Юрий Терапиано - «…В памяти эта эпоха запечатлелась навсегда»: Письма Ю.К. Терапиано В.Ф. Маркову (1953-1972)

• Название: «…В памяти эта эпоха запечатлелась навсегда»: Письма Ю.К. Терапиано В.Ф. Маркову (1953-1972)
• Автор: Юрий Терапиано
• Издательство: Библиотека-фонд "Русское зарубежье", Русский путь
• Жанр: Филология
• Год: 2008
• ISBN: 978-5-85887-309-X

1950-е гг. в истории русской эмиграции — это время, когда литература первого поколения уже прошла пик своего расцвета, да и само поколение сходило со сцены. Но одновременно это и время подведения итогов, осмысления предыдущей эпохи. Публикуемые письма — преимущественно об этом.

Юрий Константинович Терапиано (1892–1980) — человек «незамеченного поколения» первой волны эмиграции, поэт, критик, мемуарист, принимавший участие практически во всех основных литературных начинаниях эмиграции, от Союза молодых поэтов и писателей в Париже и «Зеленой лампы» до послевоенных «Рифмы» и «Русской мысли». Владимир Федорович Марков (р. 1920) — один из самых известных представителей второй волны эмиграции, поэт, литературовед, критик, в те времена только начинавший блестящую академическую карьеру в США. По всем пунктам это были совершенно разные люди. Терапиано — ученик Ходасевича и одновременно защитник «парижской ноты», Марков — знаток и ценитель футуризма, к «парижской ноте» испытывал устойчивую неприязнь, желая как минимум привить к ней ростки футуризма и стихотворного делания. Ко времени, когда завязалась переписка, Терапиано было уже за шестьдесят. Маркову — вдвое меньше, немного за тридцать. Тем не менее им было интересно друг с другом. На протяжении полутора десятков лет оба почти ежемесячно писали друг другу, сообщая все новости, мнения о новинках и просто литературные сплетни. Марков расспрашивал о литературе первой волны, спорил, но вновь и вновь жадно выспрашивал о деталях и подробностях довоенной литературной жизни Парижа. Терапиано, в свою очередь, искал среди людей второй волны продолжателей начатого его поколением литературного дела, а не найдя, просто всматривался в молодых литераторов, пытаясь понять, какие они, с чем пришли.

Любопытно еще и то, что все рассуждения о смене поколений касаются не только эмиграции, но удивительным образом схожи с аналогичными процессами в метрополии. Авторы писем об этом не думали и думать не могли, но теперь сходство процессов бросается в глаза.

Из книги: «Если чудо вообще возможно за границей...»: Эпоха 1950-x гг. в переписке русских литераторов-эмигрантов, 2008. С.221-354.

---

В «Опытах» все же дух Адамовича повсюду присутствует незримо. Вейдле ему, вероятно, чужд (он очень учен, но в нем мало «музыки» и всегда все где-нибудь да прочел на одном из 18 языков, которые он знает), так же как и Степун (этот — талантливее Вейдле по природе, но хаотичнее), — но это дела не меняет. Иваск молится на Адамовича (хотя бы его статья[185] — даже в защиту Цветаевой от А<дамовича>) и думает, что все «парижане» «думают и оценивают по А<дамовичу>» (его статья, Иваска, «4 критика»[186]).

Кстати, Иваск писал мне, что познакомился с Вами (ряд комплиментов Вам). Какое он на Вас произвел впечатление? Я никогда не встречал Иваска, в 38 г. меня не было в Париже, когда он приезжал сюда. Впрочем, сейчас заочно бывают даже дружбы, а не только знакомства!

Ирина Николаевна и я шлем Вам привет и добрые пожелания.

Я перестал пока писать для «Н<ового> р<усского> с<лова>» — времени не хватает на два «фронта».

Ваш Ю. Терапиано

35

13. IX.57

Дорогой Владимир Федорович,

Не отвечал Вам так долго, потому что ждал приезда сюда И. Яссен, которая должна была приехать в начале сентября. Сейчас только узнал, что с ней случилась большая беда. В Швейцарии она заболела, у нее тамошние врачи нашли процесс в левом легком, не желая лечиться в чужой стране (что напрасно, швейцарские врачи в этом вопросе большие специалисты!), она вернулась в N. Y., не заезжая в Париж.

Таким образом, временно ей не до дел «Рифмы» и того стихотворного журнала, который мы с нею сговорились время от времени выпускать в Париже: не повезло, очень не повезло!

Из стихов Моршена в «Н<овом> ж<урнале>» 49 мне понравилось только 2-е: «Ты смотришь, как рушатся рощи…», остальные же какие-то неопределенные, расплывчато-туманные с философией, а философия — совсем не глубокая и довольно-таки заезженная! «Карло Гронко» — похвальное слово очень похвальному поступку и радужной оболочке, уступленной аббатом… а пресмыкающийся ящер — тут и «Скифы», — с тем же грехом, что и в «Скифах». Сказанное не означает, что я разочарован в Моршене, но — «со всяким случается»… И ритмы все как будто взяты напрокат: в 3-м у Пастернака, в 5 — у Блока, в 4 — у О. Мандельштама. Оч<ень> плох Г. Глинка[187], сумасшедше глуп Одарченко[188] (и надоело все это до чертиков!), И. Чиннов увлекся ультра-модерном[189], что ему не к лицу. Пиотровский[190] раззвенелся такими ямбами на метры, что просто утомительно, а конец — прямо шедевр безвкусия:

Кипя, теченье труп уносит,
Стихами выгрызает грудь —
Еще стихов и трупов просит, —
Забудь ее, забудь, забудь —

(что означает это обилие тире в подлиннике?).

Мимоходом, — странно, что К<орвин->П<иотровский> «слагал имя Элогим», слушал «плач Иова в траве болотной», «там, в Фастове»… год за годом, тогда как К<орвину->П<иотровскому> вспоминать бы уж в детстве — Царскосельский лицей или Пажеский корпус!

Лучше других на сей раз Кленовский[191] — он не «хватает звезд с неба», как К<орвин->П<иотровский>, но именно тем и хорош, и стихи его на сей раз без срывов (кроме: «хваткой волчьею крали женщин с моего пути», что очень плохо!).

Хорошо, что по условию в «Р<усской> м<ысли>» о «Н<овом> ж<урнале>» должен писать Адамович[192], а не я — пусть и разбирается со всеми + с Яновской «Челюстью»![193]

Склад издания «Рифмы»: La Maison du Livre Etranger, 10, rue de 1’Eperon, Paris 6.

Это — книжный магазин, самый большой русский к<нижный> м<агазин> в Париже, и у него есть все книги «Рифмы».

Как сейчас Ваши занятия? Имеете ли теперь больше времени? Относительно книг (Моршена и Вашей) полагаю, что как только Яссен придет в себя, после первого «шока», она, вероятно, сама вернется к разговору о продолжении «Р<ифмы>» на этот год.

Ирина Николаевна и я шлем Вам наш привет.

Ваш Ю. Терапиано

36

7. XI.57

Дорогой Владимир Федорович,

Надеюсь, Ваша жизнь в этом месяце совсем придет в норму и к праздникам семья будет с Вами.

Болезнь И. Яссен, к счастью, не оказалась роковой, она сейчас начала поправляться (после очень тяжелой операции), таким образом, через несколько месяцев, нужно надеяться, она вновь займется «Рифмой».

В Париже — вот уже 6 недель — свирепствует «азиатский грипп». Может быть, он и не «азиатский», но им все почти переболели, и — что хуже — после него человек долго еле-еле передвигает ноги, слабость, осложнения с сердцем, т<ак> что в общем мы с И<риной> Н<иколаевной> до сих пор еще «перемогаемся», хотя и ходим.

Литературный сезон — русский — не бойкий. Был доклад Маковского об Анненском-критике (интересно, много цитат, Анненский, по словам Маковского, считал личность человеческую переменно-текучей, лишь относительной к данному этапу жизни, совсем как буддист!). Доклад будет напечатан в «Р<усской> м<ысли>», тогда можно будет яснее представить себе точку зрения Анненского.

Вышла книга стихов Смоленского[194], которого местные ультра-правые превозносят. Он человек талантливый, кое в чем, особенно в политике, — банальный, лучшие же его стихи — чистая лирика. Я написал о нем, в общем, сочувственно[195].

Вот и все «новости».

Сейчас Париж увлечен «Спутником-II» и особенно — Лайкой (по-французски «Frisette», «Кудрявка»). Покупаешь газету, а газетчица обсуждает вопрос: спустится или не спустится?

Нас тошнит от гадости с Жуковым, от хамства Конева и т. д., а французы уже забыли все это и ждут следующего № — полета на Луну. Что и говорить, русские ученые «утерли нос» иностранцам, которые, кстати сказать, до сих пор считают всех русских чем-то вроде китайцев или монголов. У французов, конечно, еще оттенок — «нос» англосаксам, которые на весь мир (и на них) наложили свою тяжелую лапу. В общем — Frisette — герой конца года!..

Вам, конечно, все это время было не до стихов, но в будущем надеюсь когда-либо прочесть Ваши новые.

В прошлом письме я напал на Моршена — с тех пор не встречал его других стихов. Он вообще неровен был и раньше — то очень хорошо, то совсем «ни к чему».

Из книг здесь произвел сенсацию переведенный с английского рассказ тибетского ламы Лобсанга Рампы — «Третий глаз» — даже этнографы из «Musee de l’Homme»[196] им увлекаются.

Prix Nobel, данный Camus, встретили довольно кисло, все таки Camus не столь уж замечателен и под сильным влиянием Dostoevsky — «La Peste»[197], например.

Вторая сенсация — книги Del Medico о том, что все ученые ошиблись, сочтя «рукописи Мертвого Моря» библиотекой ессеев, преддверием христианства. На самом деле — это был просто genizah, склад рукописей, подлежащих по еврейскому закону уничтожению — те рукописи, в которых были имена Божии — негодные к употреблению или еретические — нельзя было уничтожать обычным способом, их относили в пустыню, куда-нибудь около кладбища, в пещеры, и клали в сосудах — в которых и были найдены «рукописи Мертвого Моря».

И<рина> Н<иколаевна> и я шлем Вам наш привет.

Ваш Ю. Терапиано

37

8. I.58

Дорогой Владимир Федорович,

Ирина Николаевна и я поздравляем Вашу супругу и Вас с Новым годом и Рождеством Христовым, шлем наилучшие пожелания.

Поздравление, правда, опоздало — по моей вине: хотел заодно послать Вам вырезку из «Русской мысли»[198], которую получил только вчера, так что приношу соответствующие извинения.

Муж[199] покойной Рахили Самойловны (Ирины Яссен) хочет, в память ее, продолжать «Рифму». Он приедет в Париж в конце мая, тогда «Рифма» будет переорганизована и начнет действовать.

Т. к. Ваша и Моршена книги были уже намечены к изданию, постараемся с них и начать…

То, что Вы сейчас отошли от стихов, — понятно: и экзамены, и переезд, и текущая работа, но, мне кажется, многие поэты проходят через долгий срок (иногда) «отказа от писания»… и кажется, что «это навсегда», что «уже никогда больше…».

Я вот (занятый статьями — еженедельно) — с 1954 г. не написал ни одной строчки, но все же еще не ставлю креста на стихах.

Против некоторых мест поэмы я возражал, но одна вещь никоим образом не может являться каким-то приговором.

Мне кажется, вообще трудно решать, «мое или не мое дело», т. к. нельзя знать, когда «придет» и что «напишется» — м<ожет> быть, завтра!

Но для «Рифмы», как мы решили, — будут «Гурилевские романсы»?

Роман Пастернака здесь пока имеется только в итальянской версии, т<ак> ч<то> приходится ждать, говорят, скоро выйдет и по-французски, и по-английски. Но то, что пересказал о нем во «France Soir» Neuvecelle (сын Вяч. Иванова[200], который был этой осенью в Москве и познакомился, на даче под Москвой, с Пастернаком), мне не очень понравилось.

Адамович обещал дать мне «Ленинградский альманах» (стихотворный) со стихами Ахматовой, якобы плохими — и хорошими Алигер — увидим. А пока то, что можно здесь достать, — «не очень» (например, сборник «1955 г.»).