Леонид Золотарев - Люди без имени

• Название: Люди без имени
• Автор: Леонид Золотарев
• Жанр: Биографии и Мемуары

Роман «Люди без имени» написан в конце 40-х и начале 50-х годов прошлого столетия Леонидом Михайловичем Золотаревым и нигде не публиковался, рукописи хранились в архивах семьи. Для автора, как и для миллионов русских людей, Отечественная война стала не только отражением национальной трагедии и национального триумфа, но и фактом собственной биографии…

---

— Товарищ, главный врач Илья Иванович, — все так же насмешливо говорил Громов, зная, что санитар не решится его выгнать, — палец я подобрал на крыльце, думал, кто-то потерял, и если придет пострадавший, то нельзя ли пришить подлецу обратно: я не одобряю умышленного членовредительства!

Слово подлец и выдумка Громова понравились санитару, он весело засмеялся: — Говоришь, пришить, подлецу! Это я могу сделать! Так придется поступать впредь!

Громов вытащил из кармана пачку сигарет и покрутил перед носом санитара.

— Шведские — пять суток освобождения с постельным режимом моему больному товарищу!

Илья самодовольно посмотрел на него и, не на секунду не задумываясь, выписал освобождение. Военнопленный, не прощаясь, вышел от санитара. Через две минуты Громов рассказывал товарищам, как он ловко подшутил над Ильей.

Санитар брезгливо выбросил палец в таз и, проверив, полна ли коробка сигарет, спрятал в чемодан, довольный, прикинул в уме:- «Сто марок есть».

Пальцы рук и ног отрубали часто, стараясь хоть на время избавиться от каторжной работы. Многие занимались членовредительством, чтобы уехать на юг, а там, возможно, попасть к крестьянам на сельскохозяйственные работы. Впоследствии по требованию Ильи виновников наказывали розгами, гоняли на работу без оказания помощи, и случаи членовредительства сократились.

После ухода Громова санитар приступил к операции. У больного катаральная ангина. Он задыхался. Смерть была неизбежна. Рябой без жалости вырезал горло и хотел вставить ему трубку, чем удивить не только лагерь а и все «мудрое» финское фашистское медицинское начальство. Санитар нарочно выбрал трубку с изгибом, чтобы она все время торчала из-под воротника, и все видели бы искусство «главного врача» — Ильи Ивановича. Во время операции он случайно глянул в окно и заметил тень человека с топором. Ему почему-то сразу вспомнился финский офицер с длинными усами, перед которым он унижался, чьи сапоги, со слезами на глазах, целовал. А затем самое гнусное дело, какое может совершить человек: он дал подписку работать против родины. Илья прислонился лицом к стеклу и отчетливо различил человека взмахивающего топором. Вдруг санитару показалось, что за окном не один, а два, десять, все военнопленные, зарезанные им. Он схватился за голову. От испуга санитар лишился дара речи и только подумал: «Непременно убить хотят». Бросив трубку и больного, выскочил из санчасти и бегом к воротам, где размещалась охрана. Навстречу шел повар с дровами. Илья закричал во все горло: — Помогите! Режут! Убивают!

На столе в предсмертных судорогах лежал человек.

На помощь Илье выбежали пленные. Вскоре пришла охрана.

— Что случилось? Кого режут? Где убивают? — спрашивали санитара со всех сторон.

Илья не кричал, чувствовал себя в безопасности и только показывал рукой по направлению бани, рядом с которой размещалась санчасть. Военнопленные заметили человека с топором в руке и окликнули. Это был «доходяга» из четвертого барака. Он болел и долгое время не ходил на работу, и «доплыл», как выражались военнопленные, до последнего предела. Не имея намерения зарубить санитара, решился на другое, более страшное …

За баней лежало несколько трупов. К ним шел голодный человек. Его схватили. В свое оправдание он протянул руку с куском человеческого мяса.

11. Бежать только на родину.

Новое место, знакомое Леониду по расстрелу лейтенанта Костина, встретило неприветливо. В бараках вновь прибывших размещали на самые плохие места — ближе к дверям, или в темном углу нижних нар.

Леонид не огорчился таким приемом, так как не думал задерживаться в Янискосках. Его с Иваном Григорьевым и пограничником зачислили в бригаду плотников; Рогова — на камнедробилку подносчиком камня. Каменщики уходили на работу на час раньше остальных бригад и возвращались на час позднее. Только в субботу все бригады приходили одновременно. Рогов всю неделю был лишен возможности встречаться с товарищами и с нетерпением ждал субботы, чтобы поделиться мнением с ними. Как только раздали ужин, он поспешил к Маевскому и в дверях столкнулся с Шаевым. Шаев не ожидал встречи и растерялся.

— Вот так встреча! — громко произнес Андрей. — Не ожидал! — Он принял положение «смирно», приложил руку к голове, на которой была куча лохмотьев вместо шапки, прикрывавшая голову от мороза.

— Товарищ командир, рядовой Рогов попал в плен при случайных обстоятельствах!

Сержант Шаев не ожидал встречи со своим бывшим подчиненным, тем более с Роговым, и обратил молящий взгляд на Андрея, в котором внимательный наблюдатель мог прочесть просьбу не говорить дальше.

— Не смотри на меня такими глазами и не бойся, я не стану марать рук …

— Прости, Андрей… — с трудом выговорил Шаев.

— Что, не нравится? А где твои обещания, что ты сулил по радио? Отвечай! Расскажи товарищам!

«— Все кончено, тайна раскрыта», — подумал Шаев и отстранив Рогова, вышел из барака.

Злой на язык Рогов вспомнил все обиды, которые он перенес в плену, и решил выместить злобу на своем бывшем командире.

— Твое счастье, что я попал сюда не по твоей просьбе, а подобрали… — кричал Андрей вдогонку Шаеву. — Твои ж хозяева и убьют тебя, а потом выбросят как собаку, которая отслужила свое и больше не нужна…

Маевский разговор слышал и когда ушел спать Андрей, спросил Шаева: — Правильно ли говорит Рогов?

Шаев ответил утвердительно и сообщил, что завтра он совершит побег. Леонид разбудил пограничника и предупредил его: — Медлить больше нельзя: побег Шаева сорвет все планы, и время будет упущено. Забудем его прошлое — присоединимся к нему. — И здесь же договорились с Шаевым завтра встретиться за поселком на свалке.

«— В случае, если задержат, то легко будет отговориться: на свалку ходят многие заотбросами. Задержанный на ней обычно отделывается плетями или просто тумаками от солдат», — думал Леонид, ложась спать.

Ночь прошла незаметно. Григорьев от побега отказался, отдал свою пайку хлеба товарищам.

В назначенный час они прибыли на свалку. Не долго пришлось ожидать Шаева с Орловым.

Леонид заметил, что шинели у них обрезаны, кусками обрезков обмотаны ноги. У Шаева две булки хлеба.

— Ну, что ж друзья, — сказал Маеский, — вот мы и на свободе! Время дорого, пошли!

— Да, да, — как-то неопределенно промолвил Шаев, — но мы раньше не договорились, куда идти.

— Дорога у нас одна! — ответил пограничник.

— Путь в Швецию ближе и безопаснее…

Леонид мгновенно вспомнил Рогова, и ему поведение Шаева стало понятным, поэтому он не стал тратить понапрасну слов на уговоры, посмотрел на Бориса — пограничника и твердо сказал: — Наша дорога — только на родину!

Не прощаясь, пошли в разные стороны. Орлов долго не двигался с места и колебался — идти с Маевским или с Шаевым. После долгих размышлений сделал несколько шагов за Маевским, затем круто повернул и пошел в обратную сторону.

Отсутствие пленных обнаружили быстро. Военнопленный Винокуров, сидевший в изоляторе за побег две недели, все время пытался бежать из него. Он не переставал делать попыток вырваться из изолятора и буянил в нем. Буйство сменялось молчанием — молчание — буйством. Его признали сумасшедшим. Все говорили, что сибиряк лишился рассудка. Ему удалось выломать пол и сделать подкоп. Это обнаружили, и пол обили листовым железом. В то утро, когда Маевский с Шаевым разговаривали на свалке, он выбил дверь и убежал. Повар, разносивший завтрак, нашел камеру пустой. Полиция и охрана сделали проверку на производстве и обнаружили отсутствие еще четверых. Шаев с Орловым успели пройти двадцать километров. Допрашивали только Шаева, но он упорно молчал и не выдал других, а их искали в том месте, где задержали его.

Орлов на коленях просил пощады. Винокуров на пути к месту расстрела набросился на конвоира и был убит. Шаев стоял молча, понурив голову, и глядел в землю, которая должна принять его. Изменник только перед смертью понял свое преступление и отказался просить помилование у тех, для кого изменил родине. Расстреляли на свалке. Тела валялись в овраге; воронье и лисицы растаскивали их останки.

… Несколько дней двое шли по лесу, ориентируясь по солнцу, звездам и местным приметам, ели грибы и ягоды; хотелось курить. Леонид пробует сухие листья березы. Но они вызывают тошноту и рвоту. Кое-где первое время встречались деревушки и отдельные домики оленеводов — лопарей. Зайти к ним обогреться и попросить поесть не решились, зная их враждебное отношение к русским. Наконец, вышли в тундру. Перед ними невообразимые просторы, лишенные всякой растительности, да голые горы одна выше другой. Целыми днями карабкались на них, поминутно останавливаясь, надеясь увидеть зарево фронта и вспышки взрывов. Но … напрасно. Впереди безбрежное, безоблачное пространство. У подножия гор, на мху, растет ягода. Ели ее с надеждою утолить голод. День очень короток, а утром и вечером холодно. Солнце выглядывает на несколько часов и не может обогреть беглецов. Разжечь костер нельзя: карликовые сырые березы не горят. Поэтому шил исключительно ночью и по утрам: чуть выглянет солнце, ложились отдыхать, прижимаясь друг к другу, обогревали себя.