Михаил Петров - Судьба философа в интерьере эпохи.

• Название: Судьба философа в интерьере эпохи.
• Автор: Михаил Петров
• Жанр: Философия

Все написанное Михаилом Константиновичем проникнуто пафосом критики социального фетишизма, в условиях которого возникает убеждение, будто бы человек обязан различным институтам, знаковым системам и структурам всем, а сами они могут обойтись без человека, обладают способностью к саморазвитию. Такое убеждение порождает социальную пассивность, упование на "колесо истории", притупляет чувство личной ответственности за все, что делается здесь и теперь.

Петров Михаил Константинович

Историко-философские исследования.

М., 1996.

512 с.

---

Такое несоответствие личного мотива и исторического результата характерно и для критиков, и для опровергателей Канта, в частности, и для всей немецкой классики. Гегель, например, разработал диалектическую логику - результат не менее великолепный для истории философии, чем инерция Галилея для истории опытной науки. Но если мы забываем, что личным мотивом Гегеля было восстановление логической гомогенности мира, для чего пришлось заставить преемственно меняться самое логику, превратить ее в "самость", абсолютный дух над смертными людьми, то мы рискуем за результатами для истории потерять из виду действительное учение того же Канта, значение которого вовсе не исчерпывается тем, что он был предшественником Гегеля. Более того, рассматривая Канта через призму Гегеля, мы неизбежно пририсовываем Канту в качестве детали и тот самый третий абсолют, восстанием против которого была философия Канта и который вновь появился в предмете философии после гегелевской реанимации в виде абсолютного духа. По существу, каждое поколение философов критиковало Канта, отталкивалось от него, возвращалось к нему, преодолевало его справа и слева, создавая своего особого Канта, а по ходу этой деятельности - и значимые результаты для истории.

Я не буду углубляться в эту тему, а попытаюсь показать на частном примере, как происходят эти невольные и заметные лишь глазу историка философии обращения-возвращения к Канту. Сегодня уже ни для кого не секрет, что между различными очагами культуры существуют не только черты сходства, но и весьма глубокие различия, причем проблемы межкультурного общения оказываются болезненными и острыми, а главное - практическими. По этим проблемам проведено и ведется множество исследований чисто практической направленности: нам либо удастся привить науку на инокультурных почвах, либо же научно-техническая революция и впредь останется очаговым явлением, характерным для горстки "развитых" стран. Одним из заметных исследований этого рода является многотомная работа "Наука и цивилизация в Китае" Нидама и его сотрудников. Это действительно огромный труд, по сути дела открывающий европейцам (в большой степени и самим китайцам) величие древней цивилизации, которой наша европейская культура многим обязана. Компас, порох, бумага, печатный станок, механические часы, экзамены - лишь немногие из сотен заимствований из Китая. Вокруг этого труда Нидама вот уже десятилетие идут споры и дискуссии, которые сейчас приняли форму очередного скандала.

Нидам - биохимик по образованию, крупный ученый в своей области, член Королевского общества. Когда он во время войны увлекся китайской культурой, то изучать ее начал, используя привычные научные методы. Результат, каким он предстает сегодня, оказался самым неожиданным: почти все, что известно европейской науке, было, как это документально подтверждает Нидам, известно китайцам задолго до европейцев. Никто не сомневается в том, что Нидам нечто открыл. Сомнения и споры вызывает не сам факт открытия, а то, как, какими методами, в каких концептуальных рамках, в каких контекстах были обнаружены и осознаны, поняты эти факты.

Несуразности истолкования актов, полученных в знаковом контексте одной культуры, через знаковый контекст другой культуры в случае с Нидамом самоочевидны. Так, изобретатель сейсмографа в 1 в. до н.э. Чан-Хань становится в такой интерпретации сейсмологом, древние выпариватели мочевины, получавшие стероидные и протеиновые гормоны, - биохимиками, Лао-Цзы превращается в физика-релятивиста и т.п. Эти и многие другие несуразности - естественное следствие научной методологии, ее способа восприятия, понимания, объяснения, который необходимо включает опосредование наличным знанием, опознание и истолкование нового через уже известное, через указание на предшествующие наличные элементы знания. Этот "поиск антиципаций", который обнаруживается, например, в сетях научного цитирования, как раз и дает те странные результаты, когда инокультурные факты мы пытаемся понять в привычных для нас связях и контекстах: все они уходят в прошлое, и знание другой культуры мы способны воспринять и понять только как знание, предшествующее нашему.

Наибольшей философской остроты спор вокруг Нидама достиг тогда, когда и историки науки и синологи принялись выяснять, а возможны ли какие-то другие способы понимания инокультурных фактов, которые не искажали бы их, оставляли бы их в их собственном контексте, в их инокультурных связях, не раскладывая по полочкам европейских классификаций. Вот здесь и начинается новый Кант, если его не подменяют доморощенной философией полевых исследователей. Это не "возврат" к Канту, а нормальная научная процедура, запрещающая открывать велосипеды, если они уже открыты. Но это и новый Кант для истории, поскольку ранее проблемы объяснения, понимания, истолкования оказывались на периферии философского интереса к кантовскому наследству, а теперь они получают не только теоретическое, но и огромное практическое значение.

КАНТ - СВОБОДА, ИСТОРИЯ, НАУКА

В марксистских и не только марксистских исследованиях, посвященных немецкой классической философии, И.Канту не повезло. Рассматривая его учение в историко-философской регрессии (Гегель - Шеллинг - Фихте - Кант), исследователи отмечают обычно непоследовательности Канта, забывая о том, что, во-первых, последовательность его великих продолжателей была последовательностью идеалистической и что, во-вторых, специфика идеализма Фихте, Шеллинга, Гегеля не может быть понята без глубокого анализа позиции Канта, так как: "Фихте примыкал к Канту, Шеллинг - к Фихте, Гегель - к Шеллингу, причем ни Фихте, ни Шеллинг, ни Гегель не исследовали общей основы Канта, идеализма вообще; иначе они не смогли бы развивать ее дальше"*.

* Маркс К. Математические рукописи. М." Наука, 1968, с. 209. " Арсеньев А.А., Гулыга А. Ранние работы Канта. В кн: Кант И. Соч., т. 2, с. 8.

Другой недостаток в исследованиях Канта связан с отсутствием целостного подхода к анализу его наследства. Получается так, что Кант предстает перед нами минимум в трех ипостасях. То это заплутавший естественник, который из науки ушел и до философии не дошел: "Из всех крупных деятелей немецкого Просвещения Кант был наиболее близок к механистическому естествознанию; он, если можно так выразиться, наибольший из них механицист. Вместе с тем он оставался верен философии немецкого просвещения, несовместимого с мехацицизмом"". То это путаник в гносеологии: "Таким образом, исходные теоретические положения "Критики чистого разума" составляют дуалистическое (но в конечном счете идеалистическое) и агностическое решение основного философского вопроса... Основная задача Канта состояла в том, повторяем, чтобы обосновать возможность теоретического знания в науке и, следовательно, возможность самой науки, и прежде всего научной философии. Но, не найдя правильного пути к решению этой задачи, Кант пришел к агностическому выводу, что необходимое условие создания системы научных знаний и научной философской системы составляет принцип непознаваемости объективной реальности"*.

* Ойзерман Т. Главный труд Канта. В кн: Кант И. Соч., т. 3, с. 14. " Асмус В. Этика Канта. В кн: Кант И. Соч., т. 4, ч. 1, с. 47.

То, наконец, это верующий протестант-моралист, потерпевший сокрушительную неудачу в борьбе с фатализмом Спинозы: "Как ни старался Кант избежать фаталистических выводов, фатализм следовал за ним по пятам как неизбежный результат чисто объективистской и натуралистической трактовки исторической причинности"". После ознакомления с подобными характеристиками невольно возникает вопрос: чем же все-таки велик Кант?

Как самолет, если рассматривать его в разобранности - крыло, фюзеляж, двигатель, - решительно "не летит", так и Кант в изолированном изложении его научных, гносеологических и этнических взглядов, в отвлечении от духовного климата эпохи "решительно не выглядит". Возникает та самая "амфиболия рефлективных понятий", против которой так упорно и, нужно сказать, безрезультатно боролся Кант, отстаивая свое учение как от "продолжателей" типа Фихте, так и от "предшественников" типа Юма и Беркли.

Историко-философская роль системы Канта чем-то напоминает лестницу Виттгенштейна, которую отбрасывают по использовании, но именно это и ускользает из коллективно-изолированного изложения Канта. В истории философии Кант - фигура ранга Гераклита, Демокрита, Аристотеля. Философия прошла через Канта, как дорога проходит через перевал и оказывается в совершенно новой стране со своим особым миром.

Рассматривая Канта не в регрессии - от Гегеля, а в прогрессии - от Бэкона, Декарта, Гоббса, Лейбница, Спинозы, Локка, Юма, мы сразу обнаруживаем, что Кант не столько синтезирует философскую и научную традицию, как что-то разнородное и автономно существующее (такое мнение высказывают многие исследователи), сколько отделяет и науку и философию от теологии, в рамках которой они действительно сосуществовали как единые по генезису разновидности эмпирической (естественной) и теоретической теологии, где при всем отличии этих направлений от традиционной теологии нетронутыми и некритическими воспринятыми оставались основные теологические постулаты: сотворенность природы по логическому закону - ее "разумность", и творение мира "по слову" - по нормам "интеллектуальной интуиции", которые превращают логику в необходимое и достаточное условие существования мира и его познаваемости - в "органон" познания.