Анжелика Балабанова - Моя жизнь – борьба. Мемуары русской социалистки. 1897–1938

• Название: Моя жизнь – борьба. Мемуары русской социалистки. 1897–1938
• Автор: Анжелика Балабанова
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2007
• ISBN: 978-5-9524-3006-8

Мемуары Анжелики Балабановой, всемирно известной русской социалистки, охватывают драматический период в истории Европы конца XIX века и до 30-х годов XX века. Являясь весьма влиятельной фигурой международного рабочего движения, Балабанова была связана со многими известными историческими деятелями, в числе которых выделялись Муссолини, Либкнехт, Цеткин, Ленин, Троцкий, Зиновьев. Воспоминания Балабановой проливают свет на широчайшее историческое полотно, малоизвестное и во многом искаженное конъюнктурной историографией.

---

Со дня своего основания в Минске в 1898 году социал-демократическая партия была партией русского марксизма, которая опиралась на растущее рабочее население центральных и крупных городов. В отличие от партии эсеров, имевшей опору, главным образом, в крестьянстве и чьи лидеры в основном были бунтарями-гуманистами, а не интеллектуалами, выходцами из высших слоев русского общества, социал-демократы присягнули терроризму и свою надежду на освобождение России возложили на растущее классовое сознание и массовую активность нового пролетариата.

Когда в 1907 году был созван пятый съезд РСДРП в Лондоне, меня избрали на него братским делегатом от русской организации студентов университета. Этот съезд должен был стать самым крупным и значительным форумом в истории партии и должен был включать делегацию от Бунда, федерации рабочих-евреев России, Польши и Литвы. Польская социал-демократическая партия также должна была быть представлена, и среди ее делегатов значилась Роза Люксембург, которая работала в обоих, польском и немецком, движениях.

Сначала было намечено провести съезд в Копенгагене, но в самый последний момент из-за противодействия царской власти в разрешении на проведение съезда там было отказано. Король Дании был братом вдовствующей царицы, вдовы Александра III. Делегаты из России были уже в пути в Данию, а так как они путешествовали нелегально, без багажа и по большей части без средств, то ситуация была серьезной. Русские съезды, в отличие от съездов, проводимых другими народами, часто длятся неделями, а размещение и кормежка более трехсот делегатов на протяжении этого времени, не говоря уж об их дорожных расходах, увеличенные сложностью перемещения съезда в Лондон, представляли собой огромную проблему. Она была неразрешима без дополнительной помощи от каких-нибудь более многочисленных партий. И в этот момент я получила телеграмму от организаторов съезда с указанием поехать в Берлин с целью поиска финансовой помощи у сильной немецкой социал-демократической партии.

Наконец я приехала в Лондон с чеком на солидную сумму, подписанным Паулем Зингером, казначеем немецкой партии, которой, я надеялась, будет достаточно, чтобы поддержать наиболее нуждающихся делегатов в течение нескольких недель. Многие делегаты из России уже приехали, и среди них была группа кавказцев, чья дикая внешность, которую подчеркивали их огромные шапки из овчины, произвела сенсацию на улицах Лондона. К своему негодованию, я обнаружила, что английские власти разместили делегатов из России в бывших казармах, где их держали под постоянным наблюдением.

Когда я пошла навестить их в эти казармы, я получила намек на то, каким будет тон съезда. Так как я никогда раньше не присутствовала на русском съезде, я не поняла, насколько серьезно мои соотечественники восприняли свое деление на фракции. Первая фраза, которой меня встретили, когда я, наконец, получила доступ в казармы, была не приветствие, а вопрос: «Вы от какой фракции?»

Странно, что съезд проводился в церкви. Она называлась церковь Братства, а ее паства, вероятно, состояла из христиан-социалистов или пацифистов, которые смутно симпатизировали делу русских и были бы, без сомнения, сильно шокированы, если бы присутствовали на некоторых заседаниях и поняли бы некоторые споры. Очевидно, они не предполагали, как долго продлится наш партийный съезд, когда давали свое согласие на то, чтобы мы воспользовались церковью, и на протяжении последующих недель самые горячие теоретические споры прерывались объявлением обычно одного из лондонских эмигрантов: «Товарищи, совет церкви Братства извещает нас, что мы можем пользоваться этим зданием еще только два дня». Так как у нас не было денег, чтобы заплатить за другое помещение, в конце концов был достигнут компромисс, согласно которому русские должны были освобождать церковь днем или вечером на время проведения церковных служб.

Ранее я присутствовала на бурных, волнующих съездах итальянской партии, на внушительных собраниях немецких социал-демократов и запоминающихся заседаниях Исполнительного комитета Второго интернационала, на которых различные направления внутри движения находили выражение в блестящих словесных поединках или в упорядоченных спорах. Во всех этих группах у присутствующих было достаточно чувства единства по определенным основным положениям, чтобы оно обеспечивало на практике эффективный союз против общего врага.

На русском съезде не чувствовалось такой уверенности в базисном единстве. И хотя организационный раскол между меньшевиками и большевиками был преодолен год назад в Стокгольме, и окончательный и бесповоротный разрыв между ними произойдет еще только через пять лет, с самого первого заседания на съезде главенствовал всепоглощающий, почти фанатический дух фракционности, который, казалось, может расстроить его в любой момент. Несмотря на озабоченность фракционной стратегией, остротой и даже лживостью некоторых доводов – особенно тех, к которым прибегали большевики, – общий теоретический и научный уровень дискуссии был выше, чем на любом другом собрании революционеров, на котором мне доводилось присутствовать. Выступления вождей длились часами (сам съезд должен был продлиться шесть недель), и, когда они приступали к теоретическим вопросам и приводили исторические аналогии, сразу как-то забывалось, что это политический съезд. Это могло быть собрание преподавателей высших учебных заведений или затянувшийся научный спор. Русским не приходило в голову, что эти длительные теоретические споры можно подчинить – как это часто делали другие революционеры – вопросам практики и тактики, иначе эта продолжительная полемика представляла собой пустую трату времени. Для них было самоочевидно, что всей революционной деятельности должно предшествовать – а затем и руководить ею – полное прояснение всех теоретических вопросов. И если они на своих съездах доводили эту убежденность до некоей абсурдной крайности, то это происходило не из-за особенностей русского интеллекта и темперамента, а больше из-за особых условий, в которых находилось русское движение. Так как оно было подпольным и в большой степени развивалось в эмиграции, его вожди были отрезаны от практической деятельности и ответственности за более отсталых рядовых его членов. В отличие от вождей рабочего движения на Западе свое время и энергию они посвящали изучению общественных, философских и экономических теорий, применять которые у них было мало возможности. Даже те насущные практические проблемы, вроде тех, которые были подняты докладом представителей социал-демократов в Думе, рассматривались в связи с продолжительной и яркой дискуссией о классовых отношениях в России между буржуазией, промышленными рабочими и крестьянством.

На съезде присутствовали все титаны социал-демократии революционной России, от крайних правых до крайних левых – Церетели, Плеханов, Аксельрод, Дейч, Мартов, Троцкий, Ленин, Зиновьев, Роза Люксембург от Польши и даже Горький, который приехал скорее как гость, нежели делегат.

Первые заседания съезда, как обычно, должны были заниматься избранием президиума или председательствующего комитета, состоящего из представителей различных фракций, который устанавливает регламент проведения заседаний и контроль за которым имеет чрезвычайно высокое стратегическое значение. Все заранее знали, кто будет соперничать за пост председателя: Плеханов от меньшевиков и Ленин от большевиков. Но выборы председателя и оратора, который своей речью будет открывать съезд, спровоцировали спор, охвативший практически все вопросы, которыми должен был заниматься съезд.

Борьба за принятие решения по этому вопросу бушевала больше недели. Она была такой жестокой, что, как мне казалось, должна была бы истощить весь запас споров, равно как и силы самих делегатов, даже если участие большинства из них ограничивалось аплодисментами, одобрительными возгласами и прерыванием ораторов.

Когда стало ясно, что съезд будет тянуться неопределенно долго, снова встала проблема финансирования. Горький, который в ту пору был самым левым из большевиков, а также самым известным романистом-революционером в мире, был нашей самой лучшей гарантией успеха. Его дополнительно ввели в финансовую комиссию, состоявшую из одного большевика, одного меньшевика и меня.

И Горький, и его вторая жена актриса Мария Андреева были у большевиков самым богатым источником финансовой поддержки и связующим звеном с богатой сочувствующей буржуазией в России и Англии. Съезд партии получил широкое освещение в либеральной английской прессе, а ее лидеров приглашали в дома наиболее радикальных и авантюрных ее сторонников, где они должны были приятно возбуждать слушателей салонов рассказами о преследованиях в темной России.

Я помню, что Чарней Владек, в настоящее время главный представитель Американской лейбористской партии, присутствовал на съезде под политическим псевдонимом Лассаль, который ему был дан за его ораторский талант. Некоторые потенциальные хозяйки салонов, очевидно, приняли его за настоящего Фердинанда Лассаля, чью жизнь и смерть – в романтической дуэли из-за Хелен фон Доннигес – использовал Джордж Мередит в качестве сюжетной основы для своего романа[4]. Помимо богатых дилетантов было много искренних и здравомыслящих друзей русского народа в литературном, журналистском мире Лондона и радикальных кругах. Это были друзья более старого поколения русских эмигрантов, которые приехали в Лондон в 80-х годах, но мы не могли рассматривать их с точки зрения получения финансовой помощи. Наша комиссия приняла решение, что мы смогли бы занять достаточное количество денег у богатых либералов для продолжения съезда, если Горький, наш самый известный участник съезда, подпишет долговую расписку. Горький сначала согласился сделать это, а затем, после того как его отозвали в сторонку какие-то большевистские лидеры для того, чтобы шепотом посовещаться, он сообщил нам, что подпишет ее только в том случае, если Центральный комитет партии, который должен будет избираться в ходе съезда, будет состоять из большевиков.