Пьер Антонетти - Повседневная жизнь Флоренции во времена Данте

• Название: Повседневная жизнь Флоренции во времена Данте
• Автор: Пьер Антонетти
• Издательство: Мол. гвардия
• Жанр: Культурология
• Год: 2004
• ISBN: 5-235-02626-8

Книга известного французского историка Пьера Антонетти освещает разнообразные стороны жизни Флоренции на рубеже XIII–XIV веков, в один из самых драматических периодов ее развития, когда рушились прежние устои и традиции, а на смену христианскому и рыцарскому Средневековью шло жесткое и рациональное Новое время. Именно в эту эпоху жил и творил величайший флорентийский поэт, автор «Божественной комедии», Данте Алигьери.

---

Сказанное позволяет лучше понять, сколь бессмысленна в историческом плане была позиция Данте и его единомышленников, не желавших видеть в своей эпохе ничего, кроме морального упадка, «смешения персон», утраты этнической идентичности, и грезивших о временах, совершенно мифических, когда Флоренция «жила мирно, скромно и нравственно» за своими старыми стенами. Именно sùbiti guadagni (шальная нажива) gente nuova (новых людей) позволила Флоренции возвыситься, стать во главе столиц средневековых западных государств. И за это следует воздать должное ее деловым людям.

Народ

Где начинается народ? Каковы критерии, позволяющие определить его численность и экономическое значение, отличительные психологические признаки и «моральный профиль»? Для Флоренции времен Данте, если вычесть из общей численности ее населения (примерно 100 тысяч человек), пять-шесть тысяч представителей знати и примерно столько же буржуазии (весьма приблизительные оценки), то на долю народа придется около 90 тысяч человек. Эта цифра, разумеется, весьма условна, поскольку статистика в отношении бедняков в то время не велась. Так, Виллани, в большинстве случаев хорошо информированный автор, вообще воздерживается от употребления чисел применительно к мелким торговцам, предпочитая говорить о «большом количестве» их; соответственно, было «неисчислимое количество» сапожников, «множество» каменщиков… Что касается наемных работников, то их количество приблизительно определяется числом хозяев и мастерских. Так, по его сведениям, существовало 200 мастерских цеха по переработке шерсти (Лана), дававших работу «более чем 30 тысячам человек» (почти треть всего населения города)! Когда он сообщает о двадцати товарных складах (fondachi) цеха Калимала, это ничего не говорит нам о численности наемных работников цеха, самого крупного после цеха Лана.

Таким образом, можно лишь догадываться о количестве наемных работников. Зато мы точно знаем об их политическом бесправии. Они исключены из политической системы, а наименее квалифицированные из них — даже и из цеховой системы. Лишенные права на создание коалиций и союзов, на оказание взаимной помощи, они всецело во власти стихии экономической конъюнктуры (кризис текстильного производства), климатических перепадов (недород), эпидемий и войн, которые провоцируют безработицу. Часть наемных работников входит в клиентелы могущественных семейств и благотворительных ассоциаций, управлявшихся пополанами-богачами. Что касается слоев, стоявших ниже наемных работников, то по этому вопросу наши сведения весьма скудны, хотя некоторые исследователи (в частности, Давидсон) считают, что низший класс был «весьма многочисленным и бедным». Именно он населял убогие лачуги предместий, руины патрицианских дворцов, разрушенных в результате гражданских войн или пожаров, трущобы, примыкавшие к фортификационным сооружениям, подземелья мастерских и лавок. Средняя продолжительность жизни именно его представителей не превышала тридцати лет. Именно это gente meccanica (трудовое население), это «мужичье», является излюбленным объектом насмешек в «Декамероне», пропитанном восхищением знатными дамами и благородными кавалерами. Именно этот слой станет ударной силой восстания чомпи в 1378 году. Именно его проповедники и моралисты будут убаюкивать обещаниями воздаяния в загробной жизни, уготованного беднякам, с которыми Христос и о которых Он не забудет в день Страшного суда, ибо, как сказано, «богатому труднее войти в Царство Небесное, чем верблюду пролезть через игольное ушко».

И все-таки утверждение, что трудящийся класс Флоренции той эпохи всегда и во всем обречен на нищету, не отвечает истине. Крупное исследование, выполненное в последнее время,[83] подтвердило ранее высказывавшееся мнение, что в нормальный период заработки определенных категорий трудящихся (строительных рабочих, садовников) были достаточными, чтобы избавить от нужды, а иногда гарантировать обеспеченную жизнь. Была ли ситуация во времена Данте такой? За немногими исключениями, конъюнктура складывалась именно так. Этот период, наполненный клановым антагонизмом и борьбой за власть, отмечен устойчивым социальным миром. Даже так называемый popolo minuto (тощий народ) — мелкие ремесленники и торговцы, прислуга, наемные работники — с радостью участвует в пышных городских празднествах, без брюзжания и злобы деля счастье и несчастье родины (весьма показательный факт: массового предательства на поле битвы не бывало). Случавшиеся проявления недовольства объясняются завистью мелких ремесленников к процветанию старших цехов. Большинство населения Флоренции едино в счастье и беде, сплочено вокруг своих правителей, идеалы которых оно разделяет.

Маргиналы: нищие, воры, сводники и проститутки, гомосексуалисты

Во Флоренции времен Данте маргиналы были весьма многочисленны, что естественно для столицы региона, центра притяжения людей. Больше всего было нищих — профессионалов и тех, кто обнищал по воле случая (хотя бедным оказывалась в организованном порядке помощь со стороны крупных корпораций и братств). Как бы то ни было, в периоды голода, войн и эпидемий количество нищих резко возрастало, доходило до нескольких тысяч. Общество проявляло к ним терпимость, широко распространенная раздача милостыни позволяла существовать профессиональным нищим, особенно инвалидам труда, войны или жестокого правосудия. Кроме того, богатые семейства считали выгодным оказывать покровительство собственной клиентуре из нищих, на поддержку которых можно было рассчитывать в случае вооруженного конфликта с враждебным кланом. Однако в массе своей нищие не имели политических пристрастий.

Весьма многочисленны и совсем не безопасны для общественного порядка были воры. Своим делом они занимались на рынках и в общественных местах, где условия (теснота, многолюдность, а также особенности одежды, когда на поясе носили небольшой кожаный мешочек (marsupio), который легко было срезать) им благоприятствовали. Похоже, воров не страшили ни полиция, ни суды. Возможно, поэтому столь суровы были наказания: выкалывание одного глаза каленым железом; в случае рецидива — отрезание уха; на третий раз — повешение! Та же суровость и в отношении налетчиков: смерть через повешение или обезглавливание. Однако чаще всего ограничивались тюремным заключением. Совершившие же кражу с покушением на убийство редко избегали виселицы (в случае смерти жертвы), отсечения руки или ноги. Данте выразил, хотя и с некоторым преувеличением, общее настроение. В седьмом рву его «Ада» воров мучают змеи:

И я внутри увидел страшный ком
Змей, и так много разных было видно,
Что стынет кровь, чуть вспомяну о нем…

Скрутив им руки за спиной, бока
Хвостом и головой пронзали змеи,
Чтоб спереди связать концы клубка.

(Ад, XXIV, 82–84, 94–96)

Несчастные обращаются в пепел, чтобы тут же возродиться и вновь подвергаться вечной пытке. Все другие жители Флоренции превратились в монстров, полулюдей-полузмей, жалящих друг друга, переходящих из человеческого облика в змеиный. Данте недвусмысленно дает понять, что Флоренция кишит ворами.

С неменьшим презрением поэт относится к сводникам, уготовив для них иные наказания. Их в одной компании с совратителями карает рогатый бес, стегая плетью по спине так, что те от боли вздымают пятки (Ад, XVIII, 34–39). В реальной жизни сводники подвергались не менее суровым наказаниям: например, сожжению на костре тех, кто насильно склонил женщину к проституции. Однако чаще всего сводник отделывался денежным штрафом, на костер его отправляли лишь в случае рецидива.

В отношении древнейшей на свете профессии Флоренция демонстрировала такое же лицемерие, как и другие города Средневековья. Правда, флорентийские порядки по своей суровости были далеки от законов Верчелли, предписывавших изгонять всех проституток, а оставшихся вопреки запрету подвергать голыми публичной порке в присутствии подеста, а затем изгонять из города.[84] Во Флоренции ограничивались поселением проституток в пригородах, на почтительном расстоянии от храмов, монастырей и главных ворот. Они жили в борделях под постоянным надзором полиции, следившей за тем, чтобы никого не принимали без ее ведома. За занятия проституцией внутри города предусматривались наказания: битье плетью, при повторении проступка на правую щеку ставили каленым железом клеймо. Позднее, около 1325 года, ввиду неистребимости зла, начали, забыв про стыд, взимать налог, построив коммунальный бордель в квартале, удаленном от центра (у речки Муньоне, рядом с воротами Порта аль Прато). Надо полагать, промысел приносил немалый доход, если верить женоненавистнику Боккаччо, утверждавшему, что даже зажиточные бюргерши занимались проституцией в борделях! Однако не следует принимать за чистую монету колкости Боккаччо, уже старого человека, когда он писал «Корбаччо, или Лабиринт любви», в котором и содержится процитированная нами клевета на флорентиек. Примечательно, что Данте, обыкновенно столь суровый, даже мстительный в отношении сводников, не сказал ни слова осуждения по адресу их компаньонок; единственная упомянутая им проститутка, Фаида, угодила в ад за чрезмерную лесть (Ад, XVIII, 130–135).