Михаил Хейфец - Путешествие из Дубровлага в Ермак

• Название: Путешествие из Дубровлага в Ермак
• Автор: Михаил Хейфец
• Жанр: Биографии и Мемуары

---

Михаил Рувимович Хейфец Путешествие из Дубровлага в Ермак

Цемаху Вайнеру и Наталье. Гессе, переправлявшим рукопись

Напрашивается то, что, чтобы писать без всякой формы: не как статьи, рассуждения и не как художественное, а высказывать, выливать как можешь, то, что сильно чувствуешь.

(Л. Н. Толстой) Почему я пишу лагерные книги?

Почему я пишу лагерные книги?

Чистый националист — человек пылкой страсти, причем страсти несправедливой. Он напоминает влюбленного, которому немилый муж "предмета" сразу воображается вместилищем всех пороков. А зачем ему узнавать подлинные достоинства ее супруга? Какая объективность у нормального человека, если он преисполнен любовью к некоему объекту, которым, увы, обладает другой!

…Мы ходим по лагерному кругу с Борисом Пэнсоном, художником-сионистом из "группы угонщиков самолета" 1970 года. Мой Боря отрицает в ненавистной ему России абсолютно все — даже ее несомненные для мира достоинства. Даже литературу.

Это вообще не настоящая литература, в ней одна проблема — "человек и общество". А истинная проблема искусства — "человек и человек".

Что ж, верно, "литература в России подготовляла политику и заменяла ее", — писал некогда нелюбимый мною политик Лев Троцкий. Вот только неясно, сумеет ли Борис доказать мне, что проблема "человек и человек" есть единственная, что истинно достойна всякого литератора…

Доминанта русской литературы — в ее прямом общественном служении. И потому Пэнсон прав: она многое теряет в изяществе форм, в разнообразии методов обработки материала. Зато этот же фундамент прямого общественного служения делал русскую литературу "ЭТОЙ", как выразился бы старик Гегель — способной выразить специфику национальной души в потоке национальной истории. И именно поэтому интересной остальному человечеству.

Органы, созданные Творцом для постижения диалектики души и ритмов эпох, — Гоголь и Толстой, Маяковский и Пастернак — либо губили себя, либо отрекались от литературы, если из-за артистичности своей природы не могли стать Учителями. Народа ли, человечества — вот это едино… Литература служила инструментом пересоздания мира, а не одним лишь орудием самовыражения личности. Даже великой личности.

Как ни парадоксально, но русскую литературу мир отметил и запомнил прежде всего именно поэтому…

В камере № 204 следизолятора ЛенУКГБ я прочел "Анну Каренину". Я почти физически ощутил муку Льва Толстого от бремени, избытка его художественного таланта. Он описать мог ВСЕ — но зачем, ради какой цели писать? Ибо только поняв эту конечную цель, можешь решить, наконец неизбежную профессиональную задачу: что именно отобрать в текст из фонтанов возникающих в твоем воображении сюжетов?

Но! Если автором выбрана цель внелитературная, общественная — перед ним неизбежно возникнет иная проблема: а зачем облекать эту систему идей в художественные образы? Зачем нужен театр из придуманных автором ролей? И — возникает ощущение, что лжешь и фиглярничаешь, что некоей ужимкой вымысла играешь, чтобы привлечь читателя к правде — по сути-то немудрой и не имеющей отношения к этой игре художеств. С напряженной резью наблюдал я в камере, как вваливаются в "Анну Каренину" новые персонажи — ненужные для главной мысли художника, размазывающие тугую пружину задуманной композиции… После такого романа, понимал я, Толстой неизбежно и должен был попытаться уйти из литературы. Он должен бы ощутить глубокое неудовлетворение художественным качеством того, что рождалось на бумаге.

А рождался, вопреки разочарованиям — великий роман.

Так вот, возвратясь к заглавному вопросу — "Почему я пишу лагерные книги?" — то, вопреки скромным размерам дарования (это — отнюдь не самоуничижение, возможно, напротив — излишняя самоуверенность в иных собственных достоинствах) я являюсь русским по типу творчества писателем. Так сложилась судьба: "на Гоголе замешали, на Толстом испекли, на Солженицыне подрумянили"…

И раз возникло в душе ощущение, что "про мой лагерь" надо написать во имя некоей сегодняшней общественной пользы — я такой опус все равно сработаю. Независимо, люблю я сам про лагеря читать (определенно скажу — не люблю!), хочу ли про это писать (надоело! Ну, сколько можно!). "Надо, Федя, надо…"

Не для успеха у рыжих девушек, не для славы (какая уж слава, замечу в скобках, я ведь пишу этот текст в ссылке, где он обещает лишь новые годы заключения) и тем более не для заработка. Какой заработок, Боже мой!

Просто — неизбежно надо. В 18 веке старина Кант называл это чувство категорическим императивом. Кстати, он был современником Радищева подарившего мне заглавие моего сочинения…

Знаете, здорово хорошо работается, когда чувствуешь, что повинуешься категорическому императиву…

ЧАСТЬ 1. Мордовия — Россия Глава 1. 18 апреля 1978 года. Лагерь ЖХ 385-19

Партия игры с капитаном Зиненко. Гамбит Хейфеца

Сегодня на заводе получен полный расчет: я больше не сверлильщик. Значит, завтра, за три дня до окончания лагерного четырехлетнего срока, меня отправят на этап- на ссылку.

Вызвали в штаб лагеря к низенькому широкозадому майору с лицом ушибленного дебила — начальнику спецчасти (лагерной канцелярии). Расписываюсь в "Деле". Дело приличное — пальца в четыре толщиной: выговоры, лишение закупки в ларьке, лишение посылок, лишение свиданий с родными и — карцера, карцера, карцера (83 суток карцера)… Обложка не была рассчитана на такое пухлое "Дело", сползла с края, и мне — несказанно повезло: успел искоса прочитать на полях секретного "Направления" адрес будущего получателя: "Павлодарское областное управление МВД".

Итак, я знаю пункт своей ссылки — Павлодарская область Казахстана.

Ходим за пустым бараком по дорожке с лагерным товарищем Сергеем Солдатовым ("Демократическое движение Эстонии", шесть лет строгого режима…). Он вычисляет "политику ссылок". Для самых опасных отведена дальняя округа — Колыма и Якутия (там находятся наши украинские друзья-солагерники Василь Стус и Вячеслав Чорновил). "Норма" — Восточная Сибирь, регион вокруг Байкала: демократы А. Болонкин, Г. Давыдов, М. Ланда, сионист И. Глезер, из литовцев — Ниеле Садунайте…Самая "гуманная" полоса пролегла по Западной Сибири и Казахстану: из знакомых мне- украинская художница Стефа Шабатура, а теперь на два года последую я.

Мы с Сергеем давно высчитали, что я попаду в "мягкую" полосу…

Для себя, по гамбургскому счету, они числят Хейфеца по разряду залетевших случайно. По их выкладкам на зоне ты "озлоблен", потому участвуешь в акциях, но выйдешь на ссылку — пожалуй, разумно испытать тебя жизненными соблазнами: встретишь жену, повидаешь детей, вкусная еда, сладкое вино… Постепенно выпустишь пар, постепенно успокоишься, впряжешься в службу… У них большой опыт, неплохо изучена психология на уровне низших отделов мозга. Вот высшие отделы им вовсе недоступны, — и здесь Сергей удовлетворенно хихикнул.

Контактируя с представителями власти, зэки теряют объективность — они постепенно воспринимают "начальников" как "унтерменшей", как этаких недочеловеков. Мне любопытно наблюдать эволюцию этого феномена как бы со стороны. Вот в начале следственного процесса политзэк относится к противникам как к достойным представителям иной системы идей. Чем дольше длится контакт, тем сильнее охватывает подследственного чувство презрения к "служивым" — и, честно признаюсь, часто несправедливое…

…Иду сдавать вещи на предэтапный обыск. В моих тетрадях есть записи, которые желательно сохранить: естественно, замаскированы, но при небольшом напряжении начальственной подозрительности отнимут безо всяких объяснений. Однако у меня выработан свой способ иммунитета — я подозрительность люблю "закармливать". Варианты обычно такие. Начальству в принципе наплевать, есть ли у меня в вещах нечто действительно опасное или нет — ему ведь важно отчитаться перед гебухой, мол, МВД успешно провело операцию изъятия. Потому стоит самому подготовить сравнительно большой кусок для их добычи, чтоб они его заглотали, утолили служебный аппетит, отчитались — и больше не старались искать то, что находить им вовсе и не следует.

Соображение дополнительное: обыск у меня будет, конечно, проводить капитан МВД Зиненко, наш начальник режима. Мы знакомы давно, с 17-А зоны, где "старички" прозвали гражданина капитана, прошу прощения за грубость, "блядиной". Происхождением капитан — из бедной семьи ("Я с детства ходил в сапогах хуже, чем ваши, Михаил Рувимович"), был красивым хлопцем, но, став начальником, разжирел, особливо в щеках, и обнаглел. Лагерная власть, видимо, воспринимается компенсацией за бедное детство… Внешне похож на помолодевшего гоголевского городничего и внутренне — тоже… Те, кто воспринимает образ городничего как "сатиру", как "типическое обобщение" и пр. — просто не видели российскую глубинку. Впрочем, какая там глубинка! Никита Сергеевич Хрущев на правительственном приеме вырвал сигару изо рта у президента Египта Садата, приговаривая: "Вы не капиталист, чтоб курить сигары"… Такое Гоголь не посмел бы сочинить, постеснялся! Наблюдая за Зиненко, я как раз оценил фигуру гоголевского Сквозника-Дмухановского: абсолютно натуральное соединение угодливости перед высшими Силами с нагловатым хамством по отношению к низшим; это власть, понимаемая исключительно как право разнуздать на людях дикую душонку. Зиненко энергичен, как городничий (являлся к подъему, к шести утра), наивно-циничен, как городничий ("Айрикян ищет в зоне законы, а их и на воле-то нигде нету"… "Советская власть — это и есть лагерная администрация" — запомнившиеся афоризмы "воспитателя").