Георгий Федотов - Судьба и грехи России

• Название: Судьба и грехи России
• Автор: Георгий Федотов
• Издательство: Издательство «София»
• Жанр: Философия
• Год: 1992
• ISBN: 5-87316-002-3

Федотов Георгий Петрович(1886 - 1951 гг.) — выдающийся русский мыслитель и историк. Его научные интересы были сосредоточенны на средневековом и древнерусском христианстве. Был близок к Бердяеву и св. Марии (Скобцовой). Защитник свободы и честности в Церкви, мысли, обществе.

Федотов  Г.П., Судьба и  грехи России /избранные статьи по философии русской истории и культуры/

---

==213

труды, которых являются  теперь для нас неисчерпаемым источником  познания России и исполняют нас законной гордостью за русскую науку. Щедрин смеялся над трудами академий. Вряд ли ему приходило в голову смеяться над учебниками для народных школ. Народная школа была со зданием интеллигенции, ее гордостью. Академия наук казалась роскошью, излишеством. Звание народного учителя и было самым почетным в России. Звание профессора было — и осталось — почти бранным словом. Считалось аксиомой, что культура (то есть цивилизация) растет снизу, а не сверху. Я знал одного старого чудака, который говорил: «Ведь и человек растет не с головы, а с ног». Существование образованной элиты в безграмотной стране считалось аномалией, чем-то вроде помещичьих оранжерей и крепостных балетов. Большевики, при всем своем марксизме, разделяли (и даже до крайности обострили) это народническое понимание культуры. Они сделали опыт: все для народа, ценою разрушения высших  этажей культуры. Университет был полуразрушен, зато СССР гордится почти поголовной  грамотностью. Но вот при первой попытке поднять эту грамотность хотя бы до уровня грамотности орфографической встретилось неожиданное (!) препятствие: то, что называется на условном милитаристическом жаргоне — проблема кадров. Нет учителей. Чтобы создать народных учителей, надо иметь приличную среднюю школу, чтобы создать среднюю школу, надо иметь университет. Так, на собственном, то есть народном, лбе большевики опытно проверили народническую философию культуры и отрицательно оправдали дело Петра. Да, в отсталой и девственно невежественной стране нужно начинать с Академии наук, а не с народной школы. Таким путем шел весь мир. Западная Европа имела «Академию» при Карле Великом, а народную школу  лишь в XIX веке. Просвещение разливается, как вода, заполняя высокие водохранилища, чтобы переливаться, если не через край, то по желобам или шлюзам, все в более низкие водоемы. Народничество предпочитало более органические сравнения: с ростом дерева, например. Земля при  этом представлялась источником творческих сил: все из народа. Народ, и именно низы его, творит из себя свою интеллигенцию, которая поднимается все выше и выше, не отрываясь от массы. Таков идеаль-

==214                                                      Г. П.

ный  порядок культуры, нарушенный  аристократическим или  буржуазным грехопадением. Что можно возразить на это? Оставаясь в границах органических символов, приходится сказать, что земля    сама ничего не производит. Семя падает сверху в ее лоно, которое лишь питает его. Растение столько же дитя солнца, как и земли. Безотцовская, лишь материнская, народническая или земная сила всегда остается темной и бесплодной. Порыв личности к свету, к солнцу, к свободе неизбежно создает надрыв, если не разрыв ее связей со средой, с материнским лоном народа. Неизбежна драма непонимания, отчуждения, борьбы. Народ идет за духовными  вождями против воли, упираясь, — всякий народ, хотя бы и высококультурный. Масса, в которую бросали просвещение  подвижники XVIII века, была еще почти исключительно дворянской, как дворянской, и даже вельможной, была та чернь, которую  бичевал Пушкин.   Есть, правда, расстояния, которые оказываются пропастью. Такие пропасти могут поглотить государство, это был случай России. Но для России заполнение пропасти требовало методов просвещения, а не народничества, от Академии к народной школе, а не обратно.

                Но теперь вопрос ставится уже не о возврате от народничества к просвещению, а о дальнейшем шаге — от просвещения  к творчеству. За просвещение мы можем быть спокойны.  И государство, и народ, то есть все слои его, одинаково в нем заинтересованы. В сущности, оно нуждается лишь  в материальных средствах и организации. Оно может пока еще — и долго — совершаться в России самотеком, то есть по инерции, силой разбуженной в массах жажды  знания.

                Иное дело творчество, то есть культурное творчество. Работа для него потребует методов, коренным образом отличных  от народнических. Методов не только непривычных для нас, но и прямо враждебных нашим «заветам».

                Поставить творчество впереди просвещения — то же самое, что в хозяйственной жизни подчеркнуть производство перед распределением. Логически может ли быть иначе? Прежде чем распределять, нужно, чтобы было что распределять. Лишь XIX век с его титаническим, почти стихийным  ростом производства, как и культурного накопления, приучил нас поверхностно скользить над проблемою про-

СОЗДАНИЕ  ЭЛИТЫ                                 

==215                                                                                                 

изводительных сил. Социализм сводился к проблеме распределения. Понадобилось тоталитарное осуществление социализма в СССР, чтобы вопросы производства встали в  порядок дня. Производство падает. Мощный поток хозяйственной энергии, вчера, казалось, неистощимой, иссякает,  как степной ручей. Нужны планомерные и сознательные  усилия, чтобы оживить  его. Сюда относится борьба с  «уравниловкой», премиальные тарифы, стахановщина, восстановление кадров, техническое образование. Обобщая,  можно было бы сказать: создание неравенства, или технической элиты. Следует признать, что основное направление  технической политики выбрано правильно. Страна должна  создать свою техническую элиту, если хочет выбиться из  нищеты. Лишь  органическое головотяпство режима (отчасти совпадающее с самым духом большевизма) губит все  разумные начинания.

                В сфере духовной культуры меньше  места плановому  вмешательству, организации, больше свободе, иррациональным силам духа. Но основная проблема воспитания и  здесь та же самая: создание элиты, культурного неравенства. Потрясенные фактом общественного неравенства —  действительно безнравственного и уничтожающего возможность подлинного национального общения, — мы проглядели ценность и вечность духовной иерархии. Должно  быть расстояние между учителем и учеником, между писателем и читателем, между мыслителем и популяризатором. Иначе нечему будет учить. Напряженность восходящего движения к культуре пропорциональна расстоянию ее  полюсов, — если только связь между ними не утрачена: так  сила тока пропорциональна разности потенциалов. Конечно, расстояние между полюсами должно быть заполнено  посредствующими деятелями; строение культурного мира  ступенчато,иерархично. Академик не должен, да и не может, не умеет преподавать в народной школе. Вот то, чего у нас не одни большевики, но почти никто не понимает. Непосредственное творчески-трудовое общение происходит между смежными   звеньями иерархии. Тогда — и только тогда, — по слову Данте, nunni tirati son e tutti tirano — «все влекомы, и все влекут».

                И, наконец, отрешаясь от всех соображений педагогической целесообразности и даже общественного блага, надо

==216                                                    Г. П.

 отдать себе отчет в том, для чего, собственно, существует  культура. Культура ли для народа или народ для культуры?  Единственный смысл существования нации — в ее творчестве: в открытой ею истине, в созданной красоте, в осуществленной или прозреваемой ею правде. Хотя сказано, что  суббота для человека, но человек — для Бога. Суббота относится к цивилизации.

                Наша  радость о Греции, наша благодарность ей за созданное ею вечное достояние омрачается, правда, мыс лью о рабстве, об узости того социального слоя, который  был носителем ее культуры. Но кому серьезно придет в  голову отказаться от этого наследия), есть в духовном  смысле отвергнуть его) лишь потому, что оно пахнет  рабством? Или от великой русской культуры, — которая  почти вся вскормлена крепостным строем? Неравенство,  в самых тяжких социальных формах, до нынешнего дня  было необходимым  условием  высшей культуры: таков  закон социального грехопадения. Лишь наше время —  впервые в истории мира — благодаря неслыханному накоплению материальных средств сделало возможным —  покамест только теоретически — культуру, построенную  если не на равенстве, то на общности, на всенародном  общении, на бесклассовом, в экономическом смысле, обществе. Это наше счастье, наша привилегия. Сумеем ли  мы воспользоваться ею? Лишь в том случае, если на почве экономического  почти-равенства сумеем создать культурное неравенство, иерархию духовной элиты. Надо постоянно повторять это, кричать об этом — в наши дни, когда не в одной России, а в половине Европы торжествующая демагогия хочет обезглавить элиту и утопить ее в красном, черном, коричневом, но, по существу, всегда сером национальном однообразии.