Виллард Корд - Инкуб

• Название: Инкуб
• Автор: Виллард Корд
• Жанр: Фэнтези

В ту призрачно-бледную ночь, когда новый Наблюдатель Санкт-Петербурга - Гэбриел Ластморт - вмешался в судьбу утратившего вкус к жизни молодого поэта, пробудились слуги чумы, потревоженные этим незваным вторжением.

 Тогда, приглашённый на смерть, Гэбриел, не таясь, бросил вызов чуме, отравляющей Город, желая изгнать из его души скрежет безумия - столь похожего на голод, изнуряющий демонов страсти - инкубов.

 Но Город желал иного...

---

 Вечерний музыкант перебирал звенящие струны. Он искал единение с закатом там, где был всеми забыт. Там, где был чужаком, невидимым изваянием, выбитым в экспозиции городского гранита. Сидя на мокрых ступенях, не обращая внимания на спутавшиеся клоки волос, норовившие обвить тонкие пальцы, он отдавался магии уходящего солнца, сливаясь всей душой с песней, единственной, что он знал, самой любимой, которую пел по вечерам своему избраннику – закату. 

 Музыкант не замечал ничего вокруг, кроме гаснущего ока, в котором видел безумие, лишь ради которого жил. И песня, что играл странник наступающих сумерек, была знакома Гэбриелу, возможно, так же сильно влюблённому в художника, творившего на небе свои фантастические полотна.

 Я вижy, как закат стекла оконные плавит,
 День пpожит, а ночь оставит тени снов в yглах.
 Мне не веpнyть назад сеpyю птицy печали,
 Все в пpошлом, так быстpо тают замки в облаках.
 Там все живы, кто любил меня,
 Где восход - как пpаздник бесконечной жизни,
 Там нет счета pекам и моpям,
 Hо по ним нельзя доплыть домой.[37]

 Музыкант пел. Его тихий голос был исполнен нежности и грусти. Когда-то в нём гнездилось больше силы, но даже дети искусства не могут жить вечно. Они увядают, как розы, и повезёт, если их сухие бутоны соберут те, кто ценят и любят, не оставив гнить в лужах под плевками прохожих и колёсами кэбов, проносящихся сквозь туманную ночь.

 Музыкант умирал. За его спиной, неподалёку, стояла Смерть, неподвижная, словно статуя сфинкса. Она шла за ним по пятам, чтобы обдать водой почти истлевшие угли, забрать с собой в неизвестность, украсть пение ослабевшего соловья. Её тень нависала над жертвой, готовая в любой момент, оборвав звон тоскливой струны, сыграть финальный аккорд.

 Гэбриел опустился на ступени, усмехнулся, посмотрев в глаза Смерти, и запел, подхватывая песню музыканта, возрождая внутри утомлённой души новый крошечный агатовый огонёк.

 Вновь пpимиpит все тьма, даже алмазы и пепел,
 Дpyг pавен вpагy в итоге, а итог один...
 Два солнца y меня на этом и пpошлом свете,
 Их вместе собой yкpоет гоpько-сладкий дым.
 Возьми меня с собой, пypпypная pека,
 Пpочь yнеси меня с собой, закат.
 Тоска о том, что было, pвется чеpез кpай,
 Под кpики сеpых птичьих стай.  

 Сквозь спутанные тёмные волосы Инкуб увидел улыбку в почти прозрачных серо-голубых глазах певца. Осторожно, не желая тревожить счастливый покой, он взял гитару из его онемевших рук и вновь заиграл закатную песню – без слов – провожая музыку цвета, подбирая упавший бутон жизни, заворачивая блестящие ноты в хрупкие алые лепестки.

 - Я думала, ты решил помешать…

 - Тогда всё случилось бы завтра... завтра мы бы не встретились…

 - Тогда он бы умер один, как всегда, несчастный …

 - И не услышал бы голос заката, в который был так страстно, смертельно влюблён…

 _________

Смерть

 _________

 Она любила запах сирени и восточных духов; была в восторге от фруктового чая и коллекционировала фарфоровые сервизы; играла на органе в церкви и постоянно напевала мотив своей любимой «Императрицы»[38]; и если встречался кто-то, заинтересовавший её, она улыбалась смущённо, приглашая на каркаде с кардамоном в изысканное городское кафе. И все они: мужчины и женщины – с предвкушением ждали свидания. И никто из них не мог и представить, что так выглядит знакомство со Смертью. 

  «Серебряный Сфинкс» среди прочих приречных кафе отличался своей эклектической простотой. Уютный камин, старинные кресла, круглые столики с кружевными салфетками – оформление зала напоминало лавку древностей, из которой совсем не хочется уходить. Свечи и масляные лампы дополняли лёгкую интимную атмосферу – электрическое освещение и вовсе отсутствовало. Картины Гогена, Мухи, Ван Гога, вкупе с плакатами эпохи модерна довершали общий мистический фон, похищая гостей своими фантазиями и загадками. В «Серебряном Сфинксе» люди терялись во времени, забываясь в дурмане абсента. Но главную славу небольшое кафе сыскало благодаря своему чаю – особым сортам, подававшимся только здесь, созданным исключительно деликатной рукой своей обворожительной хозяйки.

 - Пани Грожне[39]! Рады вас видеть! Вам и вашему спутнику столик как обычно?

 - Нет-нет, Филипп. Подай нам чай на веранду.

 - «Последнее желание»? – предположил бармен, но хозяйка покачала головой:

 - «Меланитовую кантату»[40]. И анисовый ликёр.

 К веранде на втором этаже вела винтовая лестница, расположившаяся в наименее освещённом углу «сфинкса». Хозяйка часто уединялась там, отдыхая от мира и от людей, наслаждаясь своим любимым напитком осенних улиц, дождей и терпких греческих табаков. Сегодня с ней был Он – внушавший страх и уважение – готовый разделить  несколько ароматных минут с той, в чьих венах не течёт кровь, а сердце наполняет жгучий холод.

 Многих она приводила с собой. Вместе они садились за столик у окна, пили черный мускат «Последнего желания», общались о жизни, слушая стук дождя за окном, наблюдая за серым небом над тёмной рекой, под свечами ростральных колонн[41]. А за спиной её гостя висела картина: Альфред Ретель[42], «Смерть как друг». И гостю казалось: никогда ни у кого он не встречал подобного понимания…

 Филипп, управляющий и бармен «Серебряного Сфинкса», уже давно перестал интересоваться у хозяйки о судьбе её частых «свиданий», приняв, как есть, её таинственную любовь к разнообразию.

 - Ты поступил благородно, - она смотрела на него топазами глаз из-за прозрачной сетки чёрной вуали, мягко спадавшей с изящной шляпки на её красивое, но уже немолодое лицо.

 - Не думал об этом.

 - Для тебя это значило больше, чем хочешь показать сейчас… Ах, спасибо, Филипп! – улыбкой она одарила мужчину, поставившему перед ней фарфоровую чашку с бордовыми розами и тонкий хрусталь прозрачного, тягучего ликёра.

 - Последствия эйфории.

 Гэбриел отодвинул чашку и сразу, залпом, выпил стопку анисовой настойки. Поморщившись, потянулся рукой за фляжкой, но был остановлен голосом хозяйки.

 - Будешь пить своё «английское пойло» на улице, а со мной то, что предпочитаю я.

 Пожав плечами, он налил ещё одну стопку ликёра, на этот раз решив запивать его чаем. Именно так и пила его пани Грожне. Сладковатая микстура смешивалась на языке со вкусом померанцевой корки и вишнёвой косточки, наполняя напиток крепостью и характером, что, несмотря на феминистические нотки, придавало ему свой особенный, вязкий, незабываемый колорит.

 - Что, не так плохо, если пить правильно? Я плохому не научу. Как и ты не убедишь меня в том, что там, на набережной, не ведал, что творил. Третий день Наблюдатель, а уже весь город всполошил! И вот, наконец, могу сама на тебя посмотреть. Что ж, красив, вполне. Диковат немного, манер не хватает, себе на уме – но, судя по поступкам, есть за плечами опыт, уже не подросток, просто характер такой - горящий. Недаром, видно, инкуб.

 - Для Смерти, ты слишком болтлива.

 - Мне сорок три года, но внутри – всё та же девчонка, какой была, когда заняла этот пост. Люди раскрываются мне в разговоре, видят искренность и непринуждённость в моей открытости и желании их узнать. Поэтому, на свой язык не жалуюсь. Можно сказать, это мой рабочий инструмент.

 - Не всегда достаточно разговора по душам, чтобы стать другом.

 - Именно это ты показал мне сегодня. Потому и заинтересовал. Ты другой, странный, отчуждённый, но, как будто, близкий этому городу и его обитателям. Словно переживаешь всё, что переживают они, находясь в постоянной борьбе с самим собою.

 - Ты видишь в этом благодетель и благородство. Я – проказу, чуму. Мне надоело просто убивать, надоело быть хищником, который выпускает когти потому, что ему это необходимо. И лишь из-за скуки слепого убийства каждый новый акт смерти я стал посвящать чему-то хорошему, каким бы циничным не выглядело моё «добродетельное зло».

 - Ты меняешь людей…

 - Сегодня я убил женщину. Возможно, ты уже виделась с ней. Проститутка с испорченным прошлым... Во мне она увидела ангела, пришедшего дать ей спасение, простить и научить любить! И всё это только ради того, чтобы успокоить тот неистовый жар, что стонал в моём теле, требуя немедленного насыщения! Другой на моём месте, не думая ни о чём, схватил бы первую попавшуюся жертву и выпил бы где-нибудь в подворотне! Убил бы без стыда, без совести, без лишних мыслей, как настоящий зверь, безумец страсти, каковым являюсь и я сам…

 - Но отказываешься от себя такого. Тебе важны мысли, умение слышать, чувствовать, способность побеждать инстинкт похоти и находить смысл в том, что для кого-то – всего лишь обед или ужин. Для тебя это – ритуал страсти, приносящий настоящее удовольствие и силу. И что бы ты ни говорил, какой бы огонь не полыхал в твоих янтарных глазах, ты получаешь наслаждение от того, что остаёшься человеком, не являясь им. Это и возвышает тебя над теми, кто скрывается в подворотнях. Это и позволяет тебе слышать зов Города – существу за пределами человеческого восприятия, способному мыслить и чувствовать, как самый истинный, неиспорченный жизнью и мировыми реалиями человек.