Ольга Скороходова - Как я воспринимаю, представляю и понимаю окружающий мир

• Название: Как я воспринимаю, представляю и понимаю окружающий мир
• Автор: Ольга Скороходова
• Издательство: Педагогика
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 1972

Болезнь в детстве сделала О. И. Скороходову полностью слепоглухой. Однако она нашла в себе силы учиться и работать. Под руководством проф. И. А. Соколянского она получила образование.

Предлагаемая книга — уникальное произведение автора, лишенного зрения и слуха. В ней с большой полнотой характеризуются особенности познавательных процессов человека, лишенного основных дистантных рецепторов.

Книга предназначена для учителей, научных работников в области психологии, педагогики, философии и будет с интересом прочитана широким кругом читателей.

---

Иногда в деревне после дождя лужи бывают величиной в несколько метров. Зрячий мой спутник может перепрыгивать с камня на камень, я же предпочитаю идти прямо в лужу, потому что для меня утомительно делать несколько прыжков подряд. Ведь зрячий человек делает это легко и быстро, а мне нужно сначала представить себе, следя за указанием руки, расстояние от камня до камня, а затем, соответственно этому направлению, согласовать свой прыжок, что, конечно, очень сложно.

* * *

Когда мне нужно входить в трамвай, троллейбус или автобус, а тот, кто со мной идет, просто тянет меня или подталкивает вперед, не показывая, где дверь, мне очень трудно правильно попасть на подножку. В таких случаях я совершенно не представляю, в какую сторону иду, и могу сильно ушибить ногу о края подножки. Привыкшие ко мне люди знают, что не нужно меня подталкивать, а достаточно положить мою руку на поручни, все равно с какой стороны. Я в ту же секунду могу представить, где находится дверь, и благодаря этому всегда правильно вхожу в вагон.

Одна моя приятельница — крайне рассеянный человек. Находясь со мной на улице, она обычно забывает о том, что я не вижу. Глядит во все стороны, предоставляя мне неограниченную возможность самостоятельно находить дорогу. С нею я иду медленно, тащусь в хвосте и стараюсь сама замечать всякие неровности дороги, запоминать их, чтобы на обратном пути знать, как и куда идти .Когда же мы садимся в трамвай, приятельница усиленно заталкивает меня, забывая показать, с какой стороны дверь. С нею я не вхожу, а вваливаюсь в трамвай.

Однажды мы с этой приятельницей провожали к трамваю одну незрячую девушку. Когда вагон подошел, приятельница побежала усадить девушку, а меня оставила ждать ее. Я не имела ни малейшего представления о том, в каком месте она меня оставила, но по вибрациям ощущала, что вокруг меня большое движение. Помня рассеянность приятельницы, я встревожилась, ибо думала, что стою в опасном месте. Мне хотелось подойти поближе к какой-нибудь стене или хотя бы находиться на тротуаре. Совершенно невольно я пятиться, предполагая, что тротуар находится сзади меня. И вот я почувствовала, что коснулась спиной чего-то твердого и высокого. Это сразу успокоило меня, ибо мне представился дом, — следовательно, мне не угрожает никакая опасность.

Вдруг ко мне подбежала приятельница и сильно дернула за руку.

— Ты без ножа режешь меня! — сказала она сердито. Почему? Я ведь не знала, где ты оставила меня. Мне предалось, что прямо на меня мчится машина. Я попятилась назад.

— Ты оперлась на трамвай. Я бросила девушку и побежала к тебе.

— Неужели трамвай? Но ведь он стоял.

— Тогда стоял, а сейчас ушел…

Не скажу, чтобы я очень испугалась, но все же немного смутилась. Ведь пока трамвай стоял, я представляла, что нахожусь возле стены какого-нибудь дома или у забора; но если бы приятельница вовремя не подоспела, а трамвай начал двигаться, я, вероятно, не поняла бы, что это трамвай, и не знаю, чем все бы это кончилось.

Как мне удобнее говорить

Бывает так: я нахожусь в одной комнате со слышащим человеком. Зачем-нибудь он отходит от меня в сторону, предварительно сказав, чтобы я продолжала говорить, он будет меня слушать. И что же? Оказывается, мне труднее говорить, если я не знаю, на каком расстоянии находится мой собеседник. Я сама чувствую, что в таких случаях начинаю говорить как-то неестественно: я и повышаю голос, и напрягаю его. Кроме того, говорю сбивчиво, торопливо, как будто рассказываю что-то давно заученное и надоевшее мне. Вот почему для меня важно знать, на каком расстоянии находятся слушающие меня люди. Особенно хорошо я себя чувствую в тех случаях, когда собеседник находится рядом со мной, держит меня за руку и я замечаю малейшее движение не только всей его руки, но даже хотя бы одного пальца — это последнее для меня почти то же самое, что для зрячего видеть лицо своего собеседника.

Бывает еще и так: если я нахожусь в знакомой мне комнате, например в своей комнате, и за чем-нибудь отойду от того человека, с которым только что разговаривала, я могу продолжать с ним разговор, свободно, обычным голосом. Объясняется это тем, что я хорошо знаю свою комнату, представляю каждый предмет в ней, знаю, в каком месте стоит или сидит мой гость, и представляю то расстояние, на котором я нахожусь от него. Однако долго находиться вдали от своего собеседника я не могу, ибо, не чувствуя в своей руке его руки, я начинаю думать, что он или совсем не интересуется тем, что я ему говорю, или не слышит меня. Поэтому я всегда особенно волнуюсь, когда мне приходится выступать перед аудиторией.

Стоять совершенно одиноко у кафедры мне весьма трудно. Не представляя публики, я начинаю волноваться. Но если рядом со мной стоит кто-нибудь из моих близких и держит мою руку, это успокаивает меня, я чувствую себя не такой одинокой, ибо тот, кто стоит рядом со мной, иногда слегка пожимает мне руку в ответ на мой вопрос, обращенный к публике, или сделает невольно едва заметное, но тем не менее уловимое мной и, значит, что-то выражающее движение.

Одним словом, для меня необходимо всегда представлять расстояние и окружающих меня людей. Об этом хорошо знают Иван Афанасьевич и Мария Николаевна, они всегда сначала расскажут мне об аудитории, о том, где я нахожусь, как нужно говорить, тихо или громко, где сидит публика и насколько внимательно меня слушают.

На операции

Мне хочется описать операцию, которую я перенесла. У меня был аппендицит. Друзья и врачи старались внушить мне, что это самая легкая операция, что никакой боли я ощущать не буду, а лишь прикосновение к телу. Я поверила и просила хирурга поскорее взять меня на операцию, ибо мне очень хотелось испытать все это на себе и представить всю процедуру операции.

Мне никогда не приходилось бывать в операционной комнате и осматривать операционный стол, поэтому у меня были весьма расплывчатые представления о подобных вещах. Мне представлялся обыкновенный стол с ровной поверхностью, покрытый чем-нибудь мягким. Когда же меня привели в операционную комнату и подвели к столу, то я обнаружила, что этот стол узкий и длинный и настолько высок, что мне пришлось встать на стул для того, чтобы забраться на него.

Стол не понравился мне: на нем было твердо лежать, а посредине было такое углубление, что моя спина оказалась в весьма неудобном положении относительно головы. Я немедленно выразила вслух мысль об этом неудобстве. Мне все время хотелось подложить что-нибудь под спину, хотя бы руки, но мне не позволили сделать это, а велели сестре держать меня за руки и о чем-нибудь говаривать со мной, т.е. что-нибудь писать на моей ладони. Сначала я чувствовала себя хорошо. Конечно, я знала, что в руках хирурга инструменты, и если бы я видела их глазами или осмотрела руками, то, наверное, почувствовала некоторый страх, но я их не видела, не осматривала, а лишь знала о них. Поэтому они не казались мне чем-то реальным — не имели ни формы, ни размера, а мелькали перед моим умственным взором только как «отображение» этих инструментов. Например, я не могла представить их металлическими, холодными, гладкими, острыми и т.д. Я просто знала о них, просто у меня был словесный образ — и все.

Операцию производили под местным наркозом. Когда в мое тело ввели иглу для замораживания, я ощутила боль и представила себе длинную иглу, воткнутую в мой живот; игла казалась мне бесконечно длинной, и я боялась, что ее будут вводить в меня очень долго. Сестра все время что-то писала в моей руке, но я ее плохо слушала и почти ничего не понимала, потому что сначала отвлекаясь для того, чтобы следить за процедурами, а потом почувствовала себя плохо и не могла воспринимать слов. Я только ощущала контуры букв, которые сестра чертила своим пальцем, но не могла ставить целого слова.

Операция началась. Сначала я ощущала незначительную боль, но потом боль стала острой, я сказала об этом хирургу, и он снова ввел наркоз. Я ослабела, руки бессильно падали со стола, я просила поддерживать мои руки. Я абсолютно не представляла себе движений хирурга, вообще плохо соображала, однако же сознавала, что мне делают операцию.

Один раз сестра сделала своими руками довольно резкое движение; я недовольно сказала:

— Наташа, спокойно, не дергайтесь!

Потом я почувствовала, что кто-то крепко схватил меня за ноги. Вероятно, врачи думали, что я, ощутив острую боль, буду отбиваться ногами. Я попросила не держать меня за ноги и обещала лежать спокойно…

Да, я действительно лежала более чем спокойно: я сильно ослабела потому, что долго болела, прежде чем можно было производить операцию. Меня охватило почти полное безразличие ко всему окружающему. Мне уже не хотелось получить какие-либо впечатления от операции или представить операционную комнату, хирурга, инструменты и т.д. Я ощущала боль от чего-то тонкого и острого — это зашивали разрез. Потом, как сквозь сон, я почувствовала, что меня берут за руку и что-то пишут. Я сделала над собой большое усилие, стараясь понять то, что мне писали.