Жозе Эса де Кейрош - Семейство Майя

• Название: Семейство Майя
• Автор: Жозе Эса де Кейрош
• Издательство: «Художественная литература»
• Жанр: Классическая проза
• Год: 1985

Во второй том вошел роман-эпопея «Семейство Майа», рассказывающий о трех поколениях знатного португальского рода и судьбе талантливого молодого человека, обреченного в современной ему Португалии на пустое, бессмысленное существование; и новеллы.

---

— Как жаль, что такой прекрасный сад не принадлежит какому-нибудь художнику! — пробормотал маэстро. Только художник способен оценить всю прелесть этих цветов, этих деревьев, этих звуков…

Карлос улыбнулся. Художники, сказал он, любят в природе только линию и цвет. А чтобы выращивать тюльпаны, поливать гвоздики, оберегать от утренних холодов побеги акации — для этого нужен именно владелец-буржуа, который каждое утро, нахлобучив старую шляпу и вооружившись лейкой, возделывает свой сад, и эти деревья и растения для него — вторая безмолвная семья, за которую он тоже в ответе…

Кружес, слушавший его рассеянно, воскликнул:

— Вот черт! Не забыть бы мне про сладкие пирожки!

Стук колес прервал его: по дороге, со стороны дворца Семи Вздохов, мчалась рысью открытая коляска; Карлос вскочил, уверенный, что это едет «она» и он увидит сейчас ее прекрасные, сверкающие, подобно звездам, глаза. Но мимо проехал какой-то старик с длинной, как у патриарха, бородой, и с ним пожилая англичанка в голубой раздуваемой ветром вуали; на коленях она держала огромный букет цветов. Следом за коляской, в облаке поднятой ею пыли, показался высокий мужчина, одетый в черную пару, в надвинутой на глаза широкополой панаме. Кружес разглядел знакомые романтические усы и закричал:

— Смотри-ка, Аленкар! О! Наш славный Аленкар!

Поэт, пораженный, остановился посреди дороги и распростер навстречу друзьям свои объятия. Спустя мгновенье он, со свойственной ему шумной горячностью, прижал Карлоса к груди, а Кружеса даже расцеловал: ведь он знал его еще ребенком, Кружес для него все равно что сын. Черт возьми! Вот сюрприз так сюрприз — он не радовался бы так, получи он герцогский титул! Какое счастье встретить их здесь! И каким ветром их сюда занесло?

Не ожидая ответа на свой вопрос, Аленкар тут же выложил им все о себе. Он в очередной раз застудил горло, его стало лихорадить, и Мело, добрый Мело, посоветовал ему подышать свежим воздухом. А где еще воздух лучше, чем в Синтре: здесь дышится вольно не только легким, но и сердцу, не так ли, мальчики? Вот он и прибыл сюда вчера омнибусом.

— И где ты остановился, Аленкар? — спросил Карлос.

— Как ты полагаешь: где я могу остановиться, сынок? Разумеется, у моей старушки Лоренс. Бедняжка! Она очень сдала. Но она — мой старый друг и почти сестра… А вы — какого черта? Куда вы направляетесь с этими цветами в петлицах?

— Ко дворцу Семи Вздохов… Маэстро никогда его не видел.

Ну, тогда он тоже вернется с ними туда! У него здесь нет других занятий, кроме как дышать свежим воздухом и предаваться размышлениям. Все утро он бродил вот так, без цели, искал плоды фантазии в зеленой листве деревьев. Но теперь он отправится с ними: его долг оказать эту честь маэстро…

— Ведь все эти места столь дороги мне! Здесь нет ни одного деревца, которое не было бы мне знакомо… Я не хочу мучить вас стихами, но все же напомню вам, строки, сочиненные мною во дворце Семи Вздохов и вдохновленные им…

Здесь видел я зори апрельских дней
и звезды в полночный час.
И вздохи рвались из груди моей
не семь, а тысячу раз!

Теперь вы видите, мальчики, что я в самом деле недурно знаю эти места…

Поэт многозначительно вздохнул, и некоторое время они шли молча.

— Скажи мне, Аленкар, — тихо спросил его Карлос, взяв под руку и принуждая остановиться. — Дамазо тоже там, в отеле Лоренс?

Нет, Дамазо там нет, иначе он, Аленкар, его бы непременно встретил. Правда, вчера он сразу же лег, устав с дороги, но нынче утром вместе с ним завтракали только двое юношей-англичан. Кроме них он видел еще прелестную породистую собачку — она лаяла в коридоре…

— А вы где поселились?

— У Нунеса.

Поэт, вновь замедлив шаг, с одобрением посмотрел на Карлоса:

— Как хорошо ты сделал, что привез сюда Кружеса, сынок! Сколько раз я уговаривал его сесть в омнибус и поехать в Синтру хоть на два денька. Но разве его оторвешь от фортепьяно? А ведь именно для музыки, для вдохновения, для того, чтобы понять Моцарта и Шопена, и нужно увидеть всю эту красоту, услышать мелодии в шелесте листвы…

Аленкар понизил голос, указывая на маэстро, который рвался вперед, увлекаемый восторгом:

— У него большой талант, он сочиняет превосходную музыку!.. И мать у него на редкость достойная женщина.

— Взгляните-ка сюда! — закричал Кружес, останавливаясь и поджидая их. — Какой прекрасный уголок!

И Кружес показал им на отрезок дороги, зажатый между старыми, увитыми плющом стенами и затененный раскидистыми деревьями, чьи ветви, тесно переплетясь между собой, образовали живой навес из листвы, сквозь которую, словно сквозь сеть, просачивалось солнце, и на земле дрожали пятна солнечного света; в тенистом безмолвии бежала и пела вода невидимого источника.

— Если ты жаждешь прекрасного, Кружес, — отозвался Аленкар, — тебе нужно подняться в горы. Там — ширь, там — облака, там — величие…

— Нет, эта красота мне больше по душе, — пробормотал Кружес.

Его застенчивой натуре, по-видимому, и впрямь были милее вот такие уединенные уголки с зелеными деревьями и остатками древней, заросшей мхом стены; тенистые, покойные места, где особенно уютно неторопливым раздумьям…

— Впрочем, сынок, — продолжал Аленкар, — в Синтре все божественно. Здесь нет ни одного уголка, который не был бы готовой поэмой. Взгляни вот, какой очаровательный голубой цветочек!

И поэт бережно сорвал цветок.

— Идемте же наконец, — торопил их Карлос, проявляя нетерпение; услыхав от Аленкара о породистой собачке, он теперь был уверен, что «она» остановилась у; Лоренс и он скоро ее увидит.

Они поспешили к дворцу Семи Вздохов, и тут Кружеса постигло разочарование. Он увидел обширный поросший травой двор, в глубине которого небольшой и весьма запущенный, с выбитыми стеклами, дворец гордо возносил над аркой к небесам свой огромный герб. С детства Кружес воображал себе этот дворец стоящим среди живописного хаоса скал, взметнувшихся над долиной, и все это рисовалось ему при свете луны и под звуки гитары… Представший перед ним дворец обманул его ожидания.

— Вся наша жизнь состоит из обманутых ожиданий, — сказал Карлос. — А теперь — вперед!

И он торжественно зашагал через двор, а маэстро, которого не покидало веселье, снова закричал ему вдогонку:

— Вам, разумеется, лучше это знать, сеньор Майа, вы же известный знаток испанок!..

Аленкар, отставший, чтобы закурить папиросу, полюбопытствовал, о каких испанках идет речь. И маэстро рассказал ему о встрече в отеле Нунеса и скандале, учиненном Кончей.

Они шли по одной из боковых аллей, зеленой и тенистой, где царила глубокая, как в монастырской галерее, тишина. Двор выглядел заброшенным, трава здесь росла буйно и вся пестрела сверкавшими на солнце златоцветом и белыми ноготками. Ни один лист на колыхался; сквозь ажурные кроны солнце бросало снопы золотых лучей. Синева неба казалась еще более высокой от сияющего безмолвия; и лишь время от времени среди каштанов раздавалось мерное и сонное кукование.

Дворец, с его покрытой ржавчиной оградой, каменной резьбой, источенной дождями, тяжелым претенциозным гербом, затянутыми паутиной окнами, разрушенной кровлей словно был оставлен умирать медленной смертью в этом зеленом уединении; он словно покончил счеты с жизнью с тех пор, как из нее исчезло изящество треуголок и шпаг, а пышные дамские кринолины перестали касаться этой травы… Кружес описывал Аленкару, какой вид был у Эузебиозиньо, когда тот с чашкой кофе отправился просить прощения у Кончи; поэт в своей широкополой панаме, слушая его, поминутно нагибался, чтобы сорвать очередной цветок.

Пройдя сквозь арку, они увидели Карлоса: он сидел на одной из каменных скамеек и курил, погруженный в свои мысли. Замшелые стены дворца отбрасывали на эту часть террасы глубокую тень; из долины тянуло свежестью и прохладой; где-то внизу слышалось жалобное журчание родника. Аленкар, присев рядом с Карлосом, с отвращением заговорил о поведении Эузебиозиньо. Что за гнусность — притащить этих девок в Синтру! Ни в Синтру, ни в какое другое место… Но уж в Синтру — ни в коем случае! Сам Аленкар, да и все другие, всегда питали благоговение к этим деревьям и их торжественной сени…

— И еще этот Палма, — продолжал поэт, — этот негодяй! Я его знаю, он издает одну жалкую газетенку, и я однажды надавал ему пощечин посреди Розмариновой улицы. Любопытная была история… Я тебе расскажу, Карлос… Он — каналья, каких мало! Я бы ему припомнил кое-что!.. Отвратительный волдырь! Тухлая колбаса!

И Аленкар вскочил, нервно теребя усы, возбужденный воспоминаниями о старой распре; он осыпал Палму грубой бранью: подобные припадки необузданной ярости были несчастьем его неуравновешенной натуры.

Кружес во время этой сцены стоял, опершись на парапет, и не сводил взора с раскинувшейся внизу равнины, заботливо вспаханной и разделенной на светло-зеленые и темно-зеленые квадраты, что делало ее похожей на лоскутную скатерть, которой был накрыт стол в его комнате. Белые ленты дорог, извиваясь, пересекали равнину; тут и там, окруженные купами деревьев, белели фермы; и повсюду на этой богатой водными источниками земле цепочки небольших вязов указывали на прохладный, бегущий в траве ручей, где играли солнечные блики. Вдали море простиралось до самого горизонта, окутанного легкой дымкой синеватого тумана; выпуклая, отливающая лазурью морская гладь сверкала подобно дорогой эмали, а над ней застыл клочок облака, словно забытый там и дремлющий на ярком солнце.