Анжелика Балабанова - Моя жизнь – борьба. Мемуары русской социалистки. 1897–1938

• Название: Моя жизнь – борьба. Мемуары русской социалистки. 1897–1938
• Автор: Анжелика Балабанова
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2007
• ISBN: 978-5-9524-3006-8

Мемуары Анжелики Балабановой, всемирно известной русской социалистки, охватывают драматический период в истории Европы конца XIX века и до 30-х годов XX века. Являясь весьма влиятельной фигурой международного рабочего движения, Балабанова была связана со многими известными историческими деятелями, в числе которых выделялись Муссолини, Либкнехт, Цеткин, Ленин, Троцкий, Зиновьев. Воспоминания Балабановой проливают свет на широчайшее историческое полотно, малоизвестное и во многом искаженное конъюнктурной историографией.

---

У этого декана, кстати, была дочь, которая была известна своей близкой дружбой с Муссолини, а также как его официальный биограф. Она была замужем за состоятельным юристом по фамилии Сарфатти. Она не хвасталась своими отношениями с Муссолини, пока последний был бедно одетым «фанатиком революции». Однако после прихода к власти дуче мадам Сарфатти стала ссылаться на них при каждом удобном случае, а ее богатый муж не обижался на сплетни, их окружающие.

В дофашистской Италии муж мадам Сарфатти был объектом бесчисленных карикатур и анекдотов в радикальной прессе. Как член городского совета Милана, он проголосовал за то, чтобы ввести налог на мясо, привезенное в город из окрестных провинций, где цены были ниже. Однажды, когда он вошел в здание городского совета, его остановили официальные лица, которые осмотрели его портфель и обнаружили несколько фунтов говядины среди его юридических бумаг. После этого наши газеты стали называть его «Достопочтенное мясо».

Среди социалистов, которые были приглашены посетить банкет в Венеции, был Илия Мусатти со своей женой. Мусатти был единственным сыном очень богатой еврейской семьи в Венеции. Он стал социалистом, будучи студентом юридического факультета Римского университета, и женился на нееврейке. Это вызвало разрыв отношений между ним и его родителями, и он отказался от своих прав наследника. Мусатти были самыми верными супругами, которых я когда-либо знала, и оба они посвятили свою жизнь рабочему движению. Хоть Мусатти и был блестящим юристом, зарабатывал немного, так как большую часть своего времени он занимался политической деятельностью и тем, что защищал тех, у кого не было денег, чтобы платить гонорары. Мои взгляды на тактику рабочего движения совпадали с взглядами Мусатти, и позднее я помогала ему в избирательных кампаниях, которые завершились его избранием в парламент. Из-за своей непримиримости он стал одним из тех, о ком злословили в Италии больше всего. Однажды, когда я прогуливалась с его женой в Венеции, в нас плюнул молодой студент, который, очевидно, был распален статьями в прессе.

Благодаря моим частым поездкам к чете Мусатти в Венецию я хорошо узнала этот город, чья красота вдохновила многих поэтов и художников. Вскоре я узнала, что жизнь в Венеции – это не только поездки в гондоле при луне и кормление голубей. Сырые жилища постоянно недоедающих семей тянулись вдоль романтичных каналов и выходили окнами на эти прозрачные лагуны. Женщины сидели на балконах не для того, чтобы флиртовать с проплывающими мимо гондольерами, а чтобы застать последние проблески света от великолепных закатов, напрягая глаза над замысловатыми вышивками жемчугом, благодаря которым они едва-едва сводили концы с концами. Богатые женщины из других стран привозили своих детей в Венецию, чтобы погреться в лучах ее солнца, а матери венецианских трущоб были вынуждены посылать своих детей на мрачные табачные фабрики, где подростки отравлялись никотином.

Эти матери, закутанные в черные шали, выходили встречать меня с фонарями, когда я выступала в их бедно освещенных кварталах. Обычно собирались тысячи человек, многие в лохмотьях. Посредине ставили старый стол, я взбиралась на него и начинала говорить. Их глаза начинали сверкать и сиять. Поездка домой превращалась в торжественную процессию, так как вся эта толпа шла со мной до дверей моего дома твердой, уверенной поступью.

Несмотря на то что в 1904—1907 годах моя штаб-квартира находилась в Лугано на швейцарско-итальянской границе, я проводила в Италии почти столько же времени, сколько и в Швейцарии. Узы безотчетной симпатии между мной и итальянцами, которые я почувствовала еще со времени моей учебы в брюссельском университете, становились все крепче.

Если программа итальянских социалистов была более или менее идентична программам других партий Второго интернационала, то дух, царивший в итальянской партии, был другим. Он не был преимущественно политическим, он был, скорее, отражением общего стремления итальянских рабочих масс к миру, который гарантировал бы справедливость и свободу. В других местах в Европе рабочее движение имело ту же самую цель, но борьба за экономические улучшения изо дня в день и успехи на выборах поглощали больше энергии как лидеров, так и рядовых солдат движения.

Я не знаю другой страны, где любовь к свободе была так сильно развита, как в Италии. Я имею в виду внутреннее чувство человеческого достоинства, которое может сосуществовать с высокой степенью экономического и политического порабощения. Революционная пропаганда развила это интуитивное чувство в классовое сознание. Ни в какой другой стране правящие классы не сознавали так ясно, насколько преходящи их привилегии.

Выступая перед молодежью и стариками в Италии – фабричными рабочими, крестьянами или мелкими землевладельцами, – оратор сразу же понимал, что его слова падают не на бесплодную почву. Какое-то воспоминание об общем наследии, казалось, озаряло этих мужчин и женщин, когда они слушали. Они часто приходили на собрания социалистов или анархистов из любопытства или потому, что священник предостерегал их от этого, но они преображались после первых нескольких слов говорившего. Их глаза сияли воодушевлением, а измученные работой и заботами лица отражали понимание. Даже их осанка менялась, как будто они освобождались от бремени, и они шли домой рука об руку, распевая революционные песни.

Пролетарские организации и учреждения – союзы рабочих и крестьян, филиалы социалистической и анархической партий, кооперативы, народные дома, школы и библиотеки – все они начали распространяться в Италии к концу XIX века, и с того времени они предлагали политическое образование, которое завершало или заменяло образование, полученное в официальных школах и церквях. Духовенство начало терять свое влияние, и его представителей стали реже звать на рождения, свадьбы и похороны. Детей реже называли в честь святых или героев войны, чаще в честь тех, кто боролся за освобождение. Большинство итальянских рабочих начинали понимать роль церкви в проповедовании смирения, и им было нетрудно сбросить эти оковы. В противоположность тому, что обычно думают об итальянцах, они не легковерны. Зерна сомнения прорастают в них быстро. В итальянцах всегда было скептическое и ироническое начало, и их привлекают бунтари. Их привязанность к церковным традициям носит больше характер суеверный, нежели религиозный, и они редко относятся к представителям духовенства с тем почтением, которое можно увидеть, например, у ирландских верующих или у православных крестьян в старой России.

Несмотря на то что нищета и страх стать еще беднее и несчастнее заставляют итальянского крестьянина выглядеть смиренным, в его душу заложено семя бунта. Он восприимчив к пропаганде, которая раскрывает нелепость общественного строя, в котором живет принцип: «Те, кто работают, не едят; те, кто едят, могут позволить себе не работать».

Основные предпосылки социалистического учения были известны в Италии задолго до того, как ее индустриальное развитие достигло ступени, на которой стало возможно организованное движение. Интеллектуальные предтечи социализма, даже те, которые участвовали в так называемых патриотических движениях, вроде борьбы за национальное единство, подчеркивали, подобно Гарибальди, что социализм – это «будущее человечества». Острый ум и чувство солидарности с угнетенными у таких людей, как Кампанелла, Филиппо Буонаротти, Феррари, Писакане, предвосхищали окончательный этап эволюции тех усилий, которые они прикладывали. Большинство этих людей отвергли богатство или привилегии ради того, чтобы жить в соответствии со своими принципами и разделять судьбу тех, за кого они боролись.

Взаимное притяжение между недавно разбуженными массами и теми представителями интеллигенции, которые одобряли их путь, создало атмосферу здорового и плодотворного идеализма, который достиг всех слоев городского и сельского населения, так что в начале XX века социализм как учение был почти так же широко распространен в отсталой Италии, как и в более развитых странах, вроде Германии. Идеи социализма, без сомнения, были гораздо более популярны здесь, чем в Англии. Академический мир в Италии, вероятно, в большей степени подпал под влияние марксизма, чем в какой-либо другой стране.

В России на протяжении почти века революционное движение возглавляли мужчины и женщины из наиболее мыслящих слоев дворянства и буржуазии, и авторитет, который эти первопроходцы дали этому движению, распространил свое влияние далеко за пределы тех групп населения, за интересы которых они боролись. Так было и в Италии, хотя здесь революционеры были малочисленнее и гораздо меньше подвергались преследованиям. Они создавали партии моральный авторитет, который делал ее важным фактором в жизни страны. Пока одни только рабочие были не удовлетворены условиями своей жизни, было возможно утверждать, что эксплуатируемые требуют себе прав просто потому, что они жадны или невежественны. Но когда представители интеллигенции, чей характер и разум сильно превосходили средний уровень, поддержали их дело, врагам движения пришлось признать, что нечто иное, чем жадность и невежество, вдохновляет революционное движение.