Георгий Федотов - Судьба и грехи России

• Название: Судьба и грехи России
• Автор: Георгий Федотов
• Издательство: Издательство «София»
• Жанр: Философия
• Год: 1992
• ISBN: 5-87316-002-3

Федотов Георгий Петрович(1886 - 1951 гг.) — выдающийся русский мыслитель и историк. Его научные интересы были сосредоточенны на средневековом и древнерусском христианстве. Был близок к Бердяеву и св. Марии (Скобцовой). Защитник свободы и честности в Церкви, мысли, обществе.

Федотов  Г.П., Судьба и  грехи России /избранные статьи по философии русской истории и культуры/

---

                Дело не в грамотности и не в запасе благородных и бес полезных сведений — по истории, литературе, мифологии.  Можно легко допустить, что с годами, ценой большого напряжения школьной дисциплины, в России добьются сносной орфографии и даже заставят вызубрить конспекты по  греческой мифологии. И все это останется мертвым грузом, забивающим  головы, даже отупляющим их, если не  совершится чудо возрождения подлинной культуры; если,  перефразируя в обратном смысле слова Базарова, мастерская не станет храмом.

                Выражаясь  в общепринятых ныне терминах, в России  развивается и имеет обеспеченное будущее цивилизация, а  не культура, и наше отношение к этому будущему — оптимистическое или пессимистическое — зависит от того, к  какому стану мы примыкаем, к стану цивилизации  или  культуры. Водораздел проходит довольно четкий — как  здесь, в эмиграции, так и в рядах старой интеллигенции  там, в России. Это различие можно определять по-разному, как различие качества и количества или образования  гуманистического и реалистического. Последнее определение можно формулировать точнее, культура построена на  примате философски-эстетических, а цивилизация — научно-технических элементов. Но мы и без определений понимаем, в чем дело. Начиная с девяностых годов русская интеллигенция разделилась на два лагеря — не по полити-

СОЗДАНИЕ  ЭЛИТЫ                          

==209

ческим настроениям, но как раз по линии различного понимания культуры. Бои между людьми культуры и цивилизации велись жаркие, даже ожесточенные. К началу войны  они заканчивались  относительным   торжеством культуры. Философия, эстетика овладевали твердынями «заветов», завоевали позиции в толстых журналах, в школе в газете. Однако их торжество было недолговечным. Народные массы оставались чуждыми этому культурному ренессансу. Они едва просыпались от средневекового сна к диковинкам  соблазнительной цивилизации. Чудеса науки и техники действовали неотразимо на детские умы, вчера еще жившие  верой в чудотворные иконы и мощи. Обвал старого религиозного мировоззрения был резок и катастрофичен. Вместе с тем обнаружились новые ножницы между интеллигенцией и народом, совершенно обратные рас хождениям  шестидесятых  и семидесятых годов. Народ оказался духовно в XVIII веке, когда интеллигенция вату пила в XX. Большевистская революция не создала этого конфликта — она лишь трагически углубила его.

                В известном смысле можно  сказать, что большевизм был возвращением  к традициям шестидесятых годов. Конечно, в нравственном смысле нельзя и сравнивать Ленина с Чернышевским. Но умственный склад их был сходен, не даром Чернышевский  вошел в творимую легенду революции как предтеча большевизма. Можно было бы утверждать даже, что большевики кое в чем смягчили вандализм Писаревых, никто уже не думал теперь о разрушении эсте тики или о развенчании Пушкина. В этом смысле усилия последнего поколения рыцарей культуры не прошли даром. Им  мы обязаны тем, что разрушительный разлив русской революции  остановился перед некоторой культурной преградой. Без «Мира искусства» была бы невозможна «Охрана памятников  старины». Характерно, что беспощадное разрушение церквей и старины началось уже тогда, когда ушел  в могилу или в тюрьму первый  интеллигентский строй сподвижников Ленина: все эти Луначарские, Каменевы, Троцкие (или Троцкия), которые не остались чужды культуре XX века. Сталин от нее совершенно свободен, как и тот низовой, полуграмотный слой, который он вызвал с собою к власти. Культурный вандализм большевизма разгулялся тогда, когда революционный дух его уже выдохся.

                14   Г. П. Федотов. Том  2

==210                                                    Г. П.

Этот парадоксальный факт показывает, что самый страшный враг культуры в России — не фанатизм, а тьма, и даже  не просто тьма, а тьма, мнящая себя просвещением, суеверие цивилизации, поднявшее руку на культуру.

                Мы  здесь, за рубежом, мучительно переживаем распродажу картин из Эрмитажа как неисцелимую рану, нанесенную русской культуре. Не думаю, чтобы широкие массы в  России были хоть сколько-нибудь ею взволнованы. Продать картины, чтобы купить машины или хлеб, — должно  было казаться естественным. Тем более что убыль качества  покрывалась ростом количества. Эрмитаж все разрастается,  захватывая чуть ли не весь Зимний дворец свезенными  отовсюду музейными вещами. Бесконечные экскурсии, де филирующие  целый день по его залам, смогут ли заметить  исчезновение нескольких шедевров в этом море картин, от  которого голова идет кругом? Для них, для цивилизации —  все на месте. И цивилизации нужен музей, но по-другому  нужен, чем культуре. Одни люди влюбляются в картину и  целую жизнь посвящают ее культу, другие — глазеют, спеша отбыть «культурную» повинность и сделать «социологические» выводы из запечатленной на полотне трагедии.

                Но  ведь такой была, в массе своей, и русская интеллигенция шестидесятых, семидесятых, восьмидесятых годов.  Эти поколения еще не исчезли из жизни, а, исчезая, оставили наследников. Современная молодежь и здесь, за рубежом, опять откровенно предпочитает техническую цивилизацию — эстетической  и философской  культуре. Для  старых семидесятников и для молодых людей «тридцатых»  годов драма русской культуры одинаково не существует.  Просвещение в России разливается неудержимо. Тираж  книг доходит до миллионов. Все шероховатости и пробелы  сегодняшнего дня будут завтра исправлены, и Россия действительно догонит и обгонит Америку.

                Да, Америку... Ее догнать нетрудно. Не сомневаемся,  что «Новая Америка» сможет многое организовать и лучше  старой. Но что же в ней будет от России? Почему этот евразийский континент стоит нашей любви более чем все другие, превращающиеся на наших глазах в унылое единообразие планеты?

                Мы, не согласные на Россию-Америку — и чающие для нее иного, высшего будущего, обязаны наметить мост от

==211

нашей мечты  к действительности. Что делать нам здесь  сейчас и завтра там, чтобы, если возможно, отклонить «ход  истории», согнуть «железную необходимость»? Словом, еще  раз обойти Гегеля, как Ленин раз уже обошел Маркса.  Против течения!

Разумеется, жизнь и смерть культуры, в отличие от цивилизации, заключают в себе огромный элемент иррационального. Никто не знает, почему расцветает и почему чахнет искусство. Все наши самые героические усилия не могут  создать гения, который определяет на века содержание культуры и дает ей известную форму. Но мы можем создать условия благоприятные — не для появления гениев, а для их  роста и их влияния. Да разве одни гении движут культурой?  Тысячи работников ведут плуг по указанной учителем борозде. Культура, как и цивилизация, нуждается в организации, в  школе, в трудовой дисциплине. И Адам был призван «возделывать рай» — иными приемами, конечно, чем возделывает  свое поле американский фермер. А гениев мы имели достаточно за истекший век. Вряд ли другой народ имел столько  великих людей за одно столетие. Бог не обидел Россию.  Только бы нам оказаться достойными этого наследства. И не  только сохранить, но и творчески приумножить его — что, в  сущности, одно и то же.

                Проблема  культуры, в отличие от цивилизации, имеет  два аспекта, допускающих оба сознательное воспитательное  и общественное усилие. Культура отличается от цивилизации, во-первых, иной направленностью интересов; во-вторых, приматом качества над количеством. В настоящий  исторический день обе проблемы сводятся к одной: как  воссоздать в России тот разрушенный революцией культурный слой, который был бы  способен поднять качество культурной работы и передвинуть центр интересов с вопросов техники к вопросам духа.

                2

Создание элиты, или духовной аристократии, есть задача, прямо противоположная той, которую ставила себе русская интеллигенция. Интеллигенция нашла готовым культурный  слой, главным образом дворянский  по своему

==212                                                       Г. П.

 происхождению  и отделенный от народа стеной полного  непонимания. Она поставила своей целью разрушить эту  стену любой ценой, хотя бы уничтожения самого культурного слоя, ради просвещения народа. Опуститься самим,  чтобы дать подняться народу, — в этом смысл интеллигентского «кенозиса», или народничества. Русское народничество как культурное умонастроение много шире того социально-политического течения, которое называется этим  именем. За немногими исключениями, почти вся интеллигенция разделяла его основные предпосылки. И это было для нее тем легче, что основной темой предшествую щей,  петровской,   императорской     эпохи  было  «просвещение». Просвещение предполагает истину данной,  систему культурных ценностей уже установленной. Для  торжества истины нужно лишь приобщить к ней темные  массы. Просвещение, или цивилизация, России была, конечно, насущной необходимостью, вопросом ее существования. Но преобладание этой темы налагает на весь XVIII  век, при всем его внешнем великолепии, печать элементарности. Творческая эпоха, в сущности, начинается валександровские годы, чтобы через несколько десятилетий смениться просветительным народничеством. Различие между  просвещением петровским и народническим весьма существенно, хотя легко ускользает от наблюдателя. Просветитель стремится поднять до себя просвещаемую массу, на  родник —  спуститься  до нее. Конечно, и народник  спускается, чтобы поднимать, — по крайней мере, в своем  дневном сознании, — и просветитель должен популяризировать, то есть принижать свою истину. Но для последнего  всего дороже истина, для первого — народ, то есть люди.  Первый движется интеллектуальным и эстетическим увлечением истиной, второй нравственным стремлением к Равенству. Каких только жертв не приносит народник на алтарь равенства! Н. К. Михайловский резко формулировал  юношеские крайности своего поколения: «Пусть нас секут!  Мужика секут же». Это жертва свободой, то есть самым дорогим для русской интеллигенции. Что же сказать о науке,  искусстве, философии? Щедрин любил высмеивать благонамеренные общества, которые выпускают «101 том трудов». Какие общества имел в виду сатирик? Вероятно, те исторические, географические и филологические общества,