Леонид Золотарев - Люди без имени

• Название: Люди без имени
• Автор: Леонид Золотарев
• Жанр: Биографии и Мемуары

Роман «Люди без имени» написан в конце 40-х и начале 50-х годов прошлого столетия Леонидом Михайловичем Золотаревым и нигде не публиковался, рукописи хранились в архивах семьи. Для автора, как и для миллионов русских людей, Отечественная война стала не только отражением национальной трагедии и национального триумфа, но и фактом собственной биографии…

---

Давно уже потеряли счет дням. Не имея ориентировки, кроме солнца и звезд, заблудились и двигались наугад. Постоянное стремление увидеть что-то вызывает в воображении ложные картины, и пограничнику все время казалось, что вдали деревня, дым и лес. Он, выбиваясь из сил, лез на гору — мираж исчезал. Обессиленный, он упал, и перед ним встала картина родной деревни. Слезы сдавили горло — от воспоминаний он заплакал. У Маевского нет сил успокаивать его. Он, молча лег возле пограничника и устремил взор вперед, закурил, истратив на это последнюю спичку. Борис хотел попросить докурить, но не хватило сил выговорить слово: кружилась голова, двигаться не хотелось.

«— Разок бы затянуться, — думал Борис, и поднял взор на Маевского. Он снова увидел, что тот курил.

— Табак у нас кончился давно. Неужели он прятал от меня!

Ему стало неловко, что он так подумал о друге, и Борис снова закрыл глаза, чтобы не видеть Маевского. Но Леонид действительно курил, курил небольшой клочок бумаги с фотографией молодого краснофлотца — это был портрет Леонида, снятый на фронте; его фотография была напечатана 18 августа 1941 года в газете «Краснознаменный Балтфлот». Фотографию он носил и хранил в складках брюк.

Засыпая, они думали каждый по своему, но у обоих была одна мысль — родина. Проснулись, было уже светло; светит мутное солнце: падает снег, а тундра бела, как саван.

— Не лучше ли покориться судьбе и остаться лежать на горе навсегда… — говорит Борис, но сознание подсказывает другое: «- Жить! Жить!»

— Если мы не сдвинемся с места — замерзнем, — проговорил Леонид и ползком начал спускаться с горы. У подножия ее натолкнулся на следы. Чьи они? Об этом он не думал. В голове была другая мысль — пограничник остался на месте. Борис поднял голову и наблюдал, как удаляется от него товарищ. Когда не стало его видно, он склонил голову на снег. В его взоре не было ни мольбы, ни упрека человеку, который упорно продвигался вперед.

«— Я сделал все, что мог, чтобы бороться за жизнь! Пусть Леонид двигается вперед: он сильнее меня, и я знаю, если бы силы его не покинули, он не бросил бы меня…»

Очнулся пограничник в теплой постели, возле него стоял Леонид.

— Где мы? — спросил Борис.

— Мы находимся у лопарей, которые подобрали нас. Точного местоположения я не установил, но, кажется, недалеко от фронта. Относятся к нам хорошо и с сочувствием. В деревне только лопари-оленеводы. Финнов нет.

Борис снова закрыл глаза, и ему вспомнились первые дни в Никеле. Каждое воскресенье приезжали лопари, пленным привозили галеты и мясо. Через некоторое время полиция запретила им приезжать, и их военнопленные больше ни видели.

— Счастливые люди, — продолжал Маевский, — они одеты в оленьи шкуры, живут мирно, перегоняя стада оленей с одного места на другое, и не знают войны. Она для них не существует; встретили и приняли нас, как людей, попавших в беду!

Когда силы беглецов восстановились, они простились с лопарями, которые не спросили их: кто они, куда и зачем идут? И пошли к линии фронта.

12. Новый год в плену.

Новых военнопленных в Янискоски не прибывало, а рабочих — финнов становилось все меньше: война требовала солдат. Обещанная народу скорая победа Германии и ее сателлитов над Советским Союзом провалилась. Разгром немцев под Москвой, героическая оборона Ленинграда — дали понять многим финско-фашистским политикам, что замысел уничтожить и закабалить страну Советов не будет осуществлен. Финская военщина, приняв позиционную тактику на всем фронте, уже не кричала о «Великой Суоми» вплоть до Урала. Бедная до войны, она быстро истощила запасы продовольствия. Население село на голодный паек. Правда скрывалась от трудящихся. В кричащие сводки немцев никто не верил.

Главные виновники войны знали, что в скором времени настанет час расплаты за злодеяния над человечеством и финским народом. Сократились официальные расстрелы за побеги, но никто не запрещал расстреливать без суда. Уничтожение пленных было предоставлено голоду, болезням, каторжному труду и самодурству охраны.

Особой жестокостью к пленным в Янискосках отличались охранники Лумпас и «Сережа», который в 1939 году был в плену в Советском Союзе. Он ненавидел пленных. Его издевательства знали не только пленные и охрана, но и все рабочие. «Сережа» делал все, что взбредет ему на ум: все это было законным явлением. Сожаление к русским считалось преступлением и обычно заканчивалось отправкой на фронт или «исповедью» в полицейской будке.

«Сережа» и Лумпас отбирали у русских хорошие вещи и продавали. На вырученные деньги пьянствовали. Иногда насильно заставляли военнопленных продавать последнюю обувь рабочим, а после, сделав инсценировку, что проданное — казенное — интендантское, отбирали деньги у того, кто продал, и вещи у того, кто купил.

Когда группа военнопленных подала жалобу на «Сережу», переводчик объявил на разводе: — Вы все воры! Жаловаться будете Молотову. Он принимает жалобы от всех, а финны нет!

— И показывая на «Сережу», стоящего рядом с ним, добавил: — Спасибо за то, что к нему в плену в России относились хорошо, а то он бы вас всех перестрелял!

Через час произошло событие, потрясшее весь рабочий поселок и лагерь пленных. Директор акционерной компании получил из Швеции посылку и не захотел нести сам, а взял с работы моряка Бражника, который доставил ему на квартиру посылку и возвращался обратно. Пленного догнал «Сережа» и, не говоря ни слова, застрелил у барака, где жили шведы и финские рабочие. Убийство вызвало протест рабочих и грозило перерасти в забастовку, что могло сорвать строительство плотины, имеющей важное военное значение. Под давлением шведов и финских рабочих директор компании выразил свое недовольство начальнику. Директор был швед и вел себя вызывающе с финнами, а к русским относился с презрительной ненавистью. Заявить протест его вынудила не жалость к пленному, а самолюбие: Бражник шел от него и нес две пачки галет с его фамилией. Он дал их не из-за того, что русский хотел есть, а просто хотел показать свою добродетель. На заявление начальника лагеря, что русский украл галеты на финской кухне, директор ответил резко: «Галеты дал я. В случае непринятия мер, вынужден буду довести до сведения правительства, что рабочая сила не обеспечивает необходимых трудных работ, а русские в вверенном вам лагере истощены, в силу чего окончание строительства затягивается. Одновременно поставлю в известность правительство Германии».

Все опасные и трудные работы выполняли русские. Особенно большое недовольство было среди рабочих-каменщиков, где работал Бражник. Под давлением рабочих, недовольства директора и прямой угрозы со стороны пленных, начальник лагеря был вынужден отправить «Сережу» на фронт.

В это время попутными машинами были доставлены в Янискоски Леонид с Борисом. Незнание той местности, в которой они находились, плохая ориентировка по местным приметам были для них роковыми. Они взяли слишком на север, сделав много километров пути напрасно. Время, проведенное в бегах, было достаточно для того, чтобы сделать рейс от Янискоски до родной земли и обратно…

На девятый день, когда расстались с лопарями, нарвались на немецкую заставу. Они оказали дружескую услугу союзникам, передав задержанных. Беглецов, к удивлению всех, не били, лишь сняли верхнее одежду и посадили в глухой, темный изолятор. Охрана требовала расстрела — начальник лагеря не решился. Крови и жертв было столько, что смерть двоих не была бы нравоучением тем, кто собирался бежать, и свежо еще было воспоминание о смерти Бражника.

Иван Григорьев проявил сразу — же товарищескую заботу о друзьях: топил печь в изоляторе дровами, принесенными с производства, изредка достает хлеба. Он раздарил старшине лагеря и Илье — рябому все свои морские вещи, чтобы хоть немного облегчить положение беглецов.

Если Ивана связывала с Маевским служба на флоте, и он считал своей обязанностью помочь товарищу, то Андрей Рогов проявил чисто отцовскую заботу о нем и его друге. Вечный непоседа, он, как метеор, носился по баракам, выменивая табак на хлеб, выпрашивал и не скрывал, что делает это для беглецов.

Перед утром нового года он проснулся и злобно начал ругаться на весь барак. Тысячи клопов ползали на нем и нарах. Ложась спать, он облил водой вокруг себя. Но это не спасло его от кровожадных клопов. Чиркнув спичку, он увидел, как они поползли от него — красные от крови. Рогов не стал уничтожать их, плюнув, встал с нар, снял рубашку и принялся за вшей, нащупывая в рубцах.

— Люди выдумали всевозможные орудия смерти против человека: самолеты, пушки, танки, газы и автоматы, — но до сих пор не удосужились придумать существенного средства против клопов и вшей, — ворчал Андрей, аккуратно раздавливая паразитов ногтем.