Леонид Золотарев - Люди без имени

• Название: Люди без имени
• Автор: Леонид Золотарев
• Жанр: Биографии и Мемуары

Роман «Люди без имени» написан в конце 40-х и начале 50-х годов прошлого столетия Леонидом Михайловичем Золотаревым и нигде не публиковался, рукописи хранились в архивах семьи. Для автора, как и для миллионов русских людей, Отечественная война стала не только отражением национальной трагедии и национального триумфа, но и фактом собственной биографии…

---

В то время, когда финны передавали новость о пропаже посылки, Мишка — «маляр» работал на гидростанции, белил кабинеты. Странный характер был у финна, с которым работал Громов. Подобно немцам, которые называли всех русских — Иванами, финский маляр называл военнопленных— Федьками. Он приносил кусок хлеба Громову только тогда, когда выведенный из терпения называл по-русски «корова»! Ему казалось, что слово «корова» — самое сильное оскорбление, какое он может нанести русскому.

Работа не клеилась, и Мишка убежал на второй этаж «подстрелить» табаку, зная, что хозяин не даст.

— Куда ходил, корова! — спросил маляр Громова, злорадно смеясь, довольный оскорбительным словом.

— Значит, принесет поесть, — рассуждал Мишка, не обращая внимания на смех маляра. — Странные люди бывают. Вот этот чухня… — и он посмотрел исподлобья на финна, — никогда не даст по-хорошему закурить. Стоит назвать меня «корова», как делается добр. Одного жаль — редко называет!

Верный своей привычке — приносит хлеб русскому после оскорбления (разумеется, сам пропустил два глотка водки), маляр забежал за ним домой, где застал сына, вернувшегося по ранению с фронта. Для него уже была известна история с куклой. Выпили вместе. Маляр повторил, что куклу украли русские.

— Сами воруете друг у друга, а сваливаете на пленных — русских!

Услышав позорные слова для финна, маляр выронил бутылку. Надо отдать должное, что воровство среди них — редкое явление, и к виновнику применяют «драконовские законы».

— Закон на вашей стороне, — продолжал сын. — Они беззащитны! Мне уже рассказали товарищи, как хромоногий кочегар открыл ключом шкаф, взял оттуда коробку с куклой и передал женщине, а сахар взял с собой. Затем пришел русский машинист и стал работать.

— Русский не виноват! — воскликнул маляр, — помочь ему нельзя, он умер…

— Нет! Его убили! — поправил сын.

— Надо передать всем, что русский не виноват! Пусть знают, прежде, чем убивать, необходимо разбираться, — и маляр побежал в полицию сообщить о незаконном избиении русского.

За ним вышел сын. К удивлению маляра, полицейский, равнодушно отнесся к его словам, и, показывая кулак, пригрозил:

— Держи язык за зубами!

Пьяный сын поднял скандал в кочегарке. Собрались рабочие. Притащили растерявшегося хромого финского кочегара, несколько дней тому назад уволенного. Сын маляра повторил историю с куклой и сахаром. При виде разгневанной толпы кочегар признался и стал просить прощения. Нашли топор, положили правую руку кочегара на чурку, где Глазанов рубил дрова, и отрубили ему пальцы.

Прибежал полицейский, хотел вмешаться, но пальцы уже валялись среди мусора, а рабочие расходились по местам.

14. Беседы у костра.

Какко Олави не помнил родителей. Из рассказов старика, приютившего мальчика, отец был убит полицейскими во время забастовки железнодорожников в городе Тампере, а мать умерла, когда ему было три года. Сирота испытал горькую жизнь беспризорника. Сверстники в детстве презрительно называли Олави: — «Мальчик с мусорного ящика». Учиться не пришлось: не было денег. В Финляндии бесплатного обучения не существовало, хотя она и кичится своей грамотностью.

Когда подрос, старик устроил на работу, и Какко часто слышал от мастеров пренебрежительные слова.

Ему шестнадцать лет; он не по-детски серьезен. Невысокого роста и плотного телосложения, ходит твердой походкой, лишь глаза испуганно бегают по сторонам, постоянно ожидая упрека. Нос немного вздернут, лицо веснушчатое, рыжеватые волосы, но, тем не менее, он не лишен привлекательности. Говорил он хриплым простуженным басом. Какко Олави, как заправский финн, всю зиму ходил без пальто, и в заднем кармане брюк неизменно торчал кошелек, набитый никому не нужными деньгами. На них он не имел возможности купить даже носового платка. Воротник пужеры не застегнут, из-под него видно грязное белье, — результат отсутствия материнской заботы. На ногах красные кожаные, с крючками на носках, сапоги.

Все то, что на нем, составляло богатство Какко. Встреча с Маевским и Григорьевым была его первым знакомством с русскими. Какко Олави, не в пример Паули Эро, скоро научился понимать по-русски. Леонид удивлялся способностям мальчика, который быстро овладевал разговорной русской речью.

Зима была лютая. От холода трескалась земля. По утрам мороз усиливался, и Какко в одной пужере, выскочив из барака, спешил на работу, на ходу растирая снегом побелевшие уши. Леонид издалека слышал скрип снега под сапогами мальчика и подбрасывал сухие дрова в костер.

Когда Какко пришел на работу, костер был уже разведен. Пожав руки военнопленным, он придвинулся ближе к огню и спросил: — Паули не приходил?

Леонид отрицательно покачал головой.

— Лодыря мужика! — сказал Олави и достал из кармана словарь. — Пока холодно — займемся учебой! И так каждый день. Утром, пока не спадет мороз, в обеденный перерыв, в любую свободную минуту Леонид беседовал с мальчиком, изучая, Какко — русский, Леонид — финский языки.

Перед окончанием работы Какко отозвал Леонида в сторону и нерешительно сказал: — Я не спросил твоего разрешения и договорился с мастером оставаться не сверхурочные работы. Теперь нам никто не будет мешать учиться! — И Маевский крепко обнял мальчика. — Спасибо друг, Олави!

Мастер не знал, какая причина побудила Олави работать три лишних часа, и согласился. Перебоя в напиленных дровах не было; мастер был доволен, и Какко, пользуясь случаем, набросился на учебу, изучая каждое слово.

Первый раз в жизни с ним заговорили, как с человеком. Из рассказов Леонида он понимал не все, а то, что доходило да его сознания, было новым и странным, а вместе с тем интересным и заманчивым. Во-первых, ему с трудом верилось, что с ним говорит русский, который учился двенадцать лет, два года из них в институте, и не укладывалось в голове, почему он, имеющий такое образование, должен сидеть в лагере, катать тачки, быть грязным и вшивым. Во-вторых, странным казалось, что в стране, откуда военнопленный, все равны, всем открыта дорога в жизнь, что там его никто не имеет права ударить, а у них — законное явление — бьют не только детей, физическая сила применяется и к рабочим. И каждый раз после таких бесед он уходил домой взволнованный и всю ночь напролет думал о рассказе военнопленного.

Прошел месяц сверхурочных работ, и Какко научился петь песни. Любимой его песней была: «Шли по степи полки со славой громкой»…

Леонид с Иваном приходили на работу раньше, чем мальчики. Однажды они сидели у костра, ожидая прихода подростков. Леонид услышал знакомый грудной голос Олави. Он пел: «Ехал на ярмарку, ухарь купец». Леонид понял, что Олави для изучения разговорной русской речи пользуется не только его услугами, а еще кто-то помогает ему, так как он никогда не учил его песни, которую слышал сейчас.

Какко не оставался в долгу перед русскими, он приносил поесть и давал табак. Когда он подошел к костру, Леонид заметил, что он не в настроении: лицо его было печально. Олави сел возле костра и долго молчал. Четверть часа просидел он молча, затем достал сигареты и крикнул: — Леонид … Иван: … — курить! Паули выключил мотор, и все уселись возле костра.

— Что нового? — спросил Иван.

— Очередь дошла и до меня, принесли повестку о призыве в армию. Работать я буду после обеда, а с утра заниматься военной подготовкой.

Пленных передали Паули, который был зловреден и ленив, никогда не работал сам, заставляя русских. Чувствуя себя хозяином, сидит у костра и понукает: «Русса, работамо — сатана!

С нетерпением ожидали русские гудка на обеденный перерыв. После двенадцати часов приходил Олави, и Паули, побаиваясь его, принимался за работу. Не трогал русских. Сколько не приезжал дед за дровами, видит, что работают только русские. Он поймал Паули за ворот куртки и долго бил палкой. Приговаривая: — Русских нельзя заставлять работать и бить: они не виноваты!

Паули вырвался и убежал. Пришел через час со своим отцом. Он обвинил русских в том, что они хотели его зарезать. Дед объяснил отцу Паули, что бил он его, а не русские, и мальчику снова попало, на этот раз от отца. С тех пор Паули возненавидел русских сильнее и искал причины, чтобы выместить злобу.

Дед любил Леонида, как сына, и каждую субботу давал ему по пачке сигарет или табаку. Случалось, приносил в воскресенье в лагерь и за баней передавал через проволоку. Русскому, получающему пять пачек табаку в месяц (кроме того Леонид днем курил табак старика) мог позавидовать не только рабочий, но и любой солдат финской армии. Во время работы Леонид отказывался от угощения, показывая, что у него своей есть, дед обижался и говорил: — Будешь свой курить в бараке, а здесь положено мой».

Раз у Маевского при обыске отобрали пачку сигарет и хотели обвинить в воровстве. Дед устроил скандал и грозил побить начальника лагеря. Солдаты не осмелились оскорбить семидесятилетнего старика, у которого четыре сына были на фронте и больше не отбирали табак у пленного.