Зотов Георгий Георгий - Я побывал на Родине

• Название: Я побывал на Родине
• Автор: Зотов Георгий Георгий
• Издательство: Издательство "Свободный голос"
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 1957

Второе издание. Воспоминания непосредственного свидетеля и участника описываемых событий.

Г. Зотов родился в 1926 году в семье русских эмигрантов в Венгрии. В 1929 году семья переехала во Францию. Далее судьба автора сложилась как складывались непростые судьбы эмигрантов в период предвоенный, второй мировой войны и после неё. Будучи воспитанным в непримиримом антикоммунистическом духе. Г. Зотов воевал на стороне немцев против коммунистической России, к концу войны оказался 8 Германии, скрывался там под вымышленной фамилией после разгрома немцев, женился на девушке из СССР, вывезенной немцами на работу в Германии и, в конце концов, оказался репатриированным в Россию, которой он не знал и в любви к которой воспитывался всю жизнь.

В предлагаемой книге автор искренне и непредвзято рассказывает о своих злоключениях в СССР, которые кончились его спасением, но потерей жены и ребёнка. Книга была задумана им как предостережение тем, кто поддавшись на уговоры коммунистических репатриаторов, вознамерится вернуться в Россию.

«…за временным, преходящим Георгий Зотов сумел разгадать исконное и непроходящее, составляющее глубинную сущность двух непримиримых противников народа и режима»

(Из послесловия издателя).

Ценные материалы по истории русской эмиграции. Эмиграция и Россия. Для славистов, историков России, библиографов.

---

Уже в более умиротворенном настроении я вернулся на базу — и подвергся нападению начальника колонны: где меня черти носят? Я сухо и кратко объяснил, в чем дело и, не слушая раздраженных криков начальника колонны, пошел в ремонтную. Немного погодя товарищи меня предупредили, чтобы я был поосторожнее с начальником колонны, так как он имеет больше веса, чем сам директор. Директор-то беспартийный, а начальник колонны — член партии!

* * *

Подошел Новый год. Зима была очень суровая, с моря беспрерывно дул ледяной ветер. Топить было нечем, дрова приходилось воровать. Несколько раз я ходил на это дело вместе с сыном моего тестя, парнем, привычным к такому способу раздобывать топливо. Ему приходилось растаскивать заборы из года в год, каждую зиму. А мне трудно было к этому привыкнуть.

Железнодорожная станция Ейск была тупиком. Может быть, поэтому снабжение было очень плохое. За всю зиму мы только два раза получили по пятьдесят кило угля, и то лишь благодаря тому, что мой тесть был железнодорожником и заблаговременно узнавал, когда прибудет уголь. А и прибывало-то его всего лишь по одному вагону. Естественно, что топливо получали почти одни железнодорожные служащие. Но все равно ста кило угля на целую зиму не могло хватить.

Валя арестована

К Новому году мой тесть получил отпуск и решил поехать в Москву проведать свою тещу. Иметь родственников в Москве для жителя Советского Союза полезно: лишняя возможность раздобыть товаров, которых в провинции не достанешь.

Василий Васильевич со своей женой уехали почти на три недели. В их отсутствии произошло одно событие, которого я никогда не забуду. Хочу рассказать об этом по порядку.

Однажды вечером пришла к нам какая-то очень пожилая женщина и спросила обо мне. Жена пригласила ее присесть, и она принялась плакать, не будучи в состоянии объяснить, в чем дело. Только успокоившись немного, она рассказала нам, что она мать Вали, часто говорившей ей о нас. Вот уже неделя, как Валя арестована. Матери ее удалось как-то разузнать, что на следующий день из Ейска будет отправлен транспорт с арестованными. Не могу ли я сходить завтра на вокзал? Если в числе отправляемых будет Валя, — то передать ей пакет с вещами и продуктами. Сама она совершенно больна и даже не знает, как нашла в себе силы добраться до нас. Тут только я заметил, что старуха действительно в ужасном состоянии, и надо удивляться, как она только держится на ногах.

Прерывая свою речь рыданиями, она рассказала нам, что дочь ее забрали в одном платье, не позволив даже накинуть пальто. В такие морозы она попросту замерзнет. Повидать Валю в тюрьме ей не разрешили, передачи не приняли.

Весть об аресте Вали подействовала на меня подавляюще, хотя я знал об опасности, грозившей ей. Но все-таки: ведь ее арестовали только за то, что она побывала в Германии — побывала вопреки своей воле, увезенная туда принудительным порядком. Логически говоря, такая же судьба ожидала и мою жену. Признаюсь, я удивлялся, почему жену до сих пор только один раз вызвали на допрос. Может быть, власти больше интересовались мной, а жена моя ускользнула из их поля зрения. Но если что-нибудь случится со мной, тогда они немедленно примутся за мою жену. Ни мать, ни отчим ничем не смогут ей помочь, несмотря на то, что они состоят в партии, а вернее — именно потому.

Во время разговора со старухой Алла тихонько сидела в углу и плакала. Она тоже прекрасно понимала обстановку и начинала за себя бояться. Я же не знал, как поступить. Охотно помог бы я и Вале, и ее матери, но это значило бы положить на себя еще одно пятно — помощь «изменнице родины». Я бы, не колеблясь, решился на это, но ведь я не один, у меня жена и ребенок!..

Алла видела мои колебания и понимала их причину, но все-таки сама просила меня помочь несчастной. Я решился.

Старуха попросила меня проводить ее до дому и принять сверток, который я завтра должен передать Вале. На месте отправки эшелона я должен быть уже в четыре часа утра, так как неизвестно, когда состоится отправка.

На улице была сильнейшая метель, вернее настоящий ураган, каких мне никогда еще не приходилось видеть. Ветер дул с невероятной силой, мы еле-еле добрались до жилища старухи.

В жилище этом было темно и холодно — холоднее, пожалуй, чем снаружи. Разве что ветра не было…

Валина мать сказала, что со дня ареста ее дочери в доме ни разу не топилось, нечем было топить. Я пообещал старушке принести завтра топлива, а пока посоветовал ей лечь спать и постараться успокоиться. Потом я взял предназначенный для Вали тючек и вернулся домой.

Мы с женой проговорили о Валиной судьбе до трех часов утра. Жена хотела покормить меня перед уходом на работу, но я не мог ничего ни есть, ни пить. У меня было такое состояние, как будто меня самого отправляли в ссылку, откуда я больше никогда не вернусь.

Сквозь двойные стекла окон было слышно, как бесновался ветер. Я надел шубу тестя и шапку-ушанку. Валенок у меня не было, и мне пришлось надеть старые сапоги, привезенные еще из Германии.

На улице меня сразу охватил и пронизал, что называется до костей, резкий неумолимый холод. Ветер проникал под полы шубы, за воротник, в рукава, и мне, непривычному к таким непогодам, сдавалось по временам, будто на мне ничего не надето и я вот-вот замерзну.

До станции я шел довольно долго: ветер буквально сбивал с ног. Когда я добрался до станции, была еще страшная тьма, которую почти не разгоняли железнодорожные фонари, освещавшие, казалось, только самих себя. Я принялся искать место, где будет происходить погрузка.

Колонна узников

Сообразив, что вагоны, в которых повезут ссыльных, должны находиться на запасных путях, я направился туда — и не ошибся: вагоны были там. Все они были заперты. Осмотревшись вокруг, я заметил стоявшую неподалеку толпу людей. Я подошел к ним. Тут были почти исключительно женщины. Все они плакали. Когда приведут арестованных, толком никто не знал. Из разговоров провожавших я узнал, что погрузка происходит обыкновенно между четырьмя и пятью часами утра. У меня не было часов и я не знал, долго ли еще ожидать. Мне было страшно холодно — не столько из-за мороза и ветра, сколько от внутреннего озноба от которого не спасет никакая шуба и никакая печь.

Мы все стояли так в потемках, переминаясь с ноги на ногу, иногда делая несколько шагов взад-вперед, поглядывая по сторонам… Прошло, может быть, полчаса, может быть, два часа. Ощущение времени притупилось. Вдруг кто-то закричал:

— Идут!..

В густом сумраке появилось длинное темное пятно: это двигалась колонна узников. Сбоку и сзади их освещали синеватые снопики лучей — охранники освещали колонну электрическими фонарями. Арестованные шли рядами, строем. Все они были одеты в то платье, в котором были арестованы. Если бы я чувствовал себя хоть немного спокойнее, то вероятно удивлялся бы, как многие из этих несчастных добрели из тюрьмы до станции, не имея на себе верхнего платья, а только пиджачек, кофту, какую-нибудь кацавейку.

Я пристально всматривался в идущих, боясь, что мне не удастся заметить Валю. Толпа провожающих, и вместе со всеми я, подвинулась ближе к тому месту, где должны были проходить арестованные. Охрана короткими злыми окриками стала нас отгонять; кое-кто замахивался прикладом. Мы все отошли немного подальше от пути арестованных, но тем самым приблизились к вагонам. Колонну выстроили в стороне, и начальник конвоя вышел вперед.

Охранники, выстроившись в две параллельных цепи, образовали коридор, простиравшийся от колонны ссыльных до дверей первого вагона. Начальник конвоя стал громко вызывать арестованных по фамилиям, и каждый, чье имя было названо, должен был проходить между двумя рядами охраны в вагон. Мы, провожающие, подвинулись почти вплотную к рядам охранников, и последние, устремив все внимание на ссыльных, не имели возможности нас отгонять, а только по временам, вполоборота, бросали короткие фразы:

— Не подходи…

— Осади назад…

— Граждане, очистите место, нечего тут делать!..

Но мы не трогались с места, а наоборот старались еще ближе подойти, чтоб хоть раз взглянуть на того, кого, может быть, никогда больше не увидим.

Валю я еще не заметил и не знал вообще, здесь ли она.

В колонне ссыльных, как и среди провожающих, были преимущественно женщины. Впрочем, когда их вели, я, как будто, видел и мужчин. Очевидно, в первый вагон усаживали только женщин, а мужчин поставили в хвосте колонны. Все еще было темно. Каждую арестантку, вызванную из строя, освещали фонари конвойных. Лучи бросали им прямо в лицо, и так эти лучи провожали ссыльных до самого вагона, пока они исчезали в черном прямоугольнике входа.

Проходили одна за другой, не глядя в стороны, а только прямо перед собою. По временам раздавался исступленный крик и рыдания: это мать, узнав свою дочь, выкрикивала ее имя. Просто через головы охранников летели пакеты с передачей, которые отправляемые проворно подхватывали.