Жан-Анри Фабр - Жизнь насекомых. Рассказы энтомолога

• Название: Жизнь насекомых. Рассказы энтомолога
• Автор: Жан-Анри Фабр
• Издательство: Государственное учебно-педагогическое издательство
• Жанр: Природа и животные
• Год: 1963

Жан-Анри Фабр (1823–1915) был чем-то похож на тех, чьи обычаи, повадки и тайны он неутомимо изучал всю свою долгую жизнь, — на насекомых. Сухонький человек с острым носом и внимательным взглядом, от которого не ускользало ничего, Фабр всего в жизни добился сам: выбрал призвание по душе и заставил поверить в себя весь мир; исключительно собственными усилиями создал великолепную лабораторию по изучению насекомых; вывел науку о насекомых из пыльных залов с засушенными жуками и бабочками на прокаленные солнцем просторы, где все экспонаты ученых коллекций рыли норки, охотились, размножались и заботились о потомстве.

Упорный, настойчивый, бесконечно трудолюбивый, Фабр совершил настоящий переворот в науке, но широкая публика его узнала и полюбила благодаря вдохновенным историям о жизни бабочек, пауков, жуков, ос и других мелких обитателей нашего мира. На его рассказах о насекомых, стоящих в одном ряду с «Жизнью животных» Альфреда Брема, выросло не одно поколение любителей природы и просто увлекающихся людей.

«Насекомые. Они — истинные хозяева земли. Их — миллиард миллиардов, больше, чем звёзд в нашей галактике... Фабра должен прочесть каждый, так же как один раз в жизни надо заглянуть в микроскоп и поглядеть в телескоп на звёзды» (В.Песков).

Сокращенный перевод с французского и обработка Н.Плавильщикова.

---

Отрезав кусочек крыла крупной бабочки, я положил его в трубку с двумя раздетыми гусеницами. Они долго колебались, и одна из них так и осталась голой. Другая оказалась решительнее и принялась за работу. День еще не кончился, как эта гусеничка оделась в коричневый бархат. Я положил четырем гусеничкам кусочек железного блеска: он вполне доступен их челюстям. Проходит день, и все четыре гусенички остаются голыми. Лишь на следующий день одна из них изготовила колпачок из металлических пластинок. Ее одежда очень богатая, но тяжелая и неудобная, ползать с такой ношей трудно. Я положил гусеничке кусочек сердцевины сорго, и назавтра она оделась в новое платье.

Как видно, потребность одеться столь велика, что гусеничка пускает в дело даже металл, если нет ничего более подходящего.

Потребность одеться берет верх над голодом. Я снимаю одну молодую гусеницу с листка, на котором она кормилась и из пушка которого готовила себе одежду. Оставляю ее голодать два дня. Раздеваю и снова кладу на лист. И вот голодная, не евшая два дня гусеница не ест. Она принимается собирать пушок и делать из него колпачок. Голая, она есть не станет.

Наконец все мои гусенички — их около тысячи — оделись. Они беспокойно ползают в стеклянных банках, прикрытых сверху. Чего ищете вы, мои крошки, покачивая белоснежными колпачками?

Конечно, еды. Чем же вас угостить?

Я пробую все. Кажется, им по вкусу нежные листья вяза. Вчера положил их, а сегодня они уже выедены с поверхности. Но вскоре гусеницы от вяза отказываются. И вот мне приходит в голову счастливая мысль. Между стебельками чехла я заметил несколько кусочков стебля ястребинки. Значит, гусеница посещает это растение. Почему бы ей и не питаться им. Попробуем. Возле моего дома ястребинка встречается часто. Нарываю горсть листьев и раскладываю их по банкам с гусеницами. Прекрасно! Гусеницы тотчас же переползают на листья ястребинки и жадно едят их. О пище теперь думать незачем.

Но вот вопрос. Гусеничка заключена в колпачок. Как же она освобождается от испражнений? Я слежу за гусеницами несколько часов. Оказывается, это совсем нехитрое дело. Мешок-колпачок не закрыт на конце. Сто́ит гусенице немного попятиться, и ее тельце растянет кончик колпачка. Отверстие раскрывается. А когда гусеница продвинется вперед, то конец мешка стягивается, и отверстие само собой закрывается.

Идут дни, гусенички растут. И все время их одежда им впору: не мала и не велика. Как это так? Я ожидал, что, сделавшийся узким, колпачок треснет, а гусеница починит его: соткет полоску между треснувшими краями. Ничего подобного я не дождался. Гусеница поступает проще: она все время работает над своим платьем, портняжничает ежедневно.

Очень легко и просто проследить за ежедневным приростом одежды. Вот несколько гусениц только что изготовили себе колпачки из сердцевины сорго. Такие колпачки белые как снег. Я отсаживаю этих франтих и даю им кусочки нежной коричневой коры. К вечеру этого же дня колпачок стал иным: его передняя часть оказалась коричневой. На следующий день исчезла вся ткань, изготовленная из сорго, и белый нежный колпачок стал более грубым и коричневым.

Я убираю коричневую кору и снова кладу гусеничкам сердцевину сорго. Теперь грубая ткань понемножку отодвигается к концу колпачка, а передняя часть его оказывается изготовленной из белой нежной ткани. Не пройдет и дня, как весь колпачок будет белым. Можно проделывать такую смену сколько угодно раз. Мешочница не кладет заплаток на свою одежду. Она все время надстраивает колпачок спереди, а задняя часть его отодвигается назад и постепенно отпадает кусочками. Не раздеваясь, гусеница меняет платье.

Начало устройства прочного чехлика мешочницы одноцветной. (Увел.)

Жара кончилась. Легкий колпачок теперь не по времени, да и гусеницы подросли. Пора начинать готовить толстый плащ с непромокаемой покрышкой. Эта работа начинается без особого порядка. Неравной длины кусочки стебельков и кусочки сухих листьев гусеница прикрепляет позади «шейки» колпачка без всякой системы. Впрочем, эти стебельки и кусочки вскоре отодвинутся назад и в конце концов отпадут. Они временные.

Наконец в дело пошли более длинные стебельки. Теперь гусеница укладывает их более старательно и в продольном направлении. Прикрепляет она их удивительно быстро и ловко. Найдя подходящий стебелек, гусеница схватывает его ножками, вертит и переворачивает. Ухватив его челюстями, она обычно отгрызает от его конца несколько кусочков и прикрепляет их к «шейке» шелкового мешочка. Затем приподнимает стебелек челюстями, взмахивает им и резким движением перекидывает назад и кладет себе на спину. Уложенный стебелек тотчас же закрепляется шелковой нитью. Гусеница укладывает стебель один возле другого, все в одном и том же направлении: вдоль мешка, концами назад.

Хорошие осенние дни проходят в этой работе. К наступлению холодов и дождей дом готов. Если вернутся теплые дни, то гусеница начинает ползать по лужайкам и тропинкам. Иной раз она даже немного поест. Но вскоре гусеница окончательно устраивается на зимовку. Всползает на стену или на ствол дерева, подвешивается здесь и закрывает вход в чехол.

Чехлики мешочницы одноцветной. (Увел.)

Так пройдет зима. Весной гусеница еще немного погуляет перед превращением в куколку. Эти весенние прогулки, когда домик-чехол давно закончен, наводят меня на новый опыт. Нужно выяснить: способна ли взрослая гусеница весной построить новый чехол.

Вынув гусеницу из чехла, я кладу ее на песок. Даю ей материал для новой постройки: старые стебельки одуванчика, разломанные на кусочки такой же длины, как и стебельки ее чехлика. Раздетая гусеница прячется под кучкой стебельков. Там она торопливо прядет, прикрепляя шелковые нити ко всему, что встретит ее рот. Внизу она прикрепляет их к слою песка, вверху — к стебелькам. Длинные и короткие, легкие и тяжелые, самые разнообразные куски стебельков гусеница связывает безо всякого порядка. В середине этой странной постройки она продолжает прясть, подбивать шелковой тканью несуществующее жилище.

Обычная весенняя работа гусеницы — подбивка чехла шелковой подкладкой. Строительными работами она весной не занимается, плотника сменил обойщик. Я раздел гусеницу, и ей нужно строить новый чехол. У нее есть и шелк, и стебельки. Сумеет ли она построить новый чехол, столь необходимый ей? Нет! Гусеница заползает под кучку стебельков, оставляя ее такой, как я сложил. Здесь она начинает работать так, как работала бы при обычных условиях: в настоящем, хорошем чехле. Пришло время тканья толстой подкладки, вот гусеница и занимается этим. Бесформенная кучка стебельков и слой песка под ней для нее остаются стенками обычного чехла. Гусеница не замечает изменившихся условий. Она усердно подбивает шелковой тканью свой не существующий больше дом. Вместо гладкой внутренности чехла вокруг гусеницы беспорядочная путаница стебельков, снизу — шероховатая поверхность песка. Прядильщица не обращает на это внимания.

Жилище разрушено, его больше нет. Ничего! Гусеница подбивает тканью несуществующее жилище. А ведь все указывает ей на отсутствие чехла-домика. Новый мешок, которым она прикрылась, очень непрочен. От малейших движений гусеницы он оседает, мнется. Этот мешок утыкан стебельками, торчащими во все стороны, цепляющими за песок. Невозможно сдвинуть с места такую постройку.

Время, когда гусеница была искусным плотником, прошло. Наступило время прясть и устилать жилище мягким ковром. И вот гусеница упорно устилает ковром несуществующее жилище. Конец такой гусеницы печален: она станет добычей муравьев.

Водный поток не поднимается в гору и не возвращается к своим истокам. Так и насекомое не возвращается к прежним действиям.

Что сделано — то сделано, и оно не повторится.

КУЗНЕЧИКИ И СВЕРЧКИ

КУЗНЕЧИКИ

Нравы кузнечиков

Середина июля. В школе начались каникулы, но знойные дни пришли раньше, чем им полагается по календарю: уже давно стоит изнуряющая жара. В этот вечер, 14 июля, в деревне справляют национальный праздник — день взятия Бастилии, этой мрачной тюрьмы французских королей. Школьники резвятся вокруг костра, трескотня барабана отмечает взлеты ракет. Я стою в темном уголке и прислушиваюсь к концерту природы, к полевому празднику. Он куда величественнее того, который справляют на деревенской площади пылью, горящими вязанками дров, бумажными фонариками и выпивкой. Праздник природы прост, как красота, и спокоен, как олицетворение силы.

Давно стемнело, и цикады молчат. Весь день они пронзительно пели, пригретые солнцем. Теперь, ночью, они отдыхают, но отдых этот не так уж спокоен. В ветвях платана раздается шум, и я слышу крик, короткий и резкий. Это вопль цикады, захваченной во время сна хищником, который едва больше своей добычи. Дневные песни давно отзвучали, но в гуще платановых ветвей праздник природы продолжается. Теперь наступила очередь ночных певцов. Тонкий слух различит тихое, как шепот, стрекотание кузнечиков. Сквозь него раздается торопливое бряцание, пронзительное, почти металлическое. Остальные звуки — аккомпанемент.