Уистан Оден - Стихи и эссе

• Название: Стихи и эссе
• Автор: Уистан Оден
• Жанр: Публицистика

УИСТЕН ХЬЮ ОДЕН (WYSTAN HUGH AUDEN; 1907–1973) — англо-американский поэт, драматург, публицист, критик. С 1939 года жил в США. Лауреат Пулицеровской и других литературных премий. Автор многих поэтических сборников, среди которых «Танец смерти» («The Dance of Death», 1933), «Гляди, незнакомец!» («Look, Stranger!», 1936), «Испания» («Spain», 1937), «Век тревоги» («The Age of Anxiety», 1947), «Щит Ахилла» («The Shield of Achilles», 1955), «Избранные стихи» («Collected Shorter Poems», 1968).

---

COMPLINE

Сейчас, когда желание с желанным
   Не привлекают прежнего вниманья,
И тело, шанс используя, сбегает
   По органу, частями, чтобы слиться
С растениями в девственном их мире,
   Найдя его по вкусу, день последних
Поступков, чувств из прошлого уже,
   Мгновение грядет воспоминаний,
Когда вокруг все обретет значенье:
   Но вспомню я лишь хлопанье дверями,
Хозяек брань и ненасытноcть старца,
   Завистливый и дикий взгляд ребенка,
Слова, что подойдут к любым рассказам,
   Но в них я не пойму сюжет, ни даже
Смысл; припомнить не смогу деталей
   Происходившего меж полднем и тремя.

Со мной теперь лишь звук — сердечный ритм
   И чувство звезд, кружащих на прогулке,
Они беседуют на языке движений,
   К нему я лишь примериться способен,
Но не прочесть: на исповеди сердце,
   Сейчас, быть может, сознается в том, что
С полудня и до трех случилось с нами,
   Наверняка созвездия распелись
В веселье буйном далеко отсюда,
   От всех пристрастий и самих событий,
Но, зная, мне не ведомо их знанье,
   Что следует мне знать и, презирая
Воображенья прелюбодеянье,
   Тщету его, позволь, благословляя
Теперь их за помилованья сладость,
   Принять сейчас и наше разделенье.

Отсюда шаг меня уводит в грезы,
   Оставь меня без статуса средь темных
В невежестве его племен желаний
   Без танцев, шуток, тех, что практикуют
Магические культы, чтоб задобрить
   То, что за эти три часа случилось,
Тех, что скрывают странные обряды,
   Спроси их молодежь, в лесу дубовом
Пытающую белого оленя —
   Ни слова на угрозы, взятки, значит
Былая ложь есть шаг до пустоты,
   И мой конец, как и для городов,
Есть полное отсутствие: ведь то, что
   Приходит быть в небытие вернется
Лишь ради справедливости и ритма,
   Что выше меры или пониманья.

Могут ли поэты (могут ли люди на телеэкране)
   Спастись? Не легко нам верить
В неведомое правосудие
   Или молиться во имя любви,
Чье имя позабыто: libera
   Me, libera C (дорогая С)
И все бедные сукины дети, у которых
   Все всегда валится из рук, пощадите нас
В самый молодой из дней, когда все
   Пробуждаются от толчка, факты есть факты,
(И я точно буду знать, что случилось
   Сегодня между полуднем и тремя)
И мы тоже сможем придти на пикник
   И, ничего не пряча, войти в круг танца,
Двигающегося в perichoresis [233]
   Вокруг вечного дерева.

LAUDS [234]

Пернатые в листве поют и вьются,
Кукареку! — Петух велит проснуться:
В одиночестве, за компанию.

И будит солнце смертные созданья,
К мужчинам возвращается сознанье:
В одиночестве, за компанию.

Кукареку! — Петух велит проснуться,
Колокола — дин-дон! — к молитве рвутся:
В одиночестве, за компанию.

К мужчинам возвращается сознанье,
Храни, Господь, людей и мирозданье:
В одиночестве, за компанию.

Колокола — дин-дон! — к молитве рвутся,
По кругу жернова в поту несутся:
В одиночестве, за компанию.

Храни, Господь, людей и мирозданье,
Цветущее в предсмертном ожиданье:
В одиночестве, за компанию.

По кругу жернова в поту несутся,
Пернатые в листве поют и вьются:
В одиночестве, за компанию.

1949–1954

МУЗЕЙ ИЗЯЩНЫХ ИСКУССТВ[235]

Живописуя нам страданье, мастера
старинные не ошибались, им была внятна без слов
вся человеческая суть его, когда при нем же
пьют, едят, идут себе куда-то, окна открывают, как вчера,
когда, опять же, старики во исполнение пророчества, дыханье затаив,
ждут чуда Рождества, а радостный народ мальчишек
коньками звучно режет лед у кромки леса, позабыв
иль вовсе не заметив ни волов, ни яслей, ни семьи, ни пастухов.

О, старики-то мастера не позабыли,
что цветет и плодоносит страстотерпца корень
в безвестных дырах, часто под покровом пыли,
что тут же пес собачьей жизнью без остатка поглощен, а конь
почесывает зад о дерево, пока хозяин-всадник мученика мучит.

Вот брейгелев "Икар", к примеру: каждый спину
несчастью кажет, занятый своим. Ну, пахарь, положим, слышал всплеск иль
крик "почто мене оставил",
но пан, упал или пропал Икар — ему едино,   солнце льет,
как и положено, лучи на ноги, что в углу белеют, погружаясь в тину,
изысканный корабль, что стал свидетелем невиданного — мальчик
упал с небес — спокойно далее плывет.

ЭПИТАФИЯ ТИРАНУ[236]

Он хотел совершенства особого рода добиться,
И поэзию он изобрел, где просты и понятны все строки;
Знал, как складки ладони, людские сердца и пороки,
И доклады любил о военно-морском комитете;
Когда он улыбался — сияли сановников лица,
А когда горевал — умирали на улицах дети.

If I could tell you, Wystan Hugh Auden[237]

Покажет время цену словесам,
И счет за все предъявит у порога,
Я все скажу, когда узнаю сам.

Так что ж нам плакать под шутов бедлам,
Сойти с ноги от скоморохов рога?
Покажет время цену словесам.

Свою любовь не доверяй устам.
Пророчества не стоят слишком много.
Я все скажу, когда узнаю сам.

Откуда ветры — знают небеса,
И для гнилья причина есть у Бога;
Покажет время цену словесам.

Возможно розам нравятся леса,
А миражам — жить вечно на дорогах.
Я все скажу, когда узнаю сам.

Что если вдруг поверить чудесам:
И нету львов, ручьев, солдат, острогов;
Покажет время цену словесам?
Я все скажу, когда узнаю сам.

АВГУСТ 1968[238]

На что способен Людоед,
То Человек не сможет, нет.
Но Людоеду не облечь
Рычанье в человечью Речь
О завоеванной стране
И учиненной там резне.
Он шествует, тверда пята,
Грязь изрыгая изо рта.

БЛЮЗ РИМСКОЙ СТЕНЫ[239]

Ветер промозглый над вереском, бля,
Вши под туникой и нос весь в соплях.

Дождь проливной заливает за шлем,
Пост на Стене — непонятно зачем.

Серый туман поднимается, блин,
Милка в Тангрии, а я сплю один.

Олус там трется у девки крыльца,
Сам, как дикарь, и лицо подлеца.

Писо крестился, всё рыба ему,
Ни поцелуев, ни баб — не пойму.

Милки кольцо я продул, обормот,
Девку хочу я и плату за год.

Эх, ветераном без глаза бы стать:
Небо сверли и на всех наплевать.

Похоронный блюз[240]

Тут надо сказать несколько слов.

Когда читаешь cтихи, посвященные похоронам друга, где герой просит, чтоб аэропланы со стоном нацарапали на небе надпись "Он умер" и при этом не забывает позаботиться о рычащей собаке и сахарной косточке, — тогда закрадывается подозрение, что такой текст нельзя читать с сумрачным видом и похоронным настроением. Что-то тут не так. А потом наталкиваешься на совсем уж одесскую строку "Он был мой Север, мой Юг, мой Восток и мой Запад" — тогда становится совершенно ясно, что автор смеется. Что стихотворение написано "with tongue-in-cheek".

Надо заметить, что похороны в англо-американской традиции совсем не лишены элементов юмора. Я вспоминаю, например, что на похоронах Президента Рейгана первый Президент Буш рассказывал такую шутку: — Ну как прошла Ваша встреча с архиепископом Туту? — спросил Рейгана Буш. — So-so, — ответил Рейган.

Вообще, я наблюдаю отношение к похоронам, по крайней мере в американских сериалах, скорее в стиле похорон из старого советского фильма "Веселые ребята", чем в стиле древних трагедий.

Подстрочный перевод стихотворения Одена на русском языке звучит, пожалуй, даже более по-хулигански, чем на английском. Сам повелительный строй стиха неизбежно напоминает Козьму Пруткова "Дайте силу мне Самсона, дайте мне Сократов ум". Да тут еще, как я уже говорил, вспоминается опереточное "Ну как у вас дела насчет картошки". Помните?