Михаил Хейфец - Путешествие из Дубровлага в Ермак

• Название: Путешествие из Дубровлага в Ермак
• Автор: Михаил Хейфец
• Жанр: Биографии и Мемуары

---

По странной ассоциации сосед хулиган вызвал в памяти размышления о Сталине. Уникальный ведь был негодяй, но большой политик… В частности, никогда не забывал реалии этого мира — моих соседей по вагонзакам. И использовал масштабно для решения вопросов не только внутренней, но и мировой политики. Вот к началу войны молодые идеалисты России и всего мира (кроме самой Германии и немногих ее искренних союзников) встали плечом к плечу со Сталиным — фюрер не оставлял иного выбора. Но идеалистов всегда и всюду не хватает для победы. И тогда Сталин мобилизовал гулаговскую уголовную вольницу. Построил мобилизацию по законам их мира, по-блатному: кто не хотел работать на пахана, тех мочили! Кто отступал — тех тоже мочили. Пахан есть пахан, и сила есть сила. И когда озверевшие в зонах урки, прошедшие отбор на выносливость голодом, холодом, научившиеся на этапах и в лагтюрьмах бить первыми, чтобы выжить, и, чтобы выжить, никогда и никого не бояться — когда сотни тысяч блатных гвардейцев Сталина обрушились на вермахт, это сокрушало даже немецких солдат.

Когда молодчики вошли в пределы Германии, пахан лично отпустил пружину воинской дисциплины. Грабежи и насилия в поверженной стране — доля кодле от пахана, положенная ей по воровскому закону. Он сам объяснил это распоряжение наивному югославу Джиласу: "Мы пустили в армию уголовников… Я не вижу большой беды, если солдат побалуется с женщиной".

Кодла до сих пор чтит память своего пахана. В Ермаке, где я живу, десятки шоферов — бывшие бытовики, и их грузовики и автобусы украшены портретами вождя советских народов… Он их понимал, атаман!

Молодцы, проклинающие в ГУЛАГе власть, — это не угроза Советам, а их единственный живой резерв на будущее.

"Химия" и "химики"

"Так думал молодой повеса, летя в пыли на почтовых…" Но через час выяснилось, что купе — это лишь шлюз, куда партию рабочего скота загнали на станции наспех. А по дороге конвой залез в дела и принялся сортировать гурты — по режимам.

Меня перевели в полукупе в конце вагона — там возят "политиков". На этот раз, однако, со мной сидело еще трое бытовичков.

Представляюсь: "Михаил, статья 70-я".

Раньше, когда представлялся таким образом через стены полукупе, неизменно спрашивали: "А что это такое?" Сейчас сосед, лет 30-и, с приятными, закругленными чертами лица и соломенного цвета волосами, радостно приветствовал: "О, какая редкая статья! Политик? Приятно познакомиться."

Свои статьи соседи назвали мне без пояснений, как нечто известное каждому. "140-я", — если не ошибаюсь, сказал интеллигентный знаток "политики". "145-я", — объявил мордатый вожак "бытовой" компании. Решаюсь обнаружить свое постыдное невежество в общеизвестных реалиях советской жизни. "Что такое — 140-я?" — "Кража". "А ваша — 145?" — "Разбой", — сказал все-таки со вздохом.

Оба москвичи и оба "химики" ("лица, условно освобожденные из мест заключения с обязательным привлечением к труду на стройках народного хозяйства"), а в этот вагонзак их поместили как… беглецов с "химии". Были пойманы в Москве, сейчас этапируют обратно в Мордовию. Потому и выглядят так странно: в гражданских костюмах, с длинными волосами, с бородами, совершенно запрещенными в зонах.

Терминологическое отступление для несведущего читателя: что такое — "химия и "химики" на здешнем специфическом жаргоне.

Так хранит народная память один из великих починов Никиты Сергеевича Хрущева. Забыты "царица полей кукуруза" и "елочка" в животноводстве, торфоперегнойные горшочки и органоминеральные компосты, картинная галерея имени Ленина (взамен Третьяковки) и Пантеон (на месте мавзолея)… Но "стройки Большой Химии", видимо, помнятся: там впервые использовали "условное освобождение с обязательным привлечением к труду". Отсюда — "химия" и "химики".

Вопреки, казалось бы очевидности, рабский труд при близком рассмотрении не выгоден Хозяину. Месяцы рабочего времени бесполезно съедаются следствием, судом, этапами на стройку, переобучением на нужную здесь специальность (вопреки инструкции, никто не работает по прежней специальности). Качество труда рабов справедливо оценивал еще Цицерон… МВД этого не замечает, как в первой половине XIX века плантатор-южанин не замечал общественной убыточности труда негров (сам-то он получал прибыль). Но экономист, способный видеть проблемы хозяйства шире счетовода, знает громадные минусы рабской, т. е. по определению консервативной системы. Вот черточки из моей родной зоны ЖХ 385-19: станки довоенных лет выпуска (лишь несколько — 40-х гг.); на рельсах, по которым полупродукты перевозили из цеха в цех, я нашел товарное клеймо: "1889 г.". При мне все-таки смонтировали мостовой кран для выгрузки древесины из вагонов, но он так и стоял без работы — привычнее было разгружать фанеру и бревна вручную по ночам… (Уже в Израиле я познакомился с редактором Краткой Еврейской энциклопедии Нафтали Пратом (в Украине — Анатолием Парташниковым), сидевшим в той же зоне, но лет за 20 до меня. "Что вы выпускали на 19-й?" — спрашиваю его. "ЧГ-11", — отвечает ("часы гиревые — одиннадцатая модель"). "И мы тоже." Вот что такое консерватизм рабской системы!). А ведь наша зона еще и нетипична — в ней исключительно добросовестные рабочие.

…Первую забастовку на моей памяти организовал на швейной фабрике ЖХ 385-17-А Гуннар Родэ. 15 апреля 1975 года он сформулировал требования: "Протест против невыполнимых норм". Когда впоследствии я сам, очень плохой швей-моторист, научился шить "белые рукавицы с одним пальцем", то спокойно завершал "невыполнимую" норму за два часа до конца смены. А настоящие мастера пошива, Зорян Попадюк или Валерий Граур, спокойно могли сделать "невыполнимую" норму до обеда. Но Гуннар Родэ не лгал и не преувеличивал: он не отрывался от машинки с утра и до конца рабочего дня и норму выполнить — не мог. Ибо он делал качественную продукцию. По-советски тяп-ляп наш аккуратный прибалт работать не выучился… Земляк Гуннара, Фрицис Клява, чтоб выполнить норму, приходил в цех по особому разрешению начальника на час раньше развода и вечером подрабатывал на нее же… Зато рукавицы выходили — "хоть сейчас в Монреаль посылай", как шутил бригадир. Правда, кроме прибалтов, мучеников качества, так не работал никто. Мы, "политики", еще считались образцовыми мастерами. Но когда администрация соседней, бытовой зоны, где "бытовички" давали по три нормы, попробовала их продукцию продавать в единственном магазине страны (кажется, в Костроме), оттуда пришло такое количество рекламаций и возмущенных писем от привычных ко всякому провинциальных потребителей, что идею "товарной продукции" начальство абортировало. Рукавицы, перчатки, робы — все по прежнему уходило в соседние и дальние лагеря и приносило "прибыль", и зона ЖХ 385-17 всегда числилась среди передовиков производства. Боюсь, что на этом примере раскрываются успехи не только гулаговских отраслей советской экономики.

Должен оговорить: создание зон рабского труда не являлось следствием чьей-то недальновидной тупости. Когда зоны создавали, в них имелся определенный общественный смысл. Главная задача, поставленная перед администрацией зон. — не экономическая выгода, это побочный эффект, а уничтожение, но с некоторой социальной отдачей идеологически сомнительного человеческого материала. И с этой задачей — справились. Второе: хозяину требовался в огромных количествах ручной, неквалифицированный труд (землекопы, лесорубы, горняки и пр.), чтобы добытое кайлом и пилой сырье экспортировать в Европу, а ввозить оттуда оборудование и продукцию высокоразвитой техники для создания базы промышленности в стране. Третье: основную массу зэков составляли тогда не уголовники, а крестьяне — люди, в силу жизненной привычки трудившиеся всегда добросовестно (вспомните солженицынского Ивана Денисовича, вкалывающего на лагерной стройке изо всех сил — втайне от товарищей… Иначе не умеет, иначе ему невозможно жить… Мое знакомство с Родэ, Клявой и другими "осколками эпох минувших" заставляют верить в жизненность этого, внешне неправдоподобного эпизода.)

Четвертое. Рабские зоны дали возможность Хозяину быстро сосредоточивать нужные массы тружеников в запланированных, хотя непригодных для нормальной жизни, в отдаленных точках запустевшего или неосвоенного, громадного по площади материка.

Но прошли годы, в СССР появились сложные станки, компьютеры — и первостепенное значение неквалифицированного труда незаметно испарилось. Падение общественной нравственности в ходе "раскрестьянивания" страны дает, оказывается, непредусмотренный побочный эффект — продукция ГУЛАГа потеряла последние признаки качества. Неуемные аппетиты силовых структур истощили, казалось бы, неисчерпаемые людские ресурсы: к четырем миллионам военнослужащих мужчин приплюсуйте как минимум два с лишним миллиона мужиков, обитателей ГУЛАГа (ныне ГУИТУ): такая перекачка огромных людских резервов из производительной сферы в армии (пусть в "трудармии") чувствительна даже в СССР.