Павел Мурузи - Александра Федоровна. Последняя русская императрица

• Название: Александра Федоровна. Последняя русская императрица
• Автор: Павел Мурузи
• Издательство: "Вече"
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2006
• ISBN: 5-9533-1187-7

Документальный роман-биография известного французского писателя, драматурга, поэта, журналиста Павла Мурузи рассказывает о жизни императрицы Александры Федоровны, жены последнего российского императора Николая II. Годы царствования Николая II оказались отнюдь не радужными не только для дома Романовых, но и для всей России. Несмотря на очевидные экономические успехи, страна стремительно катилась в пропасть, подталкиваемая внутренними и внешними врагами. Первая мировая война, Февральский и Октябрьский перевороты привели к гибели империи, жестокой расправе с царской семьей, братоубийственной гражданской войне. На этом фоне писатель показывает жизненный путь Александры Федоровны, ее становление как личности и как монархини, ее женскую судьбу - радости и горести невесты, жены, матери, ее переживания за безнадежно больного сына-наследника и мужа, "хозяина Земли Русской".

---

Царское Село заледенело в своей неподвижности, — столбик термометра опустился до 38 градусов, Александра под воздействием своего нервного состояния, не подчиняв­шегося ее собственной воле, предавалась глубокой печали в связи с уходом Распутина. Но она старалась, старалась изо всех сил, не быть столь уязвимой для горя, несчастий, что­бы подавать своему горячо любимому мужу пример высокой любви и полной уверенности в себе.

Николай мысленно слышал, как она повторяла:

— Я так ошиблась, полагая, что Россия меня ненавидит. Соберем же все наши силы, чтобы еще больше теснее сбли­зиться с народом. Я знаю, кто меня ненавидит, и всегда зна­ла, — вот это развращенное, продажное высшее общество, которое только и думает о том, как бы посытнее поесть, в волю потанцевать, которому важнее всего личные удоволь­ствия, адюльтер, макиавелльские замыслы, в то время как вокруг течет кровь... кровь... много крови...

Этой ледяной ночью, Николай, взволнованный этой пос­ледней беседой с женой, сам страдал, ему казалось, что и он сам истекает кровью вместе со своими несчастными солда­тами, которые по его приказу убивают таких же солдат на ты­сячекилометровом протяжении фронта.

Может, ему внезапно стало страшно?1-1ет, конечно, хотя в этом его часто упрекали, — просто он привык жить возле самой опасной стороны реального. Но в нем всегда присут­ствовала святая любовь к Богу. Ему приходилось бороться со своей совестью. Разве его долг императора, его честь со­юзника Франции и Англии, не заставляла его продолжать войну, чего она ему не стоила бы, и слепо при этом верить в свою победу?

Иногда он вспоминал слова Распутина, которые его очень тревожили.

«Старец» как-то сказал: «Останови кроворазлитие, пока не поздно. Пролитая кровь превратится в океан, кото­рый поглотит всю страну, твой трон, и в нем ты захлебне­шься...»— Кого же мне упрекать в этом нынешнем развале, кро­ме самого себя, — мучительно размышлял Николай в своем изматывающем одиночестве...

В четверг, 23 февраля, он проснулся в своем вагоне, ког­да его императорский поезд остановился в Смоленске.

После полудня он уже приступал к исполнению своих обязанностей верховного главнокомандующего. Его там давно ждали генерал Алексеев и все члены его штаба. Он, конечно, никому из них не мог рассказать о том, что у него творилось на сердце. Ему сейчас было грустно вдвойне. Во- первых, он вспоминал нежные объятия жены, горячо лю­бимой Атександры, и во-вторых, скучал о дорогом малень­ком Алеше, который на этот раз с ним не поехал, так как он сам и две его сестры Ольга и Татьяна заболели красну­хой.

Какая-то безделица привлекла его внимание. На своем рабочем столе, среди вороха бумаг, депеш, военных карт стола маленькая коробочка. Оказывается король Бельгии награждал русского императора Боевым крестом...

В садике, окружавшем его резиденцию, шел снег. К мо­нарху относились с подчеркнутым, особым уважением все, — от генерала Алексеева до последнего часового.

Но все вокруг, — и деревья, и дорога, и подходы к мона­стырю, куда он ходил по вечерам предаваться духовным раз­мышлениям, были покрыты льдом. Твердое прозрачное ве­щество, в котором нет жизни, холодное, как сама смерть.

Он с нетерпением ждал новостей, и уже знал о начавших­ся в столице беспорядках. А накануне все казалось куда зло­веще, — он получил донесение о том, что некоторые его вой­ска встали на сторону бунтовщиков. Знал ли он, что его ок­ружение давно уже готовило эту чудовищную комедию, переходя от одной лжи к другой, в зависимости от интере­сов денежного мешка и политики: да народ вас с Александ­рой просто обожает, что вы, народ вас с Александрой про­сто ненавидит. Где же, скажите, истина?

В своем личном дневнике, который самым чудесным об­разом был обнаружен, правда только во фрагментарном виде, в некоторых опубликованных книжках ясно просле­живается его самоотречение во имя народа, который и тог­да не знал, да и сейчас, по-видимому, не знает, как он его любил и как старался быть достойным его, несмотря на все усилия врагов его унизить. Он писал: «Повсюду вокруг меня — измена, трусость, обман».

Для чего после этого заставлять нас поверить в его безза­ботность, равнодушие, в его помутившийся от напряжения и усталости ум, в то, что он был не в силах постичь всю глу­бину переживаемой империей драмы. Ах, бросьте, господа!

Напротив, нужно говорить о ясности ума Николая, ко­торый вдали от жены и детей, сумел точно определить воз­никшее перед ним препятствие, и он погружался в молит­ву, чтобы обрести душевный покой. Его погруженная в мер­твую тишину штаб-квартира, навевала отходную, утрату всех надежд, напоминала театр, в котором разыгрывался после­дний акт трагедии, а все декорации сцен ненависти находи­лись там, в русской столице. В Петрограде нет хлеба, нет дров. Народ страдает.

По широким улицам проходили народные шествия, люди громко кричали: «Хлеба... хлеба!»

Другие с глазами, налившимися кровью, орали: «Мир! Дай нам мир, Николай!»

На некоторых площадях собирались пьяные матросы, раненые солдаты. На Невском все подхватывали «Рабочую Марсельезу». Там собрались главные зачинщики восстания. От этих людей с покрасневшими рожами несло водкой, вы­ходит, они не были такими уж несчастными.

Их вопли только подстрекали толпу.

Все хлебные лавки были разграблены, не больше повез­ло и магазинам. Некоторые районы города пострадали от анархии больше, чем другие, — особенно Выборгский и Ва­сильевский Остров.

Германская пропаганда была организована на широкую ногу. Хорошо оплачиваемые подрывные элементы влекли за собой это большое стадо баранов. Толпа орала: «Долой вой­ну! Долой Германию! Долой царя!»

Несколько рабочих было убито подоспевшим казачьим отрядом. На перекрестках улиц возникали перестрелки. Толпа разбегаласьпо всем направлениям, все кричали: «На дворец! На дворец!»

Эти банды пьяных не понимали, что делают, и, приняв большой красивый магазин за резиденцию царя, принялись его грабить. Положение ухудшалось с каждым часом.

В тот же день царь сел в свой поезд, чтобы ехать в Цар­ское Село. Он понимал, что теперь ему самому придется быть втянутым в эту трагедию, которая начинала разыгры­ваться вокруг него; но сейчас его больше всего тревожило по­ложение жены и детей. Он знал, что сейчас они одни в боль­шом Александровском дворце. И эта мысль терзала его.

И сейчас он вновь обращался к своей православной вере, памятуя, что любовь способна творить чудеса, и теперь нуж­но было во что бы то ни стало преодолеть это враждебное пространство и подчинить своей императорской воле невоз­можное.

Был солнечный, яркий зимний день, и лучи его прони­кали через окно вагона. Поезд уверенно, не сбавляя ско­рость, катил по рельсам. После полудня позади осталась Вязьма, за ней Ржев, а вечером он миновал Лихославль.

В 2 часа ночи 14 марта царский поезд, прибывший в Ма­лую Вишеру, расположенную всего в двухстах верстах от сто­лицы, вдруг замедлил ход. Один офицер, поднявшийся в вагон императора, сообщил ему, что революционно настро­енные солдаты с пушками и пулеметами преградили путь. Любань и Тосно в руках восставших. Поскольку прямой путь в Петроград и Царское Село был отрезан, царский поезд мог дальше следовать по трем направлениям; либо повернуть на восток, на Москву, либо на юг, на Могилев, либо на запад, на Псков, где находился штаб Северного фронта под командованием генерала Рузского. Во время обсуждения решили выбрать последнее направление. Царь согласился и сказал: «Итак, на Псков».

В восемь часов вечера царский поезд медленно въехал на Псковский вокзал. Никакого почетного караула на перро­не не было. Императора встречали генерал Алексеев и его заместитель генерал Данилов. Царь, еще не зная, что Рузс­кий его тоже предал, отобедал вместе с ним. Ему сообщили, что в руках восставших оказались еще Гатчина и Луга. Рузс­кий , поднявшись в вагон царя, сообщил ему угрожающие новости: гарнизон Петрограда и Царского Села 8ышел из повиновения, включая его личную гвардию, казачий эскорт и гвардейский экипаж, которые во главе с великим князем Кириллом Владимировичем ушли из Царского Села. Сооб­щение о предательстве его личной гвардии стало для Нико­лая тяжелым ударом.

Слушая доклад Рузского, царь принял решение. Он по­просил генерала телеграфировать Родзянко и согласиться с тем, от чего долго отказывался: создание правительства, приемлемого для Думы, которое будет наделено всеми пол­номочиями для экстренного решения всех проблем государ­ства. Рузский поспешил к телеграфу.

Но в Петрограде уже было сформировано Временное правительство. Дума с Советами договорились о том, что Николай должен отречься от престола в пользу своего сына, а великий князь Михаил, брат царя, станет регентом. Для решения этого вопроса лидеру нового правительства уста­новили контакты с командующими армий на всех фронтах. Утром 15 марта ответы командующих были получены в Ставке генералом Алексеевым и переданы Рузскому в Псков. Мнение всех было единодушным: Николай должен отречься.