Карпов Васильевич - Маршальский жезл

• Название: Маршальский жезл
• Автор: Карпов Васильевич
• Жанр: Советская классическая проза

---

Перечитал свои записи. Хочется кое-что исправить. Не так сказано. О многом я теперь сужу иначе. Но имею ли я право на переделку? Если стану подтягивать к своему теперешнему уровню, это уже будет второй год службы. А он впереди. Там своих дел и мыслей будет предостаточно.

Второй год

Я - «старик»

Второй год службы начался торжественно. Новые задачи поставил в своем приказе министр обороны.

Жизнь в полку после изучения этого приказа министра пошла в каком-то приподнято-праздничном тонусе. Каждое учение, зачет, стрельба приобрели особую значимость - все должно быть с высокой оценкой. Заключаются договоры о соревновании. Тут каждый хороший солдат на счету. Но очень не вовремя проводили старослужащих однополчан домой. Из нашего отделения уехали Волынец, Скибов, Куцан и Умаров. Дали адреса, обещали писать. Карим предупредил:

– Много слов не надо, время нет, знаю. Один телеграмм дай, когда домой поедешь. В Самарканде я на вокзал приду, всех встречать буду. Мы теперь как брат!

Только разъехались отслужившие, снова проводы. Получил отпуск Степан. Целая история с этим отпуском.

В уставе предусмотрено много различных поощрений. Отпуск на родину - не самое высокое. Есть выше: например, фотография на фоне развернутого Боевого Знамени полка. Приятно удостоиться такого снимка, всю жизнь будешь друзьям, а потом и детям показывать. Однако у солдат своя мера весомости поощрений. Самым приятным считается отпуск на родину. Молодежи не терпится побывать дома, посмотреть на мать, отца, братьев, сестер, показаться в военной форме любимой девушке.

И вот Степану Кузнецову за отличные успехи дали отпуск. Другой плясал бы от радости. Степан - наоборот: приуныл. Невпопад угодило это поощрение. Пошел я к замполиту и сказал:

– Товарищ старший лейтенант, у нас в роте обидели хорошего человека…

– Вы о ком?

– О Кузнецове. Ему ехать некуда. Ни родных, ни близких. Поощрением напомнили человеку о его одиночестве.

– Да, неладно вышло, - потирая подбородок, признался Шешеня. - Хотели угодить. Что же делать? Надо как-то умело исправить промашку.

– Предложу ему ехать ко мне домой. Мать и отец его по письмам знают. Примут как родного. Отоспится, в кино походит. Может быть, с девушкой познакомится, переписываться будет.

– Доброе дело задумал. Давай поговори с Кузнецовым, потом доложишь.

Говорить со Степаном на такую щекотливую тему непросто. С ним дипломатию разводить нельзя: начнешь с подходом, издалека - только дело испортишь. Не выносит он жалости. Поэтому я начал с другого конца:

– Хочу просить тебя, Степа, об одном деле.

– Давай проси, сейчас я добрый.

– Зайди к моим старикам и расскажи, как мы тут служим, успокой. А то ведь они думают, что нас здесь каждый день по самые ноздри песком засыпает и солнце поджаривает, как шашлык на вертеле.

– Зайду и разрисую так нашу жизнь, что старики попросят командира оставить тебя на сверхсрочную.

Я радовался. Степан шел в расставленные сети, надо было только слегка подталкивать его.

– Обязательно разрисуй, пусть пишут ходатайство командованию.

Это была, естественно, шутка, и Степан ответил в тон мне:

– Представляю радость твоей мамы, когда она услышит об этом.

– Она будет в восторге… Но ты не смейся, мать действительно будет очень рада твоему приезду. Пожалуйста, если сможешь, продли старикам удовольствие, поживи у нас.

Степан насторожился. Пришлось изобразить на лице искреннее сожаление.

– Конечно, нелегко тебе будет отвечать на вопросы моих предков: им ведь все интересно, ты уж потерпи, Степан. И с квартирой вопрос разрешишь. В общежитии твое место, наверное, занято. Остановись у нас.

Степан еще более насторожился. План мой мог рухнуть, тогда я использовал последний шанс:

– И еще одно, и самое главное, - доверяю тебе как близкому другу: присмотрись, пожалуйста, как живут мои старики. Здоровы ли, все ли у них есть? Может, помочь надо чем-то, дров на зиму нарубить, крышу поправить…

Я врал самым бессовестным образом: ни дрова, ни крыша не беспокоили меня - наша квартира в большом четырехэтажном доме с паровым отоплением.

Однако расчет оправдал себя. Кузнецов согласился:

– Давай адрес!

Я дал ему письмо и проводил на вокзал. Вслед поезду послал телеграмму: «Примите гости моего лучшего друга он одинок негде остановиться». Хотел добавить: «сирота». Но слово это показалось мне обидным и неуместным - разве Степан сирота! Для меня он брат…

Вскоре после отъезда Степана встречали призывников. Они вошли в полк длинной вереницей, запрыгали, как мы когда-то, подбирая ногу. Вид у них невеселый, лица беленькие, смешные. Глаза глядят растерянно, даже испуганно. Мы подбадривали их шутками, а потом пошли торжественным маршем. Рубанули строевым так, что асфальт трещал. Смотрите, салажата, как ходить надо!

Второй год моей службы начался месяц назад, но только с появлением новеньких вдруг понял: я - «старик».

В нашем отделении новый командир. На место уволенного Волынца назначен младший сержант Юрий Веточкин. Тот самый пухленький, тихонький маменькин сынок Юрочка Веточкин, над которым издевался в поезде Дыхнилкин. После приезда в полк его отобрали в школу сержантов, и мы надолго расстались: он уехал в другой город. Сначала там служил рядовым в какой-то команде по обеспечению учебы, а потом закончил курс обучения и вот после выпуска прибыл в свой полк младшим сержантом, назначен командиром нашего отделения. Как он будет командовать - не знаю. Мне кажется, у этого питюнчика нет никаких командирских задатков.

Юра Веточкин изменился: окреп, загорел, чуточку погрубел, но девичий румянец по-прежнему заливает его щеки. Нас он встретил как старых знакомых. А вот с Дыхнилкиным по-дружески поздороваться не удалось. Смущает его Семен, пугает. Не знает Веточкин, как быть с этим типом. Интересный узелок завязывается. Кто кого? Я презираю Дыхнилкина. Будь на месте Юрика другой неопытный сержант, я от души пожелал бы ему победы над Сенькой. Но Веточкин тоже не вызывает у меня симпатии, не люблю хлюпиков. Не верю, что он способен взять Дыхнилкина за горло. Уж если наш кремень Волынец с трудом держал Дыхнилкина в повиновении, то Юрочке это явно не удастся.

Ура! В сегодняшней газете «Фрунзевец» поместили мой очерк о старшине Мае. Удивительное чувство вызывают столбики типографского шрифта, под которыми ровными буквочками значится: «Рядовой» и покрупнее «В. Агеев». Первым поздравил меня Шешеня.

– Ну, Агеев, молодец! Теперь у нас в роте свой писатель!

– Что вы, товарищ старший лейтенант, какой я писатель!

– Не скромничай, все так начинали.

Потом подошел Май. Не вызвал к себе - сам пришел! Внимательно меня рассмотрел, прищурил глаза и, улыбаясь, спросил:

– Значит, все, что старшина говорил, ты в блокнотик? Так-так! Я уж и сам-то не помню, когда про самодеятельность рассказывал. С тобой ухо востро надо держать, еще в «Крокодил» тиснешь…

Я молчу. Вроде бы не обидел старшину, а говорит он с укором. Но потом понял - шутит.

– Спасибо тебе, Агеев, - сказал вдруг Май, - высоко ты оценил своего старшину. Заметку вырежу и отправлю на родину. Пусть читают. - Потом пожал мне руку. Пожал, как награду вручил: со значением, от души, и при этом очень добро посмотрел в глаза.

Я почему-то уверен: в службе с этого дня скидок мне никаких не будет. Даже наоборот. Май, чтобы показать свою неподкупность и справедливость, станет требовать с меня даже больше, чем с других. Он такой! Но я, собственно, и не нуждаюсь ни в каких скидках и послаблениях. Служба у меня идет ровно.

Стал я полковой знаменитостью; в столовой и в клубе на меня показывают:

– Вон тот!

Капитан Узлов поблагодарил:

– Спасибо, роту прославляете.

Жигалов добавил:

– Хорошо написали, просто и взволнованно.

– Тут многие руку прикладывали, товарищ лейтенант, и Шешеня, и Пепелов, - пояснил я.

– Все равно, тон задали вы, основа ваша.

Прохоренко увидел меня в клубе, подошел:

– Читал. Материал подготовили хороший и человека отметили достойного.

Поля и Альбина со мной необыкновенно приветливы. Им газету Вадим показал:

– Почему вы скрывали, что пишете? - защебетала Поля.

Я подумал: «Зачем шуметь, я же не Вадька».

Альбина спросила:

– А более крупное что вы написали?

– Нет ни более, ни менее, это первое, - признался я.

– Напишет, - поддержал Соболевский. - «Войну и мир на Тихом Доне» отгрохает и деньги чемоданами будет носить.

Даже Дыхнилкин и тот по-своему отметил мой дебют:

– С тебя причитается…

Только Юрий, командир наш, кажется, от моей популярности не в восторге: мало хулигана, так еще и писака в отделении завелся. Интересно, что скажет Степан? Он еще не вернулся из отпуска.

Вырезку из газеты я послал домой - пусть старики радуются. Хорошо, если бы мама показала ее Оле. Намекать не стал - стыдно. Самому ей послать - на хвастовство похоже будет.