Жозе Эса де Кейрош - Семейство Майя

• Название: Семейство Майя
• Автор: Жозе Эса де Кейрош
• Издательство: «Художественная литература»
• Жанр: Классическая проза
• Год: 1985

Во второй том вошел роман-эпопея «Семейство Майа», рассказывающий о трех поколениях знатного португальского рода и судьбе талантливого молодого человека, обреченного в современной ему Португалии на пустое, бессмысленное существование; и новеллы.

---

— А вы, сеньор, не желаете? — повторил он, обращаясь теперь к маэстро.

Кружес задержался возле стола, глядя на карты и золотые монеты; не в силах устоять перед соблазном, он стал шарить у себя в карманах. При виде туза его нерешительность отступила: дрожащей рукой он вытащил соверен, поставив пять тостанов. И тут же проиграл. Когда Карлос вернулся из комнат со слугой, который нес их чемоданы, маэстро, весь растрепанный, с горящими глазами, вовсю предавался пороку: соверен был уже на исходе.

— Как, ты играешь?! — воскликнул Карлос с досадой.

— Сейчас я спущусь, — пробормотал маэстро.

И поспешно выставил тройку против короля. Опасная игра, заметил Палма, и стал прикупать карты, с убийственной медлительностью вытягивая их по одной из колоды. Карта ему не шла, и он разразился проклятьями. Но в проигрыше остался Эузебиозиньо.

Палма испустил заметный вздох облегчения и, прикрыв обеими руками колоду, уставился блестящими стеклами пенсне на маэстро:

— Так будем продолжать?

— Да.

У Палмы вырвался еще один вздох, теперь уже алчный; побледнев, он подрезал колоду.

— Король! — крикнул он, загребая золото.

При виде трефового короля подруга Палмы захлопала в ладоши; маэстро в бешенстве удалился.

У Лоренс они просидели за ужином до восьми часов, уже при свечах, и Аленкар говорил без умолку. В тот вечер он забыл о разочарованиях своей жизни, обо всех литературных обидах; он пребывал в отличном настроении и то изливал на слушателей стародавние истории, происшедшие с ним здесь, в Синтре, то вспоминал о своем незабываемом путешествии в Париж, то пускался описывать свои бесчисленные любовные приключения и светские скандалы в романтическое время Нового Возрождения… И все это с резкими голосовыми модуляциями, возгласами «дети мои!», «милые мои мальчики!» и бурной жестикуляцией, от которой колебалось пламя свечей; при этом Аленкар не забывал осушать одним духом бокал за бокалом. На другом конце стола двое чопорных англичан, в черных фраках, с белыми гвоздиками в петлицах, изумленно и не без некоторого презрения взирали на сей сумбурный всплеск южного темперамента.

Треска по рецепту Аленкара стала апофеозом его торжества; и радость поэта была столь велика, что он даже выразил сожаление: черт возьми, мальчики, зачем с нами нет Эги!

— Я всегда хотел угостить его треской, приготовленной по моему рецепту. Пусть он не способен оценить моих стихов, но по крайней мере ему пришлось бы оценить мой кулинарный талант: ведь это блюдо — произведение истинного мастера! Однажды я приготовил его у Коэнов, так Ракел меня даже обняла от восторга… Поэзия и кулинария, мальчики, — родные сестры! Возьмите Александра Дюма… Вы скажете, что Дюма-отец не был поэтом… А его д'Артаньян? Один д'Артаньян — это целая поэма… В нем — блеск, фантазия, вдохновение, мечта, очарование! Ну, вы убедились, что Дюма — истинный поэт? Вы должны как-нибудь поужинать со мной, я приглашу Эгу и приготовлю вам куропаток по-испански, — вы просто пальчики оближете! И, честное слово, я люблю Эгу! К чему эти споры о реализме и романтизме? В жизни существуют и лилии, и клопы. Есть люди, предпочитающие вонь сточных канав; превосходно, пусть описывают городскую канализацию… Я же предпочитаю надушенные плечи: каждому свое. Сердце — вот единственное, что мне дорого. А Эга боится движений сердца. Он боится блеска, порыва, возвышенности. Но как бы там ни было, выпьем за здоровье Эги!

Аленкар поставил бокал, вытер усы и, понизив голос, проворчал:

— Если эти англичане не перестанут на меня пялиться, я брошу бокал им в физиономию и устрою бурю, которая заставит наконец Великобританию узнать, что такое португальский поэт!

Но буря не разразилась, и Великобритания так и не узнала, что такое португальский поэт; ужин спокойно завершился традиционным кофе. В девять часов, когда уже светила луна, подали экипаж.

Поэт в своем плаще деревенского священника держал в руках букет роз; панама покоилась в чемодане, а на голове у него красовалась шапка из выдры. Отяжелевший от ужина и уже слегка захандривший маэстро устроился в углу экипажа и молчал, уткнувшись в воротник пальто и укрыв колени материнским пледом. Коляска тронулась; Синтра, залитая лунным светом, осталась позади.

Какое-то время они ехали, окруженные безмолвным великолепием вечера. Раскинувшийся простор и дорога перед ними словно купались в теплом искрящемся сиянии. Затихшие белые дома, задумчиво-печальные при свете луны, мелькали среди деревьев. Журчанье вод долетало порой из темноты и воздух обдавал ароматом, когда они проезжали мимо увитых цветами оград. Аленкар, закурив трубку, глядел на луну.

Миновав Сан-Педро, они выехали на большую дорогу, и тут Кружес зашевелился, покашлял, посмотрел на луну и пробормотал сквозь поднятый воротник пальто:

— Продекламируй-ка нам, Аленкар, что-нибудь подходящее…

Поэт с готовностью пересел вместо одного из лакеев к ним поближе. Но что же такое продекламировать, чтобы передать все очарование этого лунного вечера? Любые стихи кажутся невыразительными, если слушать их вот так, при свете луны! Наконец он решил поведать им в стихах одну истинную и печальную историю… Подобрав свой деревенский плащ, поэт сел возле Кружеса, выбил трубку и, пригладив усы, начал задушевно и просто:

При доме старинном — заброшенный сад:
Без мраморных статуй и каменных плит…
Росли там лаванда, гвоздики, самшит
И розы…

— Гром и молния! — вдруг прервал его Кружес, вскакивая и роняя материнский плед; его вопль заставил Аленкара онеметь, Карлос в испуге обернулся, а лакей вздрогнул.

Коляска остановилась, все воззрились на Кружеса, и в безмолвии равнины, под мирным сиянием луны, Кружес в отчаянии воскликнул:

— Я забыл про сладкие пирожки!

IX

Всю неделю держалась прекрасная солнечная погода, но день, когда должен был состояться долгожданный бал у Коэнов, выдался серый и пасмурный. Ранним утром, открыв окно в сад, Карлос увидел низкие, похожие на грязный хлопок-сырец облака и мокрые, дрожащие на ветру деревья; вдали река несла мутные воды, а порывы юго-западного ветра обдавали влажной духотой. Карлос решил никуда не выходить и с девяти часов сидел за бюро в просторном синего бархата халате, и вправду придававшем ему сходство со знатным меценатом эпохи Возрождения, и пытался работать; но, несмотря на две чашки кофе и бесчисленные папиросы, его мозг, подобно небу за окном, в то утро был словно затянут мглой. Карлос знавал и прежде столь же отвратительные дни, когда он в сердцах называл себя «безмозглым болваном»; и теперь растущая груда разорванных и скомканных листов бумаги на ковре возле его ног вызывала в нем ощущение полного краха.

Поэтому он испытал истинное облегчение от внезапной передышки в этом поединке со строптивым разумом, когда Батиста доложил ему о приезде Виласы, который должен был обсудить с ним продажу принадлежавших Карлосу дубовых рощ в Алентежо.

— На этой продаже, — заговорил управляющий, положив на край стола шляпу и бумаги, — вы заработаете две тысячи эскудо… Неплохой подарок с утра пораньше…

Карлос потянулся и крепко сцепил руки на затылке:

— Ох, Виласа, разумеется, мне весьма пригодятся две тысячи эскудо, однако еще больше я нуждаюсь в просветлении мозгов… Нынче я совершенно отупел.

Виласа лукаво взглянул на него:

— Вы хотите сказать, что удачная страница вам дороже пятисот фунтов? Ну что ж, у всякого свой вкус, сеньор, у всякого свой вкус… Оно и впрямь недурно писать, как Эркулано или Гарретт, но две тысячи эскудо есть две тысячи эскудо… За романы с продолжением, что печатаются в газетах, тоже ведь платят… А наше дело вот какое…

И Виласа, не присаживаясь, принялся торопливо перечислять все выгоды этой продажи; Карлос же не без внутреннего содрогания разглядывал ужасающе безвкусную булавку, которой был заколот галстук Виласы: ярко-красная обезьяна лакомится золотой грушей, — и до его затуманенного сознания с трудом доходили слова управляющего о каком-то виконте де Торрал и чьих-то свиньях… Когда Виласа подал ему на подпись бумаги, Карлос принялся подписывать их с таким видом, будто, лежа на смертном одре, подписывал завещание.

— Премного благодарен вам, сеньор. Я вас покидаю, мне еще нужно встретиться с нашим другом Эузебио. Мы с ним едем в Министерство двора, у него там хлопоты… Он желает получить командорский знак ордена Непорочного зачатия, но в правительстве им недовольны…

— Вот как! — почтительно пробормотал Карлос, подавляя зевок. — Наш Эузебиозиньо не угодил правительству?

— Он не прошел на выборах… Недавно министр двора доверительно сказал мне: «Эузебио — даровитый юноша, но его поведение…» Да ведь вы, ваша милость, как мне известно от Кружеса, повстречались с ним в Синтре…