Наталия Лойко - Женька-Наоборот

• Название: Женька-Наоборот
• Автор: Наталия Лойко
• Издательство: Детгиз
• Жанр: Детская проза
• Год: 1962

Какой школе приятно получить новичка вроде Женьки Перчихина? На родительском собрании одна мамаша прямо сказала: «Нельзя в классе держать такого негативиста». Ребята про это пронюхали, и пошло — Женька-Негативист. Слово понятное. Многие ребята увлекаются фото. Черное на негативе получается белым, а белое — черным. Хотите еще понятней? Женька не просто Женька, а Женька-Наоборот.

Дома у Жени и вовсе не гладко. Стоит ему полниться в квартире Перчихиных, вещи словно бросаются врассыпную, — так уверяет Надежда Андреевна, мама. Жени. Когда он, ее несносный сынок, ложится спать, тахта превращается в логово. Не в постель, а именно и логово, в берлогу дикого зверя. Одеяло дыбом. Кем жизнь дыбом!

В повести показан всего один месяц из жизни восьмого «Б» и чинной семьи Перчихиных. Всего один месяц! Но и за этот срок многое может случиться. Все-таки что же?

Надо прочесть повесть от первой до последней страницы — коротко не расскажешь…

---

Завидев красочные рекламы на фасаде кинотеатра, Лара с маху повисла на Тане:

— У нас с тобой самый лучший выходной день. Так?

Зато у Жени Перчихина этот выходной день был совсем не лучшим.

С утра, правда, он был доволен. Доволен и нынешним днем и предыдущими. Лишь удивлялся, отчего никогда прежде не подозревал о своих склонностях к малярному делу? Разве что в детстве, когда впервые прочел Тома Сойера. Ему тогда часто виделся длинный дощатый забор и ведро, наполненное до краев белилами. Води себе кистью туда и сюда наслаждайся. Останавливайся, чтобы полюбоваться делом своих рук. Добавляй мазок за мазком.

И вдруг теперь — можно сказать, почти что на склоне лет, — выяснилось, что он — прирожденный маляр. Валентина Федоровна это сразу заметила, стала осаждать его просьбами:

— Помоги, Женя, обучить шестиклассников. Привлеки их к работе всерьез.

Заметьте, последнее время она Женю зауважала почти как Колю Ремешко. Только и слышится: «Помоги!»

Пришлось привлекать и учить, пришлось возиться с мелюзгой. Особенно потому, что директор Денис Иванович седьмые и десятые классы почти целиком отстранил от ремонта: у них экзамены на носу. Вот Женя и тащил сосунков к контрольной стенке у входа на чердак, демонстрировал приемы малярного искусства.

— Мазки кладите вот так, один к одному. Читали небось Тома Сойера? Поверхность разделывайте чистенько, чтобы не смахивала на леопардову шкуру.

Сравнение с леопардом Женя подцепил у Дениса Ивановича. Ну и разные шутки по поводу стен, которые, высохнув, оказываются ни с того ни с сего клетчатыми или же полосатыми. Очень удачно, когда директор школы оказывается человеком сведущим, понимающим, как шпаклевать, как купоросить. Он, говорят, в молодости работал на Севере, в далеком селе, с учениками не расставался. Они под его руководством красили всем миром полы, поправляли кровлю — специалист, образованный человек!

Женя, признаться, уже представлял, как сам он в будущем — может быть, где-нибудь в Шебелинке — станет, вспоминая школьный ремонт, давать молодежи замечательные советы.

Все могло получиться — лучше не надо, да на Женю нежданно свалилась злая напасть… И вот он сидит среди тротуара на жестяном параллелепипеде, заткнутом пробкой, попросту сказать — на бидоне. Справа от Жени — магазинчик с витриной, украшенной штабельками мыла, свечами и коробками дуста. Наискосок — здание кинотеатра. В спину дует норд-ост, перед глазами — закатное небо. И прохожие. Тьмущая тьма прохожих! Женя сразу определил: бездельники, ротозеи, зеваки.

Конечно, зеваки! Каждый непременно взглянет на Женю, да вдобавок скорчит глупую мину. Сами-то разоделись, идут, задравши носы, в кино… Есть время гулять — гуляйте себе на здоровье, но над людьми не смейтесь. Женя и без них знает, что весь вымазан краской, что из рабочей робы (прошлогоднего куцего костюмчика) руки и ноги вылезают не меньше, чем на полметра. Сам видит, что к сандалиям налипли опилки, перемешанные с рыжей мастикой. Ну и что? Женю это нисколечко не волнует. Плохо то, что судьба, или, выражаясь научно, стечение обстоятельств, всегда оборачивается против него.

А ведь день начался — лучше не надо! РСУ поручило Жене самый важный участок. Кому же, как не ему? Костя Юсковец при всех объявил:

— За краску отвечает Перчихин.

Краску цвета сливочной тянучки развели в бачке олифой. В обыкновенном бачке, питьевом. Вроде тех, за которыми зорко следят матросы — любители поднимать шум, когда кто-либо позабудет завернуть кран. Костя вручил Жене большой кухонный половник:

— Отмеряй бригадирам строго по утвержденному списку.

Конечно, пришлось следить, чтобы не лезли без очереди; чтобы банки держали прямо, не прижимая к груди. Пришлось втолковывать каждому, что нельзя зря разбазаривать материал. Пришлось ставить в пример Лиду, которая во время ремонта оказалась передовиком производства. У нее аккуратны не только косы, воротнички или тетрадки, она каждый мазок кладет на стену с расчетом, потому что она не такая эгоистка, как некоторые. Она не позволяет себе ради собственного удовольствия «шлепать» подряд десять слоев.

От такого разгула получается перерасход, и Петька-Подсолнух отказывается быть агентом по снабжению. А где еще РСУ достанет такого снабженца? Он не нытик, не паникер. По случаю весны с ремонтными материалами туго, а Петя не жалуется.

— Помните, как меня чуть не раздавили возле прилавка? Здо́рово было… — Не жалуется, но требует экономии, следит. Носится из помещения в помещение. — Нагрузочки у меня хватает!

У Жени Перчихина тоже полно нагрузок, но с этим никто не считается. Затеребили вконец: «Я на тебя надеюсь!» Валентина Федоровна надеется. Савелий Матвеевич надеется. Только поспевай всех выручать. И вдруг, нате, Рязанцев! «Можно, мол, на тебя понадеяться?» Что за мода такая?!

С Рязанцевым Женя был, разумеется, суховат (в другой раз не указывай людям на дверь!), но выслушать его согласился. Оказалось, Николай Николаевич, или попросту дед, уезжает сегодня в командировку. Он спроектировал Дом культуры для шахтерского городка и должен взглянуть своими глазами, правильно ли его дом строят. Это называется «архитектурный надзор».

— Понимаешь, Женька, мне надо деда проводить на Курский вокзал. Чемодан и так далее…

— Раз уж надо — ступай! Будет сделано.

Женя взялся вместо Алеши проследить за кистями — тоже самый важный участок! За большими и малыми. За щетинными и волосяными. Их после рабочего дня нужно собрать и тщательно перемыть в керосине.

Была у Алеши и Жени мысль заглянуть в кладовку, проверить, достаточно ли керосину в бидоне, но их обоих рвали на части.

— Рязанцев, погляди, что сделалось с потолком!

— Рязанцев, вели Петьке Корытину, чтобы не жался с мастикой.

Жене и вовсе не давали вздохнуть:

— Перчихин! С краской не уложились.

Или разнимаешь, например, двух шестиклашек и никак не поймешь, кто у кого стащил ведро. Разве тут выберешься в кладовку? Сказать по правде, Женя не так уж в эту кладовку стремился: хозяйственный магазинчик расположен неподалеку от школы. В кармане этих дурацких коротких брюк немалая сумма денег. Мать сунула на «Поднятую целину», на две серии сразу.

Когда многие уже побежали мыть руки, Женя отобрал у бригадиров напитанные краской кисти и потащил в кладовку. Тут-то и выяснилось, что бидон пуст и надо мчаться за керосином. Помчался. На дверях магазина табличка: «Закрыто».

Некоторые бездушные работники торговли закрывают свои лавчонки в воскресные дни раньше обычного. А где людям брать керосин?

Никто из знакомых Жени не готовит на примусах и керосинках. Москвичи, как назло, обеспечены газом. Не только саратовским, но и шебелинским. К этому и Анатолий Перчихин приложил свой труд. А для Жени избыток газа обернулся бедой. Керосину нигде не выпросишь. Тоже жизнь!.. В школе, возле кладовки, лежат и сохнут непромытые кисти. Большие и малые. Щетинные и волосяные.

Женя начал было насвистывать бодренький марш, но почему-то никакое «трам-та-та-там» не получалось. Он встал, потянулся, взял в руки пустой бидон и снова задумался, застыл среди тротуара, не замечая, что толпа, хлынувшая из кино, вынуждена обходить его, как ручей обтекает камень.

Не заметил он и того, что из толпы вынырнули две чистенькие девочки и, взявшись за руки, уставились на него синими изумленными глазами.

— Женя, что с тобой? — воскликнули обе сестрицы.

Они только что посмотрели картину «Слепой музыкант» и настроились в лад увиденному. Старшая из сестер определила фильм как «очень и очень гуманный».

— Женя, не расстраивайся, — умоляюще протянула Таня.

Лара, еще не зная, чем он так огорчен, уверенно тряхнула красными бантами:

— Мы тебя выручим, Женя.

20. Выручайте, беда…

Ветер поволок по асфальту обрывок газеты, растоптанную чьей-то подошвой ветку черемухи. Он яростно набросился на сестер, как бы наказывая их за то, что вышли на улицу в легких платьях, не закрывающих ни шеи, ни рук. «Вот вам, щеголихи! Пусть посинеют ваши носы, а кожа пускай станет гусиной!»

Ларе было зябко не только от ветра. Ее затрясло еще в кинозале, когда Таня сразу после сеанса, после «очень и очень гуманной картины», вдруг выложила ей спою удивительную догадку — тайну Перчихина. До сих пор ее знала только мама. «У него, у Женьки, все на свете наоборот! У него не мать, а злющая-презлющая мачеха».

И вот, словно нарочно, Женя тут же вырос у них на пути. Весь его вид говорил: «Выручайте, беда!»

Вид говорил одно, а сам Женя сказал другое:

— Проходите, чего уставились?

Женя знал, что сказать. Он вовсе не собирался выкладывать каждому встречному-поперечному свои горести. То, что случилось, касается его одного. Насмешничать, издеваться будут над ним! В карикатурах, приколотых к доске, украшенной фигуркой пингвина, тот же Рязанцев изобразит его, Женю Перчихина, да еще в каком растерзанном виде! Это он, Женя, будет, по общему требованию, отстранен от всякой работы.