Леонид Золотарев - Люди без имени

• Название: Люди без имени
• Автор: Леонид Золотарев
• Жанр: Биографии и Мемуары

Роман «Люди без имени» написан в конце 40-х и начале 50-х годов прошлого столетия Леонидом Михайловичем Золотаревым и нигде не публиковался, рукописи хранились в архивах семьи. Для автора, как и для миллионов русских людей, Отечественная война стала не только отражением национальной трагедии и национального триумфа, но и фактом собственной биографии…

---

9. Побег из бригады.

У реки, где расположен лагерь военнопленных, заключенные финны строили водонасосную станцию. От нее к заводу рыли траншею для водопровода. Война поглотила все людские резервы Финляндии, и заключенные, за исключением политических, были отправлены на фронт. Их заменили военнопленные.

Финское правительство, подгоняемое немцами, спешило пустить в ход никелевый завод.

Шла война. Никель нужен для фронта немцам и финнам. Три сотни военнопленных загнаны в канаву и выбрасывают из нее камни. Лопатой не возьмешь. В камне пробуривают машинами шпуры и взрывают. Крупный камень, который нельзя поднять, разбивается вручную молотом. Бригада Маевского работала ближе всех к лагерю, в котловане, у самой реки на четырех метровой глубине. Ровняли дно канавы для укладки труб. Нужны нечеловеческие усилия, чтобы простоять 12 часов в воде. Вечерами военнопленные делились впечатлениями о работе. Многие приходили избитыми. Охрана бьет, подгоняя в работе прикладами. Можно работать весь день — и стоит только на минуту остановиться, как будешь избит мастером или охранником. Редко у кого на лице не было синяков, а на теле их не перечесть. Конвоир, охранявший десяток Маевского, зорко наблюдает и ни на минуту не спускает глаз с военнопленных. У него вид мясника. Громадная туша с гигантскими кулаками, свирепый взгляд вызывает ужас, но он очень добр. Не все же люди — враги даже среди врагов! За весь период он не избивает никого, не подгоняет в работе, изредка дает закурить, каждый раз объясняя, что в Суоми мало табаку. Военнопленные зовут его «отец Горио» — прозвище дано Маевским. Он понимает, когда его окликают этим именем. По очереди русские ходят в «уборную», вылезая из канавы, чтобы хоть на минуту избавиться от воды. Горио это быстро разоблачает, но не лишает последнего удовольствия, не выражает злобы и не грозит прикладом, как делают другие охранники. Он установил очередь, и пленные, чередуясь, заготовляют дрова для костра солдат и греются сами.

— Еще сто лопат, — слышится голос Шарова из канавы. Он усердно бросает гальку, чтобы согреться. Все вспомнили кинокартину «Болотные солдаты».

— То была для нас кинокартина, а сейчас мы испытываем на собственной шкуре, — произнес Григорьев. Шаров по-прежнему был весел, не переставал шутить; обстановка не повлияла на его характер и поведение.

Заметив подошедшего к канаве охранника, Шаров жестом руки стал показывать, чтобы тот вел в барак есть. Горио утвердительно кивнул головой. Все скорее спешат в барак. Маевский плетется в хвосте, не поспевая за остальными; рана мешает ему ходить. На военнопленного Горио не обращает внимания на него, не подгоняет, а идет медленно с ним, далеко отстав от строя. После обеда он разрешает Леониду посидеть у костра больше, чем другим, и дает часто закуривать. Отдыха военнопленным не положено. Снова канава. Там, где выбрасывают камни из нее, мастер проверяет работу по количеству выброшенных камней. Контролировать бригаду Маевского он не в силах: они работают по колено в воде. Бывает время, когда они за несколько часов не бросят ни одной лопатки. Зайдя далеко вперед по канаве, мастер заметил, что вода чистая, и понял, что русские принялись работать при подходе его. Недовольный работой, бьет всех подряд. Глаза, как у рака, на выкате, оттенок их зеленый, злой. Без единого слова он сыплет свинцовые удары по голове, в бока, пинки в живот. Сопротивление бесполезно, жаловаться некому. Необходимо принимать другое решение. От побоев сила не прибавляется. Начали поочередно мутить воду в канаве: она течет вниз грязная, как будто со дна выбрасывают камни. Наверху стоит Горио, одобрительно кивает головой и улыбается.

Остальные бригады завидуют десятке, которую конвоирует Горио. Как только на горе начнут собирать лопаты и кирки для сдачи на склад, он снимает бригаду и ведет в лагерь. Возвращаясь вечером с работы, Леонид совершенно не мог идти. Строй ушел вперед. Он опирался на палку, которую дал ему охранник, медленно шел по дороге. Его догнала партия пленных охранника «Рыжей головы», бросившего гранату впервые дни пребывания русских в лагере. Охранник все время мотал головой, и создавалось впечатление, как будто он отмахивается от мух. Ему давали различные прозвища: «Рыжая голова», «Конская голова» и пр.

— Русса! — кричит рыжий охранник, вскидывая автомат. Леонид оглянулся. В лицо направлено дуло. Охранник махнул рукой, делая знак, чтобы пленный шел вперед. Маевский медленно заковылял по дороге. Солдат снова окрикнул — Леонид повернулся. Издевательство продолжалось. На лице у Маевского появилась безразличие и улыбка. Охранник выстрелил; пуля просвистела над головой пленного. Русский по-прежнему повернулся к стрелявшему с улыбкой на лице, выражающей презрение к врагу. Будь Маевский в бригаде рыжего, он не замедлил бы его застрелить, но молчаливого боксера Горио в лагере побаивались. «Шутка» рыжего не обошлась даром. Услышав выстрел, разъяренный Горио остановил военнопленных, вырвал у охранника автомат, ударил о камень и разбил на части, а затем нанес сокрушительный удар кулаком в зубы рыжему.

Через день Горио ехал на фронт, а «Рыжая голова» — в госпиталь вставлять зубы. О боксере было известно, — бокс — его профессия и хлеб. А раз хлеб, то он жестоко избивал своих партнеров на рингах цирка и считался одним из беспощадных и не имеющих жалости боксеров Финляндии. Находясь в армии, он беспокоился о своей физической форме и не переставал тренировать свои сильные кулаки. Солдаты намекали ему, что русские — хороший предмет для тренировки, но неизвестный солдат по прозвищу Горио, уехал на фронт, не подняв руки на военнопленного.

В это время в бригаде не стало учителя Иванова. Еще вчера, когда все спали, Маевского разбудил Иванов. Ему это посоветовал Слисков, находившийся в Лахти в одном бараке с Леонидом. Иванов сообщил, что он знает эти места, и предложил бежать вдвоем, не соглашаясь брать с собою других, чтобы не было лишней обузы.

— Обуза, говоришь, Иванов! Ты в корне не прав. Задача состоит не в том, чтобы бежать одному, а в том, чтобы вывести как можно больше людей. В первую очередь необходимо рассказать пленным дорогу: бежать собираемся не только мы с тобою — это мечта многих. Как только узнают, что тундра не преграда и что через нее можно пройти, исчезнет нерешительность и побегут многие.

Родине дорог каждый человек! Если ты убежишь один, не сообщив дороги другим, за это тебя она не похвалит… Слисков не знает дороги, когда я беседовал с ним, то убедился в этом. Надо поднять настроение, поднять упавший дух у многих, угнетенных безнадежностью положения…

— Если я распространю слух, что знаю дорогу, то меня выдадут — буду повешен, в лучшем случае, расстреляют!

— Лучше погибнуть одному с мыслью, что ты сделал все, что мог, для многих, чем остаться одному в живых, скрыв истину, могущую дать пользу другим!

Иванов колебался, но дал согласие на то, что в скором времени он захватит Ивана Григорьева и сбежит, а предварительно расскажет кое-кому северный путь.

Леонид после распространит слух о возможности побега к своим, поднимет настроение, упавшее у пленных.

Беседа их была в пятницу, а Иванов убежал в субботу. Отсутствие его обнаружили в понедельник на разводе. Время достаточно: зная путь, можно уйти далеко. Он так и не сообщил Леониду правильный и вероятный маршрут движения. Была ли вина его в этом? Трудно сказать. Удалось ли ему пройти — это осталось загадкой! Обвинять его — нет оснований. Многие поступили бы так же, как и он: бегству благоприятствовала обстановка — ссора двух солдат, которые отвечали только за свои бригады. Один из них остался с разбитым автоматом, а второй, если бы и увидел, то, наверняка, отказался бы преследовать и, пожалуй, промолчал бы. Дежурный вахтер не обратил внимания на отсутствие одного пленного, так как всецело был поглощен ссорой двух охранников. Бригады соединились вместе; он открыл ворота и, не считая людей, пропустил в зону.

Полиция и начальство, приехавшее из города, пришли к выводу, что побег совершен через зону: вахтер божился и клялся, что он два раза просчитывал людей. Военнопленных на ночь стали запирать в бараках. В понедельник с работы в полицию увезли Леонида и Демченко. Леонид вернулся вечером. Улик против него не было. Он с Ивановым работал в разных бригадах и почти за полкилометра, и его рана на ноге подтверждала, что он не способен к побегу. Избитого Демченко привезли через два дня. На вечерней проверке он с виноватой улыбкой сообщил, что видел труп Иванова в полиции.

После сообщения Демченко, перед военнопленными с речью выступил помощник начальника лагеря — санитар Луйко, маленький, близорукий сержант. Пуранковский переводил слова: «Бежавший пленный под номером 2069 — убит полицией. Я не советую никому бежать, а тот, кто попытается, будет повешен, и бригада, в которой произойдет побег, вся без исключения будет расстреляна!»