Рефат Аппазов - Следы в сердце и в памяти

• Название: Следы в сердце и в памяти
• Автор: Рефат Аппазов
• Издательство: Доля
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2001

Рефат Фазылович Аппазов - один из немногих крымских татар, кого в минимальной степени коснулась трагедия депортации крымскотатарского народа. Ему посчастливилось работать рядом с легендарным главным конструктором С.П.Королёвым и быть соучастником многих выдающихся событий в области ракетно-космической техники. В конце 1980-х годов Аппазов активно включился в движение по восстановлению прав своего народа, был одним из инициаторов созыва ІІ-го Курултая крымскотатарского народа, членом президиума Меджлиса крымскотатарского народа. Книга, повествующая о некоторых значительных событиях его жизни, об интересных наблюдениях автора, написана образным и живым языком. Трагические страницы сменяются ироническими с изрядной долей юмора, оставляя место историко-политическим оценкам и даже философским рассуждениям.

---

Понятие веры в Бога имеет и другую, философскую сторону. Нельзя отрицать того, что мир наш устроен весьма разумно. Порой удивляешься и целесообразности, и красоте его. Я далек от мысли о семи днях, в течение которых Бог якобы создал всё так, как есть. Но наличия какой-то высшей организации во всём этом трудно не признать, независимо от того, назовём ли мы силы, создавшие всю необозримую Вселенную с её бесконечным множеством загадок, Творцом ли, Богом или еще как-то. Этот всемирный Разум не стоит вне природы, над природой, а сам является её неотъемлемой частью. И я верю в существование Бога в этом, философском его смысле.

Окажись я сейчас рядом с теми двумя немецкими женщинами, я бы извинился перед ними за свое невежество и за то, что, сам того не осознавая, в те давние годы невольно оскорбил их религиозные чувства. Правда, они, будучи людьми высококультурными и тактичными, не дали этого мне понять, но в душе, без сомнения, осудили мои совершенно неуместные слова. К счастью, никакого ухудшения налаживающихся хороших отношений после этого разговора не произошло, и они продолжали относиться ко мне с искренним доверием.

Как-то придя домой в середине дня, а не вечером, как обычно, я застал Ренату за весьма интересным занятием: она натягивала на металлический каркас от абажура шёлковую разрисованную ткань. Тут же возле стола на полу лежали ещё два каркаса. Увидев меня, она очень смутилась, и на мой вопрос, не хочет ли поменять в нашей квартире все абажуры, отрицательно покачала головой. Затем в ещё большем смущении призналась, что таким способом зарабатывает себе на жизнь. В каком-то селе она покупает эти каркасы, кроит и разрисовывает ткань, натягивает её и через посредников продает готовые абажуры. Никто в городе об этом и не догадывается, хотя многие знают её - она ведь единственная баронесса не только в Бляйхероде, но и в ближайшей округе. Она очень просила меня никому из своих знакомых среди русских или немцев не рассказывать об этом её секрете. Оказывается, она училась рисовать в студии, но полного курса не успела завершить и никакого диплома у неё нет. Могла бы работать переводчицей - лучше всего она знала французский, на профессиональном уровне, - но не может найти работу. Вот и приходится заниматься этой полуподпольной работой. Ей хорошо даются языки. Вполне прилично владеет английским, а сейчас самостоятельно изучает испанский и считает, что надо было бы заняться и русским.

Я заметил, что Рената почти нигде не бывает, все вечера проводит дома за какими-нибудь занятиями. Если я возвращался с работы рано и никуда не уходил, она тут же приходила ко мне одна или со своей Эльзхен, либо уводила меня в свою комнату, чтобы послушать музыку (у неё был очень хороший приёмник) и поговорить на интересующие её темы. А интересовало её многое, особенно связанное с нашей страной, так как выяснилось, что тут не только у неё, а у большинства немцев полный провал. Так, например, из русских писателей она знала только имена Л. Н. Толстого и А. С. Пушкина, хотя ни одного из их сочинений она не читала. Однажды, когда мы сидели в её комнате, она вдруг обратила мое внимание на льющуюся из приёмника музыку со словами: "Прекрасная музыка! Послушайте, Рeфат!". Это была хорошо знакомая мне увертюра к опере "Руслан и Людмила". Я сказал, что это музыка Глинки. "Что за Глинка?" - последовал вопрос. Я рассказал ей, что сам знал, о М. И. Глинке, о поэме "Руслан и Людмила", об опере и ещё о многом другом. Выяснилось, что из русских композиторов она знакома только с двумя именами - Рубинштейна и Чайковского и не знала ни одного из их произведений, хотя окончила музыкальную школу. Судя по всему, успехи в музыке у неё были весьма скромные. По моим настойчивым просьбам и после долгих колебаний Рената решилась сыграть пару пьес на фортепьяно, сделав множество предварительных оговорок. Кажется, то были пьесы Шумана и Баха. Это было примерно на уровне нашей музыкальной школы. Она была удивлена тому, что я хорошо знаю многих европейских композиторов, разбираюсь в музыке, как она сказала, не хуже её педагогов. С удовольствием она слушала мои рассказы о русских поэтах, писателях, художниках и композиторах, о Москве и Крыме, об обычаях и национальных традициях русских и татар. Мы почти не касались истории, которую я знал плохо, и политики. И все же из её небольших рассказов можно было понять, как она ненавидела фашизм. Всё, что было связано со временем появления Гитлера, а оно совпало со школьными годами Ренаты с первого класса до окончания гимназии, она вспоминала с отвращением. Культ фюрера, всеобъемлющую военизацию жизни, годы войны, даже в периоды крупных военных успехов Германии, она считала величайшим позором немцев. "Мой отец, - говорила она, - ненавидел всякий диктаторский режим и войну. Он благодарил Бога за то, что он ему подарил одних только дочерей. Если бы у меня были братья, их отправили бы на фронт, - так считал отец, - и он лишился бы своих сыновей". Я спросил, как относилось к Гитлеру большинство населения. "Я не могу вам дать определённого ответа, потому что никто не мог об этом говорить открыто, но думаю, что большинство его не любили. И все очень боялись за свою судьбу, а мы боялись за своего отца", - так примерно ответила Рената на не очень приятный вопрос. Эту тему я не стал развивать, чувствуя, что ей трудно об этом говорить, да и вряд ли она разбиралась в вопросах, далеко выходящих за пределы интересов семьи.

Такие вечера, заставляя рыться в словарях и в памяти, запоминать новые слова и обороты, мало-помалу продвигали меня вперёд, я даже начинал получать определённое удовольствие от сознания, что один на один могу объясняться на языке, который месяц назад казался мне совершенно недоступным.

И вот однажды, как только я пришел домой, Рената радостным возгласом встретила меня с какой-то коробочкой в руках и сказала:

- Я вас сегодня не отпущу, вы будете мне помогать! Пойдёмте, я сейчас вам все объясню.

Она посадила меня на маленький диванчик в своей комнатке перед низеньким столиком, а сама села напротив, передала мне коробочку и торжественно заявила:

- Вы, герр Ри'фат, будете моим учителем по испанскому языку, согласны?

Ничего не понимая, я в тон ответил:

- Согласен, но учтите - я очень строгий и требовательный учитель.

- Тогда приступим. Я каждый день учу от тридцати до пятидесяти новых слов, и кроме того повторяю около ста старых. Все они сложены в этой коробочке в виде карточек: на одной стороне - слова на испанском языке, на другой - на немецком. Вы будете меня проверять и ставить оценки. Всё ясно? - спросила она.

- Ясно, - не очень уверенно ответил я, - но я ведь не умею читать на испанском.

- Всё очень просто: на испанском слова пишутся и читаются, в основном, так же, как и на немецком. Есть несколько букв, которые читаются иначе, вы это скоро поймёте.

- Ну, хорошо, - сказал я, - дайте мне коробочку.

Мне и самому стала интересна эта затея. Она вручила мне коробку, но сказала, что карточки будет вытаскивать сама, а я буду с них считывать по своему усмотрению либо немецкие, либо испанские слова. Так мы просидели около часа, подтрунивая друг над другом и оглашая временами квартиру гомерическим хохотом при неудачных прочтениях. К нам даже заглядывала обеспокоенная Эльзхен, чтобы проверить, не случилось ли с кем-то из нас естественной неприятности из-за безудержного смеха. За это время я, действительно, можно сказать, научился читать на испанском языке, не понимая значения большинства слов. Процентов двадцать слов по значению и написанию почти совпадали с немецкими или английскими, их нетрудно было запомнить, но были слова и довольно трудные. Рената весьма успешно справилась с уроком, заданным самой себе, и я решил выставить ей пятёрку, но она воспротивилась, и мы сошлись на четвёрке.

Лето стояло очень тёплое, даже жаркое, безветренное и сухое. Сидеть в квартире в такие вечера на хотелось, и я несколько раз приглашал Ренату на прогулки, но она категорически отказывалась и просила не обижаться на неё. Свой отказ она объясняла тем, что всё больше девушек и женщин переходят нравственные границы, вступая во временные связи с русскими офицерами в то время, как их мужья и женихи находятся в плену. "Как воспримут моё появление где-то с вами честные девушки? Если баронесса позволяет себе такое, то что же им остаётся делать? Нет, Рeфат, - говорила она, - я не могу уронить свою репутацию, подавая им дурной пример. Никто ведь не поймёт, что мы с вами только хорошие друзья". Она призналась, что она обручена с очень хорошим молодым человеком, но он находится в английской зоне оккупации, в Гамбурге, работает в порту. Рената открыла крышку своего медальончика и показала его фотографию. Она уже несколько месяцев хлопочет о получении разрешения на поездку к нему на свидание, но пока получает только отказы. Надеется, что все-таки разрешение получит.