Александр Гольденвейзер - Вблизи Толстого. (Записки за пятнадцать лет)

• Название: Вблизи Толстого. (Записки за пятнадцать лет)
• Автор: Александр Гольденвейзер
• Издательство: Захаров
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2002
• ISBN: 5-8159-0273-X

Александр Борисович Гольденвейзер (1875–1961), народный артист СССР, доктор искусствоведения, пианист и композитор, более 50 лет (с 1906) профессор Московской консерватории.

В 1896 году счастливый случай привел еще студента А. Б. Гольденвейзера в дом Л. H.Толстого. Толстой относился к даровитому пианисту с большим доверием и нередко открывал душу, делился своими мыслями, чувствами, переживаниями, подчас интимного свойства. Он знал, что Гольденвейзер любит его искренней, горячей любовью, что на него можно положиться как на преданного друга.

Уникальная по продолжительности создания книга поражает — как и сам Толстой — своим разнообразием и даже пестротой: значительные суждения Толстого по острейшим социальным, литературным и философским вопросам соседствуют со смешными мелочами быта, яркими характеристиками самых разных посетителей Ясной Поляны и дикими перепалками жены Софьи Андреевны с дочерью Александрой Львовной.

«Записывал я главным образом слова Льва Николаевича, а частью и события его личной жизни, стараясь избежать отбора только того, что казалось мне с той или иной точки зрения значительным или интересным, и не заботясь о ка- ком‑либо плане или даже связности отдельных записей между собою».

Текст печатается полностью по первому изданию в двух томах Комитета имени Л. Н. Толстого по оказанию помощи голодающим:

Москва, «Кооперативное издательство» и издательство «Голос Толстого», 1922, с включением прямо в текст (в скобках) пояснений автора из его замечаний к этому изданию; часть купюр издания 1922 года восстановлена по однотомному изданию «Худлита» 1959 года (кроме записей за 1910 год, так как они не были тогда переизданы)

---

Приехал Лев Львович, которого Владимир Григорьевич просил — какие бы он к нему ни питал чувства — ради Л. Н. не настраивать против него мать. Лев Львович пока довольно миролюбив.

2–го перед вечером к Толстым приезжала старуха Черткова с Владимиром Григорьевичем. Она говорила Софье Андреевне, что не верит в нервные болезни и что у большинства истерических женщин, которых она знала, это была просто распущенность.

2–го днем Софья Андреевна была в гостях у нас. Разумеется, бранила Черткова, никому не давала возразить ни слова, и возводила на него обвинения, в которых нет ни слова правды. Визит ее был очень тяжел, и я очень рад, что он произошел в мое отсутствие.

Нынче на рассвете был пожар в Овсянникове. Сгорели дома Марии Александровны и Горбуновых. Иван Иванович и Мария Александровна ночевали в Ясной. Все имущество Марии Александровны сгорело. И даже сгорела Шавочка, калека — собачка, которую она приютила у себя. Главное же, истлели в железном сундучке все рукописи. Она тридцать лет переписывала все, что писал Л.H., — всегда в более ранней, иногда лучшей, редакции. Кроме того, много писем Л. Н. к ней, нигде не переписанных, погибли безвозвратно. У Горбуновых все спасли.

Марии Александровне о пожаре рассказала Александра Львовна. Мария Александровна сильно рыдала и поехала сейчас же в Овсянниково. Она дала Филе, который ее вез, пятиалтынный и, когда он стал отказываться, сказала, что это все равно последний. У нее в огне сгорели 12–13 рублей — все ее деньги.

Когда мы вечером с Владимиром Григорьевичем приехали в Ясную, Л. Н. был у себя. Владимир Григорьевич прошел прямо к нему, а меня задержала в столовой Софья Андреевна. Она как будто мне обрадовалась, называла — «голубчик Александр Борисович», справлялась о здоровье. Тут же был Лев Львович, который среди нашего разговора пошел к Л. Н.; скоро и я туда вошел. Л. Н. сказал мне:

— Что же вы так поздно? Ну, как съездили? А мы знаем ваш секрет, что вы к доктору ездили.

— Я вам, Л.H., перед отъездом сказал, что буду в Москве у доктора.

— А я плох. Здоровье лучше, а работать ничего не могу, и собой очень недоволен.

Л. Н. с Владимиром Григорьевичем говорили о некоторых письмах, которые Владимир Григорьевич писал по — английски по поручению Л.H., между прочим, одно Бутсу, главному руководителю «Армии Спасения».

Л. Н. ездил днем к Марии Александровне и рассказывал, что она уже справилась со своим горем и совершенно спокойна.

Пошли в столовую, играли в шахматы. Л. Н. был вял и плохо играл. За чаем Л. Н. сказал мне:

— Я стал читать письма Пушкина. Мне это очень интересно. Многих, о ком говорится и кому он писал, я хорошо знал, например, Вяземского. Назовите еще кого‑нибудь, — сказал он.

Я спросил про Плетнева.

— Как же, я хорошо его помню. Он ко мне был очень ласков.

4 июля. Когда я приехал, и опять поздно, за столом в ремингтонной сидели: Мария Александровна, Александра Львовна, Варвара Михайловна и Николаева. Они рассказали мне, что главный сверток с «приданым» Марии Александровны, которое Александра Львовна купила в Туле (Александра Львовна купила Марии Александровне разных вещей, т. к. у нее все сгорело), пропал по дороге, и Адриан поехал назад в Тулу его искать. Как раз в это время снизу прибежала Софья Андреевна и сказала, что потерянный узел нашел и привез какой‑то мужик из Коровьих Хвостов.

Я пошел к Л. Н. У него сидел Лев Львович.

— Наконец‑то! — сказал Л. Н, увидав меня. — Отчего так поздно?

Я сказал Л.H., что вещи Марии Александровны нашлись. Он очень обрадовался и пошел вниз посмотреть на мужика, который их привез. Оказывается, мужик нашел их в Туле у Ивановых на дворе: они валялись подле его телеги. Ему дали два рубля.

Софья Андреевна предложила Марии Александровне переселиться в Ясную, но она отказалась.

Играли в шахматы. Я играл очень плохо и проиграл две партии. Л. Н. это было приятно.

Пили чай. Л. Н. все время какой‑то вялый: у него на душе, очевидно, очень тяжело. Я поиграл на фортепиано, кажется, довольно хорошо, но, как обычно в последнее время, никого не тронул.

Когда мы прощались, Л. Н. сказал Владимиру Григорьевичу:

— Коли жив буду, непременно приеду к вам завтра.

Софья Андреевна тоже собирается отдать завтра визит Елизавете Ивановне (матери Черткова).

5 июля. Днем Л. Н. был у Чертковых, потом с Булгаковым подъезжал к нам. Он ехал по аллее, идущей от дороги на Звегинцеву, а там теперь канава, и ему пришлось вернуться через картофель. Он подъехал со словами:

— Бог знает, куда я попал! Это нехорошо, что у Саши этот «пришпек» никуда не выходит. Вы как поживаете? — спросил Л. Н. мою жену и подошедших брата с женою.

— А я для вас перевод готовлю, вы можете? — спросил он жену. Жена не расслыхала и переспросила…

— Вы можете?

— Да, но английское я боюсь, надо сначала прочесть.

— У меня их две: одна аглицкая, другая немецкая. Немецкая превосходна… Софья Андреевна не проезжала мимо вас? Она к Чертковым собирается и к вам, вероятно, заедет. Ну, прощайте.

Александра Львовна рассказывала у нас, что все убеждены в том, что поджег Марию Александровну сумасшедший Репин. Софья Андреевна, как только узнала об этом, сейчас же стала говорить, что напишет губернатору, чтобы его выслали по этапу, — что Мария Александровна (она была тут же) виновата в пожаре, что она причинила Татьяне Львовне убытки, что нельзя пускать к себе всякий народ. Мария Александровна расплакалась и ушла на деревню к Николаевым. Мария Александровна сказала, что ни за что не согласится, чтобы Татьяна Львовна строила ей новый дом. Татьяна Львовна прислала ей сердечное письмо, в котором пишет, что сейчас же выстроит ей другой дом. (Что Татьяна Львовна впоследствии и сделала.)

Когда я вечером приехал в Ясную, в столовой сидели в кружок: Л. Н. на кушетке, Софья Андреевна на соломенном диванчике, Мария Александровна, М. В.Булыгин, Ге, Душан Петрович, Лев Львович. Разговор шел о праве собственности. Л. Н. сказал:

— Я там, в Мещерском, сумасшедшего видел — он все твердит: «Суд, суд, судят, — говорят, украл. Какое украл! Не украл, а взял!» И он совершенно прав. У них украли их основное право пользоваться землей. Когда они берут то, что на этой, насильно отобранной у них, их отцов, дедов и прадедов земле растет, — говорят про кражу.

Булыгин возразил:

— Этими словами можно оправдать и бездельника. Я, скажем, арендую землю, с трудом выращу на ней какие- нибудь томаты, а он пооборвет их и скажет, что взял свое.

Л. Н. сказал:

— Разумеется, это нехорошо. Но я говорю, что у нас твердят о воровстве обобранных, а о главных ворах — о вас, обо мне, обо всех нас, никто не говорит. А мы же еще их судим.

Софья Андреевна возразила, что если говорить, что крестьян обобрали при крепостном праве, то за то их господа кормили, и что какой‑то предок Л. Н. продал целое имение, чтобы прокормить голодающих крестьян, и что теперь этого никто не сделает. На это ей никто ничего не возразил…

Л. Н. обратился ко мне:

— Ну, теперь давайте в шахматы играть, а потом вы нам Брамса сыграете.

Я сказал, что в шахматы с удовольствием сыграю, а на фортепиано нынче играть не могу, так как вчера играл два раза — Чертковым и им — и очень устал, так что отложу до завтра и прошу меня простить.

Л. Н. сказал мне:

— А я вам хотел показать. Вы поищите у меня на круглом столе, брошюрка и письмо.

Я нашел и принес. Это оказалась брошюрка: «Научная мечта» («Электричество и фагоцитоз») какого‑то Иосифа Чеховского из Киева — крайне слабая, но на квазинаучном основании. Л. Н. вслух прочел его письмо и некоторые выдержки из брошюры. Л. Н. даже по пунктам записал его тезисы, так как брошюрка показалась ему очень характерной.

Мы сыграли в шахматы. Я проиграл две партии и только третью, и то плохо у меня стоявшую, выиграл. Л. Н. был доволен.

После шахмат Л. Н. пошел к себе, а я зашел в ремингтон — ную. Мария Александровна и Варвара Михайловна пошли в столовую чай пить, а я и Александра Львовна остались. Она щелкала на машинке, а я стал читать новую статью Л. Н. («О безумии»).

Немного погодя заглянул Л. Н. и спросил меня:

— Вы что делаете?

— Я вашу статью читаю.

— Ну, валяйте!

Александра Львовна спросила:

— Ничего, что я дала?

— Разумеется, ничего. Александру Борисовичу все можно: он все мои секреты знает.

Л. Н. ушел. Через несколько минут пришла Варвара Михайловна и сказала, что с Софьей Андреевной опять творится что‑то неладное. Когда Владимир Григорьевич сел около Л.H., она села тоже с другой стороны, вся красная. Кто‑то спросил ее про чай, она резко сказала: «Не знаю, здесь есть помоложе меня!» Потом она встала, оттолкнула свой стул и ушла. Варвара Михайловна опять ушла, но скоро вернулась и позвала меня, говоря, что там интересный разговор. Действительно, сидели за чайным столом, и Л. Н. говорил об общем безумии по поводу своей статьи и писем о самоубийстве.