Рефат Аппазов - Следы в сердце и в памяти

• Название: Следы в сердце и в памяти
• Автор: Рефат Аппазов
• Издательство: Доля
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2001

Рефат Фазылович Аппазов - один из немногих крымских татар, кого в минимальной степени коснулась трагедия депортации крымскотатарского народа. Ему посчастливилось работать рядом с легендарным главным конструктором С.П.Королёвым и быть соучастником многих выдающихся событий в области ракетно-космической техники. В конце 1980-х годов Аппазов активно включился в движение по восстановлению прав своего народа, был одним из инициаторов созыва ІІ-го Курултая крымскотатарского народа, членом президиума Меджлиса крымскотатарского народа. Книга, повествующая о некоторых значительных событиях его жизни, об интересных наблюдениях автора, написана образным и живым языком. Трагические страницы сменяются ироническими с изрядной долей юмора, оставляя место историко-политическим оценкам и даже философским рассуждениям.

---

- Если вы получите разрешение и поедете к нему, вы же можете там и остаться? - спросил я.

- Так бы я и сделала, но я не могу здесь оставить Эльзхен одну. А её после этого ни за что не выпустят отсюда.

- Пусть тогда ваш молодой человек приедет сюда, вы поженитесь, и он останется с вами.

- Он живёт там с родителями, но даже если бы он был один, всё равно не переехал бы жить в советскую зону, - и, помедлив, добавила, - многие отсюда хотели бы уехать, будь на то их воля.

Продолжать эту скользкую тему было рискованно, и я ещё раз предложил ей:

- Пойдемте, Рената, погуляем немного, возьмём с собою и Эльзхен - ведь тогда никто ничего плохого не подумает.

- Она не может с нами пойти, вы разве не видите, что ей ходить трудно, у неё больные ноги. Мы её давно лечим, но состояние не улучшается.

Посидели несколько минут молча, и я встал, чтобы пойти самому, когда Рената вдруг предложила:

- Давайте подождём ещё немного, пока наступят сумерки, и я поведу вас в наш лес, это совсем близко, не больше 15-20 минут ходу.

В лесу я здесь не бывал, да и в Москве тоже не приходилось ходить в лес, кроме случаев сдачи норм по лыжам на уроках физкультуры во время учёбы в институте. С лесом я хорошо познакомился только в г. Ижевске, куда было во время войны эвакуировано МВТУ им. Баумана и где находились студенты и преподаватели с октября 1941 года по апрель 1943 года. Первое знакомство с лесом относится к лету 1942 года. Тогда группу студентов отправили на 6 или 8 дней заготавливать лес. Нас разместили в большом бараке, разделили на пары, каждой паре отвели участок, дали по два топора и двуручной пиле и определили норму в 12 кубических метров за день. Лес был хвойный - сосна и ель, - в котором до нас уже работали. Это было видно и по пенькам, как-то беспорядочно разбросанным между могучими стволами других деревьев, и по кое-как сложенным кучкам обрубленных веток, и по шестиметровым брёвнам, ожидавшим транспортировки. Мы с Бобом - так звали моего напарника - лихо взялись за дело, но очень скоро выдохлись. С большим напряжением сил к вечеру сумели выполнить не больше половины нормы. Пришёл лесник, проверил нашу работу, сделал много замечаний по поводу высоты пней, обработки веток и сучьев, и на торце каждого бревна специальным молотком поставил своеобразное выпуклое клеймо. За невыполнение нормы сокращали положенный паёк, а на плохом "харче" дела шли еще хуже. Во второй день мы еле дотянули до 8 кубических метров. Лесник дал нам несколько полезных советов, которые должны были ускорить нашу работу. Мы видели, что до нормы нам не дотянуть, как бы мы ни старались. Обдумав сложившееся положение и призвав на помощь всю хитрость, на которую способен голодающий и маломощный студент, мы нашли решение проблемы. Рядом с нашим участком был такой же, но прореженный значительно больше, чем наш. На нём было много заготовленных брёвен, но они не были сложены в какие-то компактные штабеля, а лежали в виде целых деревьев, распиленных на шестиметровые куски. Каждое такое дерево, в зависимости от диаметра и высоты, тянуло на 1,5 - 2 куб. метра. Несколько таких деревьев мы перекатили на свой участок, предварительно отпилив от торцев тоненькие "блинчики", чтобы убрать клеймо. Такая работа выполнялась значительно быстрее и с меньшей затратой сил. Особо злоупотреблять своим "изобретением" мы не стали, но норму выполняли и свой паёк получали.

Во второй раз в настоящий лес я попал там же, в Ижевске, но уже зимой 1942-43 года по добровольному призыву. Чтобы "отоварить" сахарные и жировые талоны, имевшиеся на продовольственных карточках (то есть на эти талоны выкупить реальные продукты), нам предложили два дня поработать в лесу. Мороз был трескучий, поэтому первым делом мы разложили большой костёр, а затем уже стали работать. Бригада у нас была большая и весёлая, работа спорилась, и за эти два дня мы успели сделать довольно многое. По возвращении в город нам по нашим талонам выдали вместо сахара шоколад, а на жировые талоны - настоящее сливочное масло. Но лес после нашей работы как зимой, так и летом, становился похож на раненого зверя. На него даже жалко было смотреть.

Третье посещение леса в том же Ижевске чуть не закончилось для меня трагически. Зимой с одним из своих друзей - Эдиком Титенским - я отправился в деревню, чтобы обменять казённые студенческие байковые одеяла на картошку. Пока доехали туда, нашли желающих произвести обмен, погрузили на свои саночки по мешку картошки и вышли из села, наступил вечер, а когда вошли в лес - началась вьюга, которая очень скоро замела тропинку, по которой мы должны были идти. Мой товарищ, который с детства сильно хромал на одну ногу, очень скоро выбился из сил и категорически отказался продолжить путь. Он сказал: "Ты иди, а я останусь здесь, быстренько замерзну и помру. Всё равно на всём белом свете у меня уже нет ни родителей, ни братьев, ни сестёр". Предчувствие его не обмануло: как мне стало известно позже, все члены его семьи, евреи по национальности, действительно были расстреляны немцами в Ялте. Я тащил то свои сани, то его сани, то его самого. Нащупывал под ногами более твёрдую поверхность и, надеясь, что это и есть тропинка, медленно продвигался вперед. Я чувствовал, что Эдик замерзает, а меня поддерживало движение, хотя до смерти хотелось остановиться и передохнуть, но останавливаться нельзя было ни в коем случае. Когда, казалось, силы совсем покинули меня, вдруг впереди чуть просветлело, и вскоре вдалеке показались огоньки города. Радости нашей не было границ. Откуда-то появились силы и у Эдика, и часа через полтора мы уже были в тепле...

С тех пор слово "лес" ассоциировалось в моем воображении с этими тремя случаями в жизни, и мне захотелось посмотреть на лес, побывать в нем совсем в других условиях, когда не надо валить деревья, когда нет трескучего мороза и вьюги, когда в лесу можно просто погулять, отдохнуть, полюбоваться природой.

Перед тем, как мы вышли из дома, Рената попросила меня отстать от неё и идти на некотором расстоянии, не теряя её из виду. Так мы и сделали. Когда мы подошли к опушке леса, было ещё совсем светло, всё хорошо просматривалось и никого поблизости не было. Рената, остановившись, подождала меня, и мы вместе вошли в лес. Это был лес и не лес - так он сильно отличался от нашего. Он был весь каким-то упорядоченным, если таким словом можно определить состояние леса. Свободное от здоровых деревьев пространство не было заполнено переплетением множества кустарников, поваленными деревьями, сушняком, прогнившими пнями, не было видно и сухостоя. Мы прошли в глубь леса довольно основательно и очутились на свежевырубленном участке, или, как у нас принято говорить, на просеке. Это был удивительный участок. Ничего подобного я в жизни не видел. Представьте себе несколько гектаров земли, из которой выглядывают сотни абсолютно ровно срезанных пней на абсолютно одинаковой высоте. Это был, видимо, не строевой лес, судя по длине брёвен около двух с половиной метров, очень аккуратно сложенных в штабеля через определённые расстояния. Недалеко от штабелей были также аккуратно сложены крупные ветки, а рядом с ними - такие же аккуратные кучки с мелкими сучьями. Такое впечатление, что после вырубки всю площадь то ли подмели, то ли почистили граблями - можно было где угодно сесть или прилечь, не опасаясь наткнуться на торчащие сучья или щепки. Рената пояснила, что ещё в прошлом году, когда у Эльзхен не так сильно болели ноги, они сюда приходили погулять и отдохнуть, но из-за нехватки топлива часть леса по решению ратуши пришлось вырубить. Даже во время войны люди любили здесь проводить свободное время с детьми и стариками. Удивительным было то, что я здесь не обнаружил ни малейших признаков пребывания людей в виде разбросанных там и сям бутылок, пробок, разбитой посуды, консервных банок, следов от костров и других атрибутов "культурного отдыха", которыми так славятся российские леса, расположенные вблизи городов.

"Вот оно - ещё одно свидетельство национального характера", - подумал я, но поделиться этими своим мыслями со своей спутницей счёл излишним. Почему же одни умеют так беречь то, что у них имеется, а другие с какой-то лихостью уничтожают свои богатства?

Рената будто угадала мои мысли, унёсшие меня в наши дальние края, и с удивлением спросила:

- Что вы так странно оглядываетесь, Ри'фат, разве у вас нет лесов?

- Наоборот, Рената, у нас очень много лесов, и они очень большие, можно сказать, необъятные, в них запросто можно заблудиться.

Беседуя о том, о сём, мы по вырубленной просеке дошли до какого-то ручейка, повернули направо и опять оказались в гуще деревьев. Теперь уже разговаривать было труднее, так как стало почти темно, и мы не могли пользоваться своими словарями. Мы вышли из леса, обогнув городок с северной стороны, опять установили между нами некоторую дистанцию и так дошли до дома. Эльзхен ожидала нас с явным беспокойством.