — пенсионер и квартуполномоченный нашей квартиры, занимавший вместе с женой самую большую и лучшую комнату. Пенсионером Хмиров вовсе не выглядел: был он очень здоров, подвижен и энергичен и особенно — любопытен. Он и теперь с любопытством оглядел меня, когда я вошел и поздоровался, и спросил:

— Что нового, Юрий Александрович?

— Завтра будет солнечная погода, — ответил я.

— Ну, это вы сочиняете! — возразила с улыбкой Ираида Ивановна, переворачивая на сковородке свои котлеты.

— Еще и недели не прошло с тех пор, как мы в последний раз видели солнце, а вы опять обещаете солнечную погоду!

Я тоже с улыбкой пожал плечами и стал открывать дверь своей комнаты, которая была закрыта на внутренний замок и на висячий замок. Моя комната была всего 8 кв. м. и в ней находились: диван, три стула, письменный стол, этажерка, приемник и круглый столик. На стене висела картина «Голгофа» — всё, что осталось от имущества моих родителей. Белье и одежду было невозможно разместить в моей комнате и для них я сделал фанерный шкаф в коридоре, который прибил гвоздями к стене. «У него и украсть-то нечего, гол как сокол, — а зачем-то закрывает свою комнату на два замка!» — услышал я однажды шепот соседей за своей спиной. Однако, я продолжал закрывать. Не мог же я сказать им, что хранил под замками не деньги и не драгоценности, а — свой дневник и оборудование для побега!

Теперь пришло время уничтожить дневник. Я поставил в кухне на газовую плиту ведро с водой и пока я ужинал вчерашним супом с хлебом, вода в ведре закипела. Тогда я принес ведро в свою комнату, закрыл изнутри дверь комнаты на крючок, а потом отомкнул ключом верхний ящик письменного стола. В дальнем его конце, под всякими письмами и бумагами лежали три толстые тетради в коленкоровых обложках. Это были мои дневники.