Георгий Федотов - Судьба и грехи России

• Название: Судьба и грехи России
• Автор: Георгий Федотов
• Издательство: Издательство «София»
• Жанр: Философия
• Год: 1992
• ISBN: 5-87316-002-3

Федотов Георгий Петрович(1886 - 1951 гг.) — выдающийся русский мыслитель и историк. Его научные интересы были сосредоточенны на средневековом и древнерусском христианстве. Был близок к Бердяеву и св. Марии (Скобцовой). Защитник свободы и честности в Церкви, мысли, обществе.

Федотов  Г.П., Судьба и  грехи России /избранные статьи по философии русской истории и культуры/

---

ЗАВТРАШНИЙ  ДЕНЬ                                                                                                       

==201

самом смысле  культуры. Умы, самые утонченные и передовые, возжаждали грубости и простоты. В спорте, в технике, в политике ищут спасения от вопросов духа. Сплошь и рядом эти жизненные установки совмещаются с религиозной — в религии авторитарной и искусственно примитивной, в которой вытравлено все гуманистическое и культурное содержание. Современный   фашизм  и коммунизм именно поэтому оказываются соблазнительными для многих тонких умов, ренегатов гуманистической культуры.

                Отсюда понятно, что перспектива индустриальной, могущественной, хотя и бездушной или бездуховной России не всех пугает. Старые демократы и молодые фашисты могут объединиться в безоговорочном оптимизме по отношению  к России завтрашнего дня.

                Поспешим  оговориться. Есть уровень нищеты, беззащитности, материальных страданий, перед которыми должны  умолкнуть все вопросы о смысле культуры. Хлеб становится священным   в руках голодного, и даже праща в руках Давида, вышедшего на Голиафа. До тех пор, пока на род в России ведет полуголодное существование, лишен самых  насущных вещей — одежды, бани, лекарств, бумаги, я не знаю еще чего, — только снобы могут отфыркиваться от экономики. Сейчас цивилизация — самая низменная, техническая — имеет в России каритативное,христианское значение. Вопрос об оружии сложнее. Россия, конечно, не Давид, но и не Голиаф — пока. Во всяком случае, не она угрожает, а ей угрожают враги, могущественные, безжалостные. Постольку оправданна, отчасти, военная тенденция ее индустриализма.

                Все это должно скоро измениться и даже превратиться в свою противоположность. Хлеб может быть священным символом культуры, комфорт — никогда. Но импульс технического энтузиазма, сейчас вызываемый необходимостью, будет действовать долго в силу инерции. Накопление богатств в социалистических формах не более почтенно, чем  погоня за богатством буржуазным. Если этот идеал станет главным содержанием жизни 1/6 части земного шара, то следует сказать: эта страна потеряна для человечества, этот народ зря гадит (а он не может не гадить) свою прекрасную землю.  Его историческая ценность меньше ценности любого крохотного племени, затерянного в горах

==202

Кавказа или  в Сибирской тайге, которое сохранило, по  крайней мере, свои песни и сказки, художественные формы  быта и религиозное отношение к миру. Россия — Америка,  Россия — Болгария, Россия — Пошехонье, раскинувшееся на  пол-Европы и Азии, — это самый страшный призрак, который может присниться в наш век кошмаров. Что же сказать,  если этот счастливый пошехонец окажется вооруженным до  зубов Голиафом, воплощающим  в себе опасность для всего  мира? Голая, бездушная мощь — это самое последовательное  выражение каиновой, проклятой Богом цивилизации.

                Пусть мы  горсть, окруженная к тому же со всех сторон  предателями, пусть нас остается хоть три человека, но мы  никогда не примиримся с таким будущим России. В своем  великом прошлом  она дала миру иные поруки. В пору материалистического усыпления Запада, совсем недавно, она  горела костром изумительной духовности. Она была «звана  Христовой». Она была в числе великих наций — Греция,  Франция, Германия, — которым попеременно принадлежала  духовная гегемония человечества. Вознесшаяся так высоко,  она так низко пала. Может быть, сейчас она утратила свои  права на первородство. Ей предстоит долгий и трудный путь  искупления. Но отказаться совсем от своего лица, от своего  мучительного борения с Богом — ради культуры танков и  двуспальных кроватей — никогда! Можно отказаться от великодержавности политической, смириться перед силой, забыть честолюбивые мечты... Но нельзя забыть о великом  призвании. Ибо призвание — это не слава, а жертва, не притязание, а долг. Речь идет не о том, чтобы рождать гениев.  Земля может устать родить, а мы не можем «прибавить себе  росту ни на локоть». Речь идет о том, чтобы трудиться, мучиться, искать, чем утолить наш духовный, не физический  только голод. В сущности, всего лишь о том, чтобы не обманывать этого голода и не заглушать его в себе анестезирующими снадобьями. Испания  давно, конечно, не мечтает о  мировой Империи времен Карла V. Но она никогда не забудет о легендарных дняхСервантеса, Кальдерона, Лопе де Бега. Веками будет она жить в воспоминаниях, и, если аскетический труд подготовит удобренную почву, почему не настать тому дню (Испания  может надеяться), когда таинственная, непокупаемая благодать, gratia gratis data, не оросит дождем ее изжаждавшуюся  землю?

==203

Совет Шпенглера —  решительно отказаться от непосильной больше культуры ради легкой, дающейся в руки цивилизации —  есть отступничество, лишь прикрытое маской стоицизма. Если современная Германия примет этот совет, отступничество сделается национальным. Германия ради владычества над миром предаст свою душу. Неужели России идти по этому малодушному пути?

Что же, не запутались ли мы в бесплодном противоречии? С одной стороны, трезвый анализ запрещает возлагать чрезмерные надежды  на близкое будущее русской культуры. Мы  ждем седого утра и безрадостного дня. С другой, отказываемся примириться с этой перспективой. Сердце как будто бы тут не в ладу с головой. Должны, но не можем. Идем, но не хотим идти.

                Конечно, это обычное трагическое противоречие истории —  между необходимостью  и долженствованием. Оно мучительно-неразрешимо  лишь на высотах метафизической мысли:  в проблеме предопределения и свободы. В жизненной  действительности оно никогда не дано нам в такой остроте. Лишь долженствование дано во всей абсолютности. Необходимость историческая всегда относительна. Это лишь поток, течение событий, нас увлекающее. Нужно  плыть против течения. Вот и все.

                Но нужно  сказать себе со всею твердостью — сказать всем мечтающим  о строительстве русской культуры, всем молодым   энтузиастам, младороссам, пореволюционерам,христианским националистам: против течения! Иначе мы предадим Россию, самое святое ее души.

                Оглядываясь на прошлое, мы приходим к убеждению уже более утешительному. Было ли это когда-нибудь иначе? Все поколения русской интеллигенции, как до них строители Империи,  — не шли ли против течения, против косности или против традиции русской жизни? И чем глубже взрывают почву, чем духовнее труд и подвиг, тем сильнее сопротивление, тем неизбежнее одиночество. Как страшно одиночество Достоевского! И все же победа приходит, — быть может, поздно, посмертная победа и относительная, конечно, —в ту меру, в которой историческая материя способна вместить идею. Но победы  возможны. Только пути к ним ведут не через языческое подчинение стихиям жизни, как хочет внушать нам снова и снова органический (или революционный) кон-

==204                                                        Г. П.

серватизм, а против потока, в преодолении инерции и тяжести земли. Под знаком креста.

                Еще  одно, последнее. Спрашивают: на что ставить? То  есть, помимо нашей  собственной веры и воли, на какие  объективные моменты  русской жизни можно опереться в  работе для будущего? Без этой точки опоры наши упования рискуют оказаться скорее грезами, а строительство —  только жертвой. Эти опорные точки не должны приобретать преувеличенных очертаний в наших  глазах, превращаться в миражи. Но они должны быть.

                Ну  так вот. Все надземные, открытые сейчас течения русской жизни не за нас. Я говорю и больше: все победоносные  завтра — тоже против нас. Но должны быть и те, что с нами.  Не может их не быть там? если они есть, хотя и слабые, за  рубежом России. Тот страшный пресс, который давит в России все живое, — он сплющивает в лист слабых, — то есть  почти всех. Но сильные, немногие, под этим давлением сохранившие дух, должны вырастать в святых и героев. И мы  положительно знаем, от надежных свидетелей, что герои и  святые там есть. Будем строги и произведем отбор. Герои и  святые вообще не очень жалуют культуру, это правда. Хоть  из их жизни и смерти вырастает впоследствии и культура,  для них нечаянная. Но есть и герои культуры, есть и святые  культуры. О них мы тоже знаем. Многие из героев живут отрицательными импульсами борьбы: из них выйдут больше  вики новой идеи, победители завтрашнего дня. Это не наши.  Но, за вычетом всех чужих, видится ясно тот чудесный «остаток», в котором живет сейчас дух России и который завтра  начнет актуализироваться в ее культуре. Это наше противоречие предоставляется нам сильным не количеством, а качеством. Один кристалл цветной соли может заметно окрасить  стакан воды. В строении химического тела присутствие малого количества вещества имеет конструктивное значение.  В материалистическую и империалистическую Россию завтрашнего дня войдет, как жало в плоть, нечто совсем иноприродное, кажущееся чужим, на самом деле самое свое, русское из русского. Его присутствие вызовет противоречие, борьбу, кристаллизацию сил. Унисона не будет, однотемной, тоталитарной, усыпляющей одноголосицы. Культура России, даже и завтрашнего дня, будет контрапунктической. Слабая сегодня, даже завтра, духовная элита будет ра-