Ростислав Левгеров - Тысячеликий демон

• Название: Тысячеликий демон
• Автор: Ростислав Левгеров
• Жанр: Фэнтези

Хаос уже начал расползаться по земле. Он соберет обильную жатву и миллионы жизней упадут в бездонный колодец смерти, но... кто знает? Может, удастся спастись? Может быть, найдется сила, способная противостоять злу? И какая роль уготована в грядущих событиях суровому воину-кочевнику.

---

– Нет, – еле слышно проговорил Ашант.

– Глупец! – закричал Лорн. – Глупец! Да пойми ты – Создателя нет. И не было никогда. Это миф. Всё гораздо сложнее. Всевидящие ничего не защищают. Они даже самих себя не способны защитить. Все, кто верит во Всевидящих заблуждаются. Ибо нет их, нет Туджеми, нет, черт возьми, Каидада, кого там еще! Не упрямься. Знаю, ее голос звучит в тебе. Проклятие! Как же, оказывается, трудно с тобой! Я не могу тебя упустить, ты отмечен мною, а по слову Хасдума Древнего, тот, кто отмечен, изменит мир. Не Барх! Не кто-то еще. А ты! Ну же!

Лорн подошел к Ашанту, схватил его за плечи и притянул к себе.

– Хватит киснуть, – прорычал он. – Отвечай. Нет? Но почему, почему, почему?! Что ты теряешь? Свое ничтожное существование?

Ашант оттолкнул Тысячеликого. Взглянул вниз на лестницу у своих ног.

– Тебе не понять, Одушевленный. Я такой. В первую очередь я – кочевник. Кочевник никогда не предаст еще раз ту, кого любил, но кого своими руками… убил. Не предаст. Она просит меня, она… просит.

Ашант улыбнулся, легко и непринужденно. И в этот момент взбешенный, проигравший демон столкнул воина вниз, на лестницу.

Глава 25. Побег

Холодным туманным утром, в самом конце первого осеннего месяца сентября, а по народному – хмуреня, в 879 году от воцарения императора Адриана, пригородным крестьянам – тем немногим, что отважились подняться спозаранку с целью насобирать грибов, либо порыбачить, – довелось узреть поистине устрашающее, угнетающее зрелище.

Густой клочковатый туман незаметно сползал в низины и овраги, веющее прохладой солнце поднималось все выше, золотя прямыми, как копья, лучами приунывшие деревья, серебря темную гладь Крина и открывая горизонт, почерневший от несметного количества человек.

То была неоднократно воспетая в песнях и былинах разбойничья рать Междуречья – вся та ее часть, что признала над собой верховенство дубичского князя-изгнанника Военега.

Был там и Лют Кровопийца, известный своим острым словцом, и бравый Редедя, и Нежата – толстяк и выпивоха. И Рогволод Хитрый – стервец тот еще. И Мелех Драчун, не признающий никого над собой, но следующий за Военегом, по его словам: "Согласно договору". И Верпя Слепой – самая, пожалуй, одиозная фигура у разбойников: жестокий, кровожадный, но и вправду слепой (болтают, глаза ему выколол лично Тут Эйк). И Чом Болтун, и Боняк-горец, и Янка Свирепая (а как же без бабы-то!), и престарелый Феодор Хруст, бывший, когда-то, священником в самой Пронте и основавший в незапамятные времена легендарный центр всех междуреченских багунов: Хутор Абаряха. Этот самый Абарях – зажиточный хуторянин – был повешен по приказу Феодора сразу же, по прибытию в то знаменательное место, так понравившееся Хрусту, но, по непредсказуемому капризу судьбы, хутор так и остался Абаряховым.

Все это несметное войско окружило Воиград и принялось немедленно жечь, насиловать и убивать. Уже к вечеру того злосчастного дня берега Крина были усеяны горами изувеченных трупов, а тракт, по которому не так давно прибыли венежане, тракт в Иссены, вмиг наполнился беженцами. Халупы бедняков горели, по раскисшим от многочисленных копыт и телег, пригородным дорогам бегали поруганные женщины, судорожно прикрывавшиеся порванными лохмотьями и дети, служившие мишенями для гуляк-хольдов. Разбойники стреляли в них, мечущихся в страхе меж пожарищ, из арбалетов, луков, подсекали кнутами, волочили по земле, потрошили, вешали.

Кремль был взят в плотное кольцо – за это отвечали объединенные дружины Волка и Путяты. Внутрь никого не впускали и не выпускали. Всех жителей Черного Воиграда – бедных и не совсем – согнали на главную городскую площадь. Дробуш, Лют и Аскольд оповестили собравшихся, что власть поменялась.

– Отныне, – холодно изрёк Дробуш, – ваш царь – Военег.

Андрей давно не чувствовал себя так плохо, как вечером, накануне гибели Бориса. Правая сторона тела нестерпимо болела, руку скручивало так, что кружилась голова. В таком состоянии он мог только лежать, но ощущение какой-то неустроенности не покидало ни на минуту.

День прошел, пустой и мучительный, приумножая желчь в душе князя. И как обычно, Андрея потянуло в библиотеку. Ему не станет там лучше. Но он, по крайней мере, отвлечется, не будет изводить себя горестными мыслями и бессильной злобой.

Князь ковылял до библиотеки целый час, опираясь на костыль, и приваливаясь парализованной стороной к стене. На середине пролета силы его покинули и он упал. Ждать помощи было неоткуда, и Андрей, стиснув зубы, превозмогая боль и ломоту, кое-как поднялся и продолжил столь нелегкий путь.

Библиотека встретила князя темнотой и звенящей пустотой. Андрей позвал Доброгоста, но писарь не отозвался. Стол был пуст. Кресло сдвинуто в сторону.

Что-то не так. Передохнув минут десять, Андрей отправился на поиски Доброгоста, решив не тратить силы на разжигание свечи, кроме того, ее еще надо было найти.

Едва оказавшись у того самого стеллажа, закрывавшего вход в келью Нестора, князь увидел, что из-за щелей пробивается свет.

Недолго думая, Андрей положил руку на полку, туда, где стоял канделябр, благодаря которому он и попал в то таинственное место, потом бездумно убрал ее. Стеллаж с большим скрипом сдвинулся. "Удивительно, – мелькнула мысль. – Как всё просто. Мы же делали так с Асмундом. Да. Именно так".

Князь поспешил в каморку. Но, только заглянув внутрь, он отшатнулся, едва сумев удержать равновесие.

Доброгост, этот добрый писарь, услужливый и чуткий человек, лежал поперек кровати, головой, свесившейся с края, к выходу. Лицо побелело и сильно осунулось, словно писарь лишился всей своей крови. Открытые глаза представляли собой два неестественных, кроваво-красных сгустка.

Доброгост был мертв, или пребывал в каком-то странном состоянии. На эту мысль князя навела замеченная им в последний момент рука, мертвенно-бледная рука, покрытая черно-синими венами, ускользнувшая в низкую дверку в дальнем углу кельи. Но князь побоялся кинуться вслед за… существом. Побоялся, или, вернее, не решился узнать тайну, к которой так стремился.

Он присел на край кровати, рядом с распростертым телом Доброгоста.

– Значит, проклято это место, – произнес Андрей в глубокой задумчивости. – Проклято и, кто его знает, может от этого все наши беды? Незачем нам совать свой нос в чужие дела. – Князь прикрыл писарю глаза, но они снова открылись. Труп уже окоченел. – Что такого узнал Нестор? Что узнал Доброгост, что увидел? Вы слышите? Хотите, чтобы я ушел? Хорошо, я уйду. Возьмите его себе, не знаю, как вас назвать. Похороните. Или… ведь он живой, не так ли? И Нестор…

Стеллаж закрылся сам собой. Андрей добрел до кресла, обессилено опустился в него. Он не сразу обратил внимание, но тело больше не болело. Это неприятное чувство, словно кто-то вытягивает, выворачивает тебе суставы, исчезло.

"Никуда не пойду", – подумал он, засыпая в уверенности, что следующим утром он проснется более свежим и здоровым, чем обычно.

Множество рук грубо схватили Искру. Она находилась в полуобморочном состоянии, и не понимала, куда ее ведут. Что с Мечеславом? – эта единственная мысль тупо крутилась в голове.

Девушку волокли, словно мешок с овсом, ноги не слушались, не успевали, заплетались. Ее бросили на пахнущий навозом пол, покрытый влажной прелой соломой. Заскрипела дверь, загремел засов, и ключ с оглушительным лязгом повернулся в навешенном замке.

"Вот и всё, – подумала она в небывало обреченном состоянии, охватившем всю ее, стиснувшей ее нутро горячей хваткой. – Вот так все закончилось. Вот что за участь ты уготовил мне, батюшка. Млада погибла от рук степняков, на чужбине, а я… а я… тоже, на чужбине".

Она долго проплакала, так и не поднявшись; обхватив живот, свернувшись в комок. Она смертельно боялась. За себя, за возлюбленного, такого несчастного, горемычного. Она боялась так, что не решалась открыть глаза – ей казалось, что вокруг висят искалеченные пытками багунов люди, и с немым укором смотрят на нее.

Её заперли в конюшне, в каком-то помещении, может быть в овине. В денниках тихо пофыркивали кони, переступая с ноги на ногу. Искру успокоило их присутствие и она, прислушиваясь к шорохам в конюшне, в конце концов, заснула.

Сон, приснившийся княжне в те предутренние часы, был сбивчивым, изменчивым. Но она запомнила его. Она видела Девятку. Он лежал в какой-то грязной тесной землянке, даже не в землянке, а в норе, на шкурах. Рядом, прямо на земляном полу, сидела старая взлохмаченная женщина, одетая в нечто, с трудом напоминающее одежду: лоскутки необработанной кожи, грубо сшитые еще зелеными стеблями. В руках женщина-дикарка держала подобие глиняной кружки, или неправильной формы чашу, и поила десятника остро пахнущим отваром из трав.

"Как хорошо. – Искра проснулась, почувствовав как солнечнее лучи коснулись ее закрытых глаз. – Как хорошо. Он жив. Он всё-таки спасся".