Чарльз Кули - Человеческая природа и социальный порядок

• Название: Человеческая природа и социальный порядок
• Автор: Чарльз Кули
• Издательство: Идея-Пресс, Дом интеллектуальной книги
• Жанр: Философия
• Год: 2000
• ISBN: 5-7333-0016-7

Впервые на русском языке книга основоположника символического интеракционизма, давно ставшая классикой социологии. Это единственное, пожалуй, за последние 100 лет целостное исследование становления человеческого я.

http://fb2.traumlibrary.net

---

Идеи я, которые исповедует большинство живущих, и соответствующие этим идеям амбиции не способны удовлетворить воображение идеалиста по различным причинам, в основном, наверное, по следующим: во-первых, из-за того, что они в той или иной степени расходятся с благом других людей и, таким образом, несообразны и несовместимы с интересами симпатического и обладающего богатым воображением сознания; и, во-вторых, из-за того, что их цели носят, в лучшем случае, преходящий характер, так что даже их достижение не может утолить потребность такого сознания в умиротворяющих образцах вечного добра и справедливости. Превращение мелочных и сиюминутных амбиций и идеалов во что-то более достойное и удовлетворяющее воображение в указанном смысле является насущной необходимостью, обязательным условием умиротворения сознания для многих людей. Беспокойство, внутренний разлад и метания человека, не пережившего духовного обновления, — это банальная, тысячи раз повторенная тема произведений на темы внутренней жизни. «Superbus et avarus nunquam quiescunt»[102], — говорят они нам, и помочь нам избавиться от такого смятения — основная цель дисциплины чувства я, предписываемой этическими и религиозными учителями. «Я», «естественный человек» и другие аналогичные выражения обозначают ту сторону я, которая считается низшей — отчасти, по крайней мере, из-за ее упомянутого выше неустойчивого, непоследовательного и переменчивого характера — и которая должна быть, насколько это возможно, обуздана и подчинена, тогда как чувства, Ранее соединенные с ней, должны обрести более достойные объекты в идеях правды и справедливости, в образе личного божества, в которыых все, что есть лучшего в человеке, может обрести надежную опору и поддержку.

В этом смысле мы и можем понимать идею свободы, как она представлялась Фоме Кемпийскому и другим духовным наставникам. Забыть о своем «я» и жить более полной жизнью и значит быть свободным — свободным от мучительных страстей низменного я, свободным в обреки я радостного, безграничного и не ведающего угрызений совести. Главные средства для достижения этой свободы — это усмирение и власть над чувственными страстями и земными амбициями.

Таким образом, тяга к самоутверждению неизбывна, но пластична она никогда не исчезнет из сильного сознания, но может возвыситься морально в приверженности высшим образцам я.

Чувству я у людей, порывающих с привычным социальным окружением, присущи некоторые особенности. Так было во времена, когда общее состояние Европы было плачевно и беспросветно, или позднее, когда шли непрерывные войны и торжествовало право сильного, так что утонченные натуры, не находя достойного приложения своим силам, повсеместно искали убежища в религиозном самоуглублении и исповедовали философию, сулящую им прославление в ином мире за их самоуничижение в этом. Столь распространенный и испытанный временем институт, как монашество, и мировоззрение, процветавшее благодаря ему, должны были ответить на некие глубокие запросы человеческой натуры, и, судя по всему, для образованных слоев общества эта потребность состояла в основном в создании социального я и системы таких я, которые помогли бы выстоять и жить дальше в сложившейся ситуации. Ими двигала жажда успеха, и, следуя этому вечному, хотя и самому фантастическому по своей сути стремлению, они создавали свой идеал или стандарт успеха — подобно тому как крестьянский мальчик с хилым телом, но живым умом погружается в изучение права, стремясь достичь успеха в интеллектуальной области. С этой точки зрения — конечно же, одной из многих, с которых можно рассматривать монашество, — оно оказывается прекрасным примером способности человеческой натуры к самореализации в совместной деятельности, несмотря на самые неблагоприятные внешние обстоятельства.

Если сегодня мы менее склонны удаляться от мира физически или воспарять над ним метафизически, то, несомненно, из-за того, что наше время отчасти лучше приспособлено к реализации высших способностей, так что самые разные люди находят для себя широкое поле деятельности, где они могут надеяться на удовлетворение разумных амбиций. Но даже и сейчас, когда в обществе царит беспорядок и чуть ли не анархия, очень многие не находят пути к гармоничному саморазвитию; вино жизни становится горьким, назревают возмущения, угрожающие стабильности социального порядка. У каждого человека должно быть свое «я»; оно более насущно, чем хлеб, и, если человек не находит ему приложения в рамках существующих институтов, он весьма вероятно, наделает бед.

Люди с непомерными амбициями или с грандиозными замыслами подвержены разладу и расстройству своего чувства я, так как они непременно создают в своем сознании такой образ я, который обычное социальное окружение не может ни понять, ни поддержать. Его приходится отстаивать, жестко противопоставляя любым влияниям, терпя и подавляя боль от постоянного пренебрежения и лелея в воображении одобрение некоего высшего суда. Если же человек научился с безразличием относиться к мнению ближних, его подстерегает другая опасность: охваченное гордыней, искаженное и непомерно самонадеянное я, поскольку сам процесс отстаивания своей независимости и выработки невосприимчивости к проявлениям пренебрежения и непонимания приводит к потере того здравого уважения к общественному мнению, которое питает всякий, у кого все в порядке с головой. Такому образу недостает подтверждения и корректировки, он попадает в слишком сильную зависимость от недисциплинированного чувства я. Похоже, что мегаломания, или мания величия, которую Ломброзо с большим или меньшим основанием приписывал Виктору Гюго и многим другим гениальным людям, во многом объясняется именно таким образом.

То же самое, по сути дела, можно сказать и о связи чувства я с умственным расстройством и с личностными отклонениями всякого рода. Вполне очевидно, например, что мания величия и мания преследования, столь характерные для безумия, являются выражениями чувства я, выпавшего из-под нормального самоограничения и контроля. Инстинкт, который под руководством разума и симпатии порождает оправданные и здравые амбиции, в отсутствие такового усиливается до гротескных степеней. Мания преследования при этом оказывается чем-то вроде чрезмерного развития ревнивого отношения к тому, что о нас думают другие, зачастую достигающего почти безумного уровня у раздражительных людей, чье душевное здоровье не вызывает сомнений.

Специфические отношения с людьми, за которыми водятся странности или которые страдают выраженной личностной неполноценностью, вероятно, усугубляют, если не порождают, у них ненормальные проявления чувства я. Их вызывает едва ли не любой подобный признак, достаточно заметный, чтобы нарушить непринужденное и близкое общение с другими и заставить людей скорее говорить и думать об этой личности, чем говорить и размышлять вместе с ней. Если человек природы горделив или раздражителен, эти склонности, откорректировать которые может только поток сочувствия, вероятно, будут усиливаться. Тот, кто выказывает признаки умственного отклонения, оказывается почти неизбежно и безжалостно отлучен от близкого и радушного общения, а частично — вообще от всякого общения; о своей изоляции он невольно узнает по каждому проявлению любопытства, равнодушия, отвращения или жалости; и в той мере, в какой ему еще свойственна потребность в свободе и равноправном общении, чтобы ощущать их недостаток, он испытывает такую боль и растерянность, которую окружающие едва ли могут себе представить и, по большей части, игнорируют. Он чувствует себя отверженным, находящимся «вне» и живет в унынии, страхе и подозрительности. Таким образом, «чудаковатость» осознается не раньше, чем она многократно отражается в сознании других. То же самое до известной степени верно и по отношению к карликам, увечным и уродливым людям, даже глухим и немощным старикам. Главным несчастьем при упадке способностей и основной причиной раздражительности являются, очевидно, одиночество и отчуждение, утрата привычного понимания и влияния, которые способны смягчить лишь исключительный такт и заботливость окружающих.

Болезненно раздраженное я стоит у истоков практически любого проявления социального недовольства. Иначе говоря, когда те или иные категории людей приходят к выводу, что ведут жизнь, не удовлетворяющую насущных потребностей человеческой натуры, они непременно заявляют о своих бедах неповиновением того или иного рода. Несомненно, я обладает большой адаптивной способностью. Тяжелые испытания не обязательно притупляют ее; наоборот, ей необходимо энергичное применение. Но есть и другие потребности, равно насущные, удовлетворить которые часто не позволяют условия жизни. Оставляя в стороне индивидуальные особенности, эти всеобщие потребности можно, по-видимому, свести к трем группам: самовыражение, понимание и разумная безопасность. Ни один человек не может и не должен быть доволен жизнью, если он не имеет возможности развивать свою индивидуальность, проявлять и удовлетворять свои разумные амбиции. И как в необходимом условии для этого о нуждается в чувстве товарищества и таком понимании со стороны окружающих, которое дает его я социальное признание и поддержку. И, наконец, он не может быть вполне доволен жизнью, если не чувствует, что его виды на будущее зависят не от власти случая или милости чужой воли, а от собственного упорства и стойкости в укреплении своего положения. Сочувственное изучение реального положения мужчин и женщин при нашем социальном строе невозможно, если мы не отдаем себе отчета в том, что очень многим из них отказано в некоторых или во всех этих базовых условиях человеческого существования.