Сергей Городников - Порученец Царя. Нарвский дьявол

• Название: Порученец Царя. Нарвский дьявол
• Автор: Сергей Городников
• Издательство: КРЫЛАТОЕ СОЛНЦЕ
• Жанр: Исторические приключения
• Год: 1997

Для воспитания предпринимательской и буржуазно-городской культуры отношений в России обязательно должен появиться и развиться авантюрный жанр и русский герой такого жанра, близкий и понятный зарождающемуся национальному среднему классу. Как было и в других, ныне считающихся развитыми капиталистических державах, он появится только через мифологизацию определённых периодов истории государства. Предлагаемый читателю цикл приключенческих повестей «Тень Тибета» является продолжением намерения предложить и разработать такого героя. Впервые в русской культуре эта задача была поставлена тем же автором в книге "АЛМАЗ ЧИНГИЗ-ХАНА" (1993, из-во "РОСИЧ"). Как и герои в романе "АЛМАЗ ЧИНГИЗ-ХАНА", герой данного цикла действует в переломную для Московской Руси эпоху середины 17 века. Рождённый среди русских первопроходцев в Забайкалье он волей обстоятельств попадает в Тибет, где воспитывается воином Далай-ламы, а затем направляется на службу к русскому царю.

Композиционно цикл построен из двух больших повестей дилогии "ВОИН УДАЧА" и романа "ПОРУЧЕНЕЦ ЦАРЯ" из трёх развёрнутых повествований, в каждом из которых герой оказывается участником сложных переплетений противоборствующих интересов в разных местах Восточной Европы и Азии.

В первой повести «Тень Тибета» рассказ ведётся о месте и обстоятельствах рождения героя, о причинах вовлечения его во внутренние дела преодолевающего феодальную раздробленность Тибетского государства, об интригах, в которые он был втянут против своей воли, о его первой любви и связанном с нею приключении в Индии.

Во второй повести «Золотая роза с красным рубином» рассказывается о посольстве шаха Персии к Русскому царю в связи с женитьбой молодого царя Алексея Михайловича, об украденном у посла свадебном подарке и о приключениях, в которые был вовлечён герой в связи с этими событиями.

В первом повествовании романа «Порученец царя» герой оказывается русским разведчиком в Ливонии и в Нарве накануне Большой войны, которая потрясла Восточную Европу и которая началась войной Московской Руси со Швецией за возвращение северных земель у Балтийского моря, отторгнутых у Московского государства во время Великой Смуты.

Во втором повествовании – «На стороне царя» герой попадает в сеть интриг московской знати, когда нарастает боярское сопротивление реформам виднейшего деятеля русской истории середины XVII века, духовного отца будущих Преобразований Петра Великого, псковского дворянина Ордин-Нащокина, - реформ, которые поддерживает царь Алексей.

В последнем повествовании романа, «Персиянка», герой по поручению царя и его ближайших помощников отправляется в Астрахань для попытки предотвратить восстание казаков во главе с Разиным. Это, последнее повествование было отмечено в 2006 году литературной премией «Золотое перо Руси» и грамотой Княжеского Совета России.

---

Ужинали при бледном освещении единственного светильника, вдвоём сидели на лавке за общим столом в углу просторных сеней подновлённого, с недавно отстроенным вторым ярусом бревенчатого дома. Казак угощал. Гонец, простоватый, но неглупый деревенский парень, ещё неуверенно чувствующий себя в неброской городской одежде, сначала отказался, но после настойчивого предложения согласился задарма навалиться на кошелёк словоохотливого земляка, которому нужен был собутыльник. К окончанию долгого ужина казак запросто обнимал его за плечи, а на столе с двумя кружками соседствовали три бутылки водки, уже скучно пустые, и большое оловянное блюдо с остатками жареного поросёнка с хреном. Рыхлая серость подступала со двора к небольшим окнам гостиной, по-своему неся весть о скором наступлении раннего майского рассвета. Хозяин отправился спать, оставил их наедине, и они с чувством, кто в лес, кто по дрова тихонько пели задушевную народную песню. Казак взъерошил пятернёй курчавые волосы парня.

– Остричь бы тебя, Петро. Один чуб оставить, как у меня, – сказал он, убирая руку с плеча гонца. – И чего ты подался в униаты? В Огне тебе гореть, в Аду!

Парень смолк, поднял на него мутные от выпитого глаза, в них пересекающей лунный круг летучей мышью промелькнула тень беспокойства.

– А ты откуда знаешь? Про униата... Я тебе не говорил. А?...

– Так догадался ж, – успокоил его казак.

– А-а.

Парень кивнул и качнулся. Выпитое одолевало его, и он позабыл о внезапной тревоге. Голова начала заваливаться носом к столу, он горько всхлипнул.

– Спать тебе пора, – объявил казак, для убедительности слегка хлопнул ладонью по столу.

Он за пояс оторвал парня от скамьи, пошатываясь, в обнимку с ним повёл к лестнице. Ступени поскрипывали, когда они взбирались к верхнему настилу и трём дверям в спальные комнаты для постояльцев. Навалились на среднюю, распахнули её и не совсем уверенными шагами добрались до узкого деревянного топчана. Опустив парня на жёсткую постель, казак услышал приглушённую и размеренную поступь нескольких лошадей. Они приближались со стороны приграничной дороги. Трезвея, он обеспокоено выглянул из раскрытого окна, как лис из плохо укрытой норы при треске веток под сапогами гурьбы охотников. Требовательный стук кулака в ворота быстро разбудил хозяина. Полуодетый, в кожаном переднике он протрусил через двор, снял толстую перекладину, отставил её за заборный столб и приоткрыл створку ворот, пропуская уверенно въезжающих шестерых всадников. Запирать ворота он не стал, а сразу заторопился в дом. На востоке пробивалась заря, и становилось достаточно светло, чтобы видеть на каждом из всадников красочную военную одежду шведского пограничного дозора. Возле кормушек с овсом дремали не рассёдланные конь гонца и кобыла казака, но они не вызвали ни у кого из дозорного наряда особого любопытства, словно в этом не было ничего необычного для этого постоялого двора у большой дороги. Все шестеро драгун: лейтенант, унтер-офицер и четверо рядовых, – спешились, направились к крыльцу, а их лошади потянулись мордами к кормушкам с остатками недоеденного овса.

Внизу дома по полу бесцеремонно загремели сапоги со шпорами, затем ещё и передвигаемые к столам лавки. Драгуны шумно расселись, после чего громкий стук увесистого кулака в перчатке сотряс дубовый стол. Хозяин сразу же вышел из кухонной пристройки и услужливо спросил:

– Как обычно?

– Как обычно, – громко распорядился лейтенант. – И зажги свечи. Да поживее, мы на службе короля и не можем уделить твоей кухне должного внимания.

Драгуны гоготнули его шутке, потом разговор их стал невнятным. Казак огляделся. Гонец лежал на боку, похрапывал в стену. Его дорожный мешок валялся на лавке у двери. Казак бесшумно приблизился к лавке, вытряхнул содержимое мешка. В бледном свете на пол вывалилась одежда десятника новгородских стрельцов, которой гонец каким-то образом собирался воспользоваться по ту сторону границы, на неё упали краюха хлеба, шматок сала, лук. Казак оставил всё валяться, как есть, достал нож и тихо приблизился к спящему. Различив на шее тонкий шелковый шнурок, осторожно разрезал его и вытянул с груди гонца подвешенную на шнурке сумочку из мягкой козлиной кожи. Из неё вынул сложенное и залепленное сургучом письмо. Не раздумывая, сломал оттиснутую на сургуче печать графини, бегло глянул на женский почерк на развёрнутой бумаге, затем свернул письмо и сунул под рубаху. И опять выглянул в окно. Начал было переносить ногу за подоконник, но мысль, что парень вернётся в Нарву и сообщит о пропаже, заставила его на время отложить побег. Он вынул из-под постели в изголовье пистолет гонца, ладонью взвёл курок и потихоньку ступил к двери.

Хозяин как раз спешил к столу, в каждой руке удерживая по три оловянных кружки с пенящимся через края пивом, когда ударом ноги дверь наверху распахнулась. У ограждений появился казак и, не медля, пальнул из пистолета. Из пробитой пулей кружки пиво журчащей струёй устремилось на живот лейтенанта. Хозяин вздрогнул, тут же отшатнулся и выронил её вместе с другими кружками на его штаны, щедро облив их между ляжками. Драгуны разом вскочили, схватились за оружие. Унтер-офицер выстрелил из пистолета в дверь, которая уже захлопнулась за отпрыгнувшим назад казаком, и они бросились на штурм лестницы. Ступени жалобно заскрипели под топотом их сапог, которые, как будто в ответ скрипу, грубо бряцали шпорами, неудержимо перемешались наверх и наконец ворвались в среднюю комнату.

Неприятеля в ней не оказалось, только невзрачный парень сонно приподнял взлохмаченную голову над смятой постелью и начал трезветь от испуга. Драгуны кинулись к окну, вслед выезжающему за наполовину раскрытые ворота казаку рявкнули два мушкетных выстрела. Пули откололи щепки со створки ворот, но не задели ни неприятеля, ни его кобылу, которые помчались в сторону от границы, спасаясь с места схватки позорным бегством.

– Да тут шпион! – вдруг воскликнул унтер-офицер, указывая пистолетом на изголовье кровати, откуда предательски торчал рукав кафтана десятника новгородских стрельцов.

Гонец онемел, словно проглотил язык, лишь клацал зубами, дрожа от страха.

– Хватай его! – приказал лейтенант, в бешенстве от холодной сырости на животе и между ногами.

Остальные драгуны как будто обрадовались такому приказу, в мгновение ока схватили, принялись вязать русского лазутчика.

7. Важное сообщение из Стокгольма

Непроглядный туман опустился на землю и, как ревнивец, плотно накрыл собой речную гладь, скрыл её от людских глаз по всему течению. В этот ранний час только по тёмным и неясным очертаниям можно было угадывать крепость на острове и суда у городской пристани. Казалось, нет такой нужды, которая способна вынудить решиться плыть в такой туман какое-либо судно. Однако холостой выстрел палубной пушки с низа течения гулко и далеко разнёсся над рекой, извещая о прибытии корабля из Стокгольма. В большой лодке у пристани зажгли смоляной факел, и с самым опытным лоцманом она отплыла ему навстречу, чтобы, вроде проводника в густой чаще, довести до места назначения, до причала.

Когда трёхмачтовый корабль наконец причалил, был закреплён толстой верёвкой, соединён с бревенчатым настилом трапом, и без спешки и суеты началась обыденная работа похожих на призраки моряков по стягиванию парусов к реям, на скрипучий настил стали сходить три десятка путешественников и купцов. Самым неприметным среди них старался быть протестантский пастор в черной широкополой шляпе, надетой почти до бровей и наклонённой чуть вбок и к носу. Ни с кем не обмениваясь знаками внимания или приветствия, он отделился на берегу от недавних спутников по морскому плаванию, большинство из которых удивились бы, что плыли с ним одним кораблём. Будто подгоняемый срочным поручением или вызовом к опасно больному члену своей общины, он торопливо зашагал прочь от пристани и от всего, что на ней происходило. На ходу он смотрел только под ноги, как если бы вдруг стал близоруким и боялся оступиться или споткнуться, и редкие встречные прохожие, которые возникали и исчезали в сырой мгле, видели лишь его шляпу, но никак не лицо под ней.

Город просыпался. На улицах попадались мастеровой люд, бюргеры из торговцев, которые направлялись по своим делам, и пастор стал одним из прохожих, не вызывал ничьего любопытства. Тем более что шёл он уверенно, хорошо зная куда, а в руках у него была небольшая сумка – единственная вещь, с которой он прибыл в Нарву. У парадной двери серого дома с двумя окнами на улочку, похожего на соседние, как капля воды на другие капли, он обернулся, удовлетворённый отсутствием в ближних окнах противоположной стороны улочки любопытных физиономий, выпрямился и предстал каменным домам и белесому туману капитаном Лёвенхауптом. После условного постукивания в дверь, она приоткрылась, и он юркнул за неё, как если бы его за ней давно ждали.