Юрий Терапиано - «…В памяти эта эпоха запечатлелась навсегда»: Письма Ю.К. Терапиано В.Ф. Маркову (1953-1972)

• Название: «…В памяти эта эпоха запечатлелась навсегда»: Письма Ю.К. Терапиано В.Ф. Маркову (1953-1972)
• Автор: Юрий Терапиано
• Издательство: Библиотека-фонд "Русское зарубежье", Русский путь
• Жанр: Филология
• Год: 2008
• ISBN: 978-5-85887-309-X

1950-е гг. в истории русской эмиграции — это время, когда литература первого поколения уже прошла пик своего расцвета, да и само поколение сходило со сцены. Но одновременно это и время подведения итогов, осмысления предыдущей эпохи. Публикуемые письма — преимущественно об этом.

Юрий Константинович Терапиано (1892–1980) — человек «незамеченного поколения» первой волны эмиграции, поэт, критик, мемуарист, принимавший участие практически во всех основных литературных начинаниях эмиграции, от Союза молодых поэтов и писателей в Париже и «Зеленой лампы» до послевоенных «Рифмы» и «Русской мысли». Владимир Федорович Марков (р. 1920) — один из самых известных представителей второй волны эмиграции, поэт, литературовед, критик, в те времена только начинавший блестящую академическую карьеру в США. По всем пунктам это были совершенно разные люди. Терапиано — ученик Ходасевича и одновременно защитник «парижской ноты», Марков — знаток и ценитель футуризма, к «парижской ноте» испытывал устойчивую неприязнь, желая как минимум привить к ней ростки футуризма и стихотворного делания. Ко времени, когда завязалась переписка, Терапиано было уже за шестьдесят. Маркову — вдвое меньше, немного за тридцать. Тем не менее им было интересно друг с другом. На протяжении полутора десятков лет оба почти ежемесячно писали друг другу, сообщая все новости, мнения о новинках и просто литературные сплетни. Марков расспрашивал о литературе первой волны, спорил, но вновь и вновь жадно выспрашивал о деталях и подробностях довоенной литературной жизни Парижа. Терапиано, в свою очередь, искал среди людей второй волны продолжателей начатого его поколением литературного дела, а не найдя, просто всматривался в молодых литераторов, пытаясь понять, какие они, с чем пришли.

Любопытно еще и то, что все рассуждения о смене поколений касаются не только эмиграции, но удивительным образом схожи с аналогичными процессами в метрополии. Авторы писем об этом не думали и думать не могли, но теперь сходство процессов бросается в глаза.

Из книги: «Если чудо вообще возможно за границей...»: Эпоха 1950-x гг. в переписке русских литераторов-эмигрантов, 2008. С.221-354.

---

Хотелось бы иметь его адрес и его имя-отчество.

Обстоятельства, увы, показали, что большухинское: «власть теперь уже не может позволить себе террора и убийства» — не оправдалось.

Хотя бы за Пастернака потом не принялись!

События у нас начались неожиданно (конспирация была очень хорошая) и одно время грозили гражданской войной. Но у французов есть незаменимая способность становиться хладнокровными в решающие моменты и следовать велениям ума, а не сердца с большой выдержкой.

Президент Коти и де Голль — оба вышли с честью из труднейшего положения. Сейчас мягко, медленно, последовательно де Голль прибирает к рукам разбушевавшихся лейтенантов и штабс-капитанов, сдерживает «ultra» (крайне правых) и столь же твердо готов сдержать и ultra-левых, но эти пока что сидят тихо.

В будущем, конечно, (осенью) во время референдума могут быть еще всякие волнения, но, думается, генералу удастся удержать вожжи в руках, за него сейчас % 75, а то и больше, т. к. прежний режим действительно привел на край пропасти, а коммунистов, кроме их самих, никто не хочет.

Литературные дела сейчас на лето «засыпают» до конца сентября, и скоро (с начала августа) никого не будет в Париже.

Собираюсь на днях поехать опять посидеть на берегу моря около Dieppe, но ненадолго, т. к. ограничен не только средствами, но и правом отсутствовать (всего лишь несколько дней).

Только что вышла книга стихов Софии Прегель «Встреча», буду о ней писать для «Опытов» (Адамович — в «Р<усской> м<ысли>»[216]), но еще ее не читал, получил вчера.

Очень одобряю идею Вашу заняться Державиным и Фетом, а говоря

Фете — сам собою вспомнится и Г. Иванов («тополя — поля» и т. д.). Кстати, А<дамович> опять напал на Вас (за что, собственно, и почему?) в статье о Г. И<ванове> в последней книжке «Н<ового> ж<урнала>»[217].

Не знаю, видели ли Вы его статью о «Н<овом> ж<урнале>» в «Р<усской> мысли»[218] недавно, но о поэтах он говорит каким-то неприятным тоном, свысока, одним кладет в рот леденец («Искусства сладкий леденец» Г. И<ванова>), других, откладывая, обещает в другой раз похвалить — что это за способ?

И<рина> Н<иколаевна> и я шлем наш привет Вашей супруге и Вам.

Ваш Ю. Терапиано

41

10. IX.58

Дорогой Владимир Федорович,

Чувствую себя виноватым перед Вами, но я был три недели болен, а затем ждал начала сезона, — открытия «Соединенных Издателей» — единственного магазина, где была еще надежда найти трилогию Алданова «Ключ — Пещера — Бегство»[219].

Эта трилогия, как сообщил мне на днях их магазин, — распродана, и нет надежды получить ее — обычная судьба популярных довоенных изданий.

Вашему другу остается только поискать эти книги в Германии — «случайные» или у частных лиц — м. 6., и найдет.

«Гурилевские романсы» получил— спасибо!

Никаких поправок от себя, не снесясь с автором, «Рифма» не делает, поэтому, если возникнет какой-нибудь вопрос, непременно обратятся к Вам.

Вот (мой личный) вопрос: на стр. 4, в сноске: «В 1926 году Пушкин…» — почему: «В 1926 г.»?

Как только составится комитет «Рифмы» — передам ему Вашу рукопись. Пока до сих пор идут разговоры о составе к<омите>та, дело затянулось по вине 2 лиц, но не стоит рассказывать: «как и почему» — и так ясно, мы же ведь русские, да к тому еще и эмигранты!

Надеюсь, однако, что теперь уж «дело близится к концу».

Всё у нас так… Вот и слух о «журнале Берберовой и Маркова» тоже оказался не тем, чем есть на самом деле, а «способ действовать» Берберовой — тоже эмигрантский…

Очередь «Рифмы» представляется в таком виде: 1. посмертная книга И. Яссен[220]; 2. книги депортированных поэтов Раисы Блох и М. Горлина (две в одной), на которые «Рифма» ставит лишь «марку», затем — «Гурилевские романсы»… Итак — будем ждать.

Вы, конечно, уже знаете о смерти Георгия Иванова.

Умер он от сироза печени — очень мучительной, затяжной болезни, агония одна длилась 68 часов. Перед смертью он все ждал — и не дождался — выхода книги стихов[221], которые издал ему «Н<овый> ж<урнал>».

Очень жаль И<ванова> как поэта; как человек — он был «трудный и сложный», много напутал в жизни и сделал себе много врагов, — но теперь как раз эта сторона отошла, остались только стихи.

Интересно будет увидеть его новую, сейчас уже посмертную, книгу.

В Париже среди русских литераторов было поветрие болезней: были оперированы Софья Прегель и С. Маковский (в его годы — 81 г.), к счастью, операции (аппендицит и гнойный аппендицит Маковского) прошли хорошо, и теперь они поправляются.

Был здесь проездом Ю. Иваск, но занимался и говорил больше о литературных архивах[222], чем об «О<пытах>» и литературе, т<ак> ч<то> впечатление у нас о нем осталось смутное.

«Опыты» слишком удалены от Парижа, чтобы стать, как «Числа», «своим журналом», благодаря чему они «ни то ни се» — не «просто журнал», как, например, скучный «Н<овый> ж<урнал>» или гнусное «Возрождение», и не «настоящий литературный ж<урна>л», которым они могли бы стать, — какой-то не вполне воплотившийся эстетический опыт!

Я тоже перечитал недавно Гончарова («Обрыв») — и был многим разочарован. Чего-то весьма существенного Г<ончарову> не хватает, — думаю, как раз «писательской органичности», говоря попросту — таланта.

В Париже сейчас еще «летний сезон» — до конца сентября, нет ничего нового.

Желаю Вам всего доброго. И<рина> Н<иколаевна> передает Вам привет.

Ваш Ю. Терапиано

42

9. XI.58

Дорогой Владимир Федорович,

Наконец комитет «Рифмы» образовался и приступил к действию. Вчера сдал Вашу рукопись, она вскоре пойдет в набор.

Выйдут две книги покойных — находившиеся давно в печати; книга Раисы Блох (погибла в депортации) и И. Яссен, а затем — Ваша. Книга Р. Блох готова, это вопрос дней, книга Яссен — должна быть готова в декабре, т<ак> что Ваша — в начале 1959 года. (Ошибку исправил).

Какая ужасная история с Пастернаком! И он был неосторожен: ведь знал же, с кем имеет дело, когда передавал за границу свою рукопись. Напечатать хочется каждому; но он ведь имел уже в 1956 г. письмо от редакции «Нового мира», с детальнейшим разбором, так что у него не могло оставаться сомнений в том, как большевики будут относиться к его книге. (Опубликовано это письмо в «Лит<ературной> газете» от 25/Х.)

А эмиграция, с своей стороны, выявила всю «контрреволюцию», которая содержится в «Д<окторе> Ж<иваго>». В результате пришлось каяться и просить позволить остаться в России, т. е. верх унижения и несчастья. Что именно заставило — можно только гадать (семья? судьба сыновей? прямая угроза лично ему?). Конечно, я рассматриваю это в плане отношения к человеку. В плане же политическом ход с Н<обелевской> премией дал, что должен был дать — международный скандал, и еще раз подтвердил, какие в «свободной» СССР существуют порядки. Впрочем, только самые наивные иностранцы могли в этом сомневаться и раньше. В общем, все здесь жалеют П<астернака> и находят, что его положение воистину ужасное.

Что же касается до оценки романа, французская критика находит в нем ряд недостатков с точки зрения композиции романа, обнаруживающих, что автор — поэт, а не прозаик, но, наряду с этим, отмечают ряд замечательных образов (особенно — природа и человек) и в общем считают произведение «замечательным», «заслуживающим премии».

Я не читал французского текста, хотя мог бы. Говорят (читавшие), что перевод сделан не блестяще и чувствуется, что это «перевод с перевода». (Я жду русского текста.)

Еще хуже — перевод, сделанный в Голландии группой каких-то «Ди-Пи» с италианского на русский — там уже просто не пастернаковский язык, а «дипийский».

В «Н<овом> р<усском> с<лове>» объявлено о печатании (предстоящем, с 10/Х) «Д<октора> Ж<иваго>» — интересно, с подлинника ли (находящегося у италианского издателя и якобы уступленного им — для печатания по-русски — Batakany) или же это та же дипийская версия, которую повторяет «Н<овое> р<усское> с<лово>»?

В книге Г. И<ванова> (выпущенной «Н<овым> ж<урналом>» с ужасной — по содержанию и по языку статьей Р. Гуля — кому нужно его «предисловие» к стихам Г. И<ванова>?), между прочим, хорошо стихотворение, посвященное Вам[223]. (Написал об этой книге и «покрыл» Гуля: «Эти (и подобные им) прекрасные стихотворения Г. И<ванова>, — пишет он, — ввергают многих в состояние одеревенения с обвинениями поэта в зауми».)

Вот уже около месяца в нашем «Доме» живет И. Одоевцева[224].

Относительно болезни, от которой умер Иванов, — полная путаница. Сначала говорили: «сироз» («цироз» по-русски, т. е. окаменение печени), затем — «рак крови»; Одоевцева уверяет, что И<ванов> умер от «болезни сердца», «при которой очень вредно было жить на юге», в общем — понять нельзя, да теперь — и все равно!